Дартс: палитра души

23. После ссоры

Громко простонав от досады, Гермиона на ватных ногах прошла в гостиную, устало повалилась на диван и прошептала, подтягивая колени к подбородку:

— Господи, что это было?

Она с тоской глянула на пустое место, где только что стоял Рон. Что-то ей подсказывало, что на этот раз ему понадобится немало времени, чтобы выпустить пар. Чёрт возьми, ну почему он так остро отреагировал на её слова? Она вовсе не хотела задеть его. И, конечно, он ей нужен — больше всех на свете!

Она надеялась, что Рон не пойдёт выяснять отношения с Гарри и не станет со скандалом возвращать ему долг — пусть уж лучше вложит все деньги в эту свою «Лавину»... Гермиона не считала себя великим финансистом, но всё же имела кое-какое представление о бизнесе: по её мнению, быстрые деньги и высокие проценты не могли взяться из воздуха — если кто-то приобретал, кто-то другой в это время терял. С другой стороны, она понимала, что со своим рациональным подходом предпочла бы надёжный способ размещения денег, а Рон был гораздо опрометчивей и не боялся рискнуть — какое она имела право критиковать его идеи? Гермиона укуталась в плед и вздохнула. Во всём, что касалось Рона, эмоции брали над ней верх — её вдумчивость и прагматизм как ветром сдувало. Он зажигал в ней огонь, как никто другой, и в минуту спора ей казалось совершенно необходимым доказать свою правоту, донести до него свою точку зрения, показать свою независимость и силу — возможно, как раз для того, чтобы скрыть свою слабость. Он был её главной слабостью. Конечно, ему не следовало повышать на неё голос, это совершенно недопустимо, и всё же... Гермиона понимала: вместо того, чтобы уколоть и без того больное самолюбие Рона, она могла бы просто обнять его и сказать, что любит. Сказать, что он самый надёжный мужчина, что все его сомнения и терзания напрасны — они лишь у него в голове.

Она сидела на диване, обняв согнутые колени, снова и снова прокручивая в голове этот неприятный спор. Рон, безусловно, был по-своему прав насчет домашних дел: она любила чистоту и порядок, но по-прежнему терпеть не могла кулинарию. После свадьбы они в шутку договорились готовить ужины по очереди («Ладно, пусть будет день итальянской кухни — день английской кухни», — сказал Рон), но шутка быстро стала реальностью, которая вполне устраивала Гермиону. Она с удовольствием ела его стряпню («О, омлет за пять минут — это рекорд!» — говорила она), а в дни её «дежурства» Рон нередко прихватывал с собой что-нибудь вкусное из «Дырявого котла» и отпускал шуточки по поводу диетических супчиков и кашек, которыми она кормила Кэмерона.

Конечно, любящие друг друга люди обязаны быть гибкими, но, приспосабливаясь к совместной жизни, они не должны терять своё «я», как и не должны душить индивидуальность близкого человека. Каждый должен оставаться собой — в этом вся прелесть отношений, особенно, когда партнеры такие разные. Гермионе казалось, что у них с Роном это неплохо получалось: меняться, не теряя себя. За год семейной жизни прогресс был налицо. Рон перестал злиться и закатывать глаза, когда она пилила их с Кэмероном за неумеренное поедание сладостей, а она, в свою очередь, спокойно терпела его манеру откладывать всё важное на последний момент. Рон больше не возмущался, когда она будила его ни свет ни заря по воскресеньям, а она смирилась с его манерой проводить вечер выходного дня за столь важным занятием, как «поваляться, задрав ноги». Рон, в конце концов, принял её нелюбовь к кулинарии, а она — его патологическое неумение располагать вещи в отведённых для них местах. Почему же в минуту спора все эти болезненные точки оголились, раскалились и больно обожгли?

Он думает, что для неё работа важней семьи? Но это совсем не так! Просто она перестанет быть собой, если засядет дома и будет целыми днями мыть полы и готовить равиоли. Это будет уже не она, а совсем другая женщина. Может, Рону и нужна такая? Гермиона тряхнула головой. Она не хотела ни на минуту сомневаться в его любви, и всё же... они невероятно разные, как ни приспосабливайся. Она шагала по земле, а Рон летел по жизни на метле. Она — как река с высокими берегами, которая знает, куда течёт, он — как весенний ручей, скачущий по камням, меняющий русло. Два разных колеса в одном велосипеде. Впрочем, вспомнила Гермиона, в старину у магглов были такие велосипеды — одно колесо больше другого, и ничего! А ручей может бежать где угодно, но в конце концов всё равно вольётся в реку. От таких аллегорий она немного покраснела и вспомнила неприличные телодвижения Рона перед исчезновением. Наверное, она слишком эмоционально ведёт себя в постели, и у него сложилось представление, что ей только это от него и нужно. У неё сладко сжались мышцы глубоко внутри живота. Она не виновата, что ей нравится заниматься с ним любовью! Ох, если бы и во всём остальном у них было такое же взаимопонимание...

Ему не хватает её внимания, заботы и ласки? А ей казалось, что она выплёскивает на него всю свою любовь — слишком много любви — и иногда даже бывает навязчивой.

Рон думает, что не нужен ей только потому, что она не стала просить у него денег? А она просто побоялась расстроить его, не хотела подвергать его унижению, заставлять оправдываться, краснеть и объяснять, что денег пока нет, но он непременно скоро заработает... Оказывается, он что-то припас на чёрный день! То, как Рон об этом рассказал, заставило её сердце тревожно забиться. «Если я сдохну на каком-нибудь задании, вам с Кэмероном нужно будет на что-то жить...» Конечно же, его работа небезопасна. А если с ним что-нибудь случиться? Ох... Она даже думать об этом боялась.

— С ним всегда всё будет хорошо, — пробормотала Гермиона, отгоняя неприятные мысли, — и Рон всегда будет рядом. Иначе и быть не может.

Когда окончательно стемнело, Гермиона заварила себе ромашковый чай и уснула на диване, свернувшись клубком под пледом. В последний раз она так спала два года назад в своём домике в Эдинбурге, когда караулила Рона у камина, боясь пропустить его приход из Лондона.

Ей приснился Малфой-Мэнор — но не голос Беллы и не оклик Рона из подземелья, а странный, испуганный взгляд Драко, который их почему-то тогда не выдал, и огромные, преданные глаза Добби, исчезающие в пустоте. Потом мелькнул оскал Фенрира Сивого, и Гермиона во сне съёжилась от страха; показалось лицо Гарри, раздутое до неузнаваемости заклинанием, и, наконец, лицо Рона, каким оно было во время охоты за крестражами — бледное, осунувшееся и недовольное. Рон стал что-то сердито объяснять Гермионе, но почему-то в её сне, как в немом кино, не было ни звука. В конце концов, он развернулся и пошёл прочь, и она бросилась за ним, не поспевая за его широкими шагами. Какое-то время она видела перед собой его огненный затылок, потом мелькающую среди деревьев спину, а потом только серую тень, убегающую от неё по зимнему лесу. Когда тень пропала, Гермиона продолжала бежать, увязая в глубоком снегу. И вдруг в сон ворвались звуки: под ногами заскрипел снег, злобно зарычал бегущий следом оборотень, справа Беллатрикс Лестрейндж выкрикнула «Круцио», и прямо в висках зазвучал голос Рона: «Не позорь меня!» Гермиона почувствовала, как мёрзлый воздух режет лёгкие, как ноги увязают в сугробе, как кто-то сзади запрыгивает на неё, бьёт лапами в спину и опрокидывает лицом в снег.

Она вскрикнула и проснулась.

В незашторенное окно гостиной светило невесёлое декабрьское солнце. Плед свалился на пол, Гермиона подобрала его, натянула на себя и села, поджав колени.

Было тихо, как бывает в деревне зимой. Она какое-то время с удовольствием слушала тишину, отходя от звуков беспокойного сна. Ей не было страшно. Это был далеко не самый ужасный сон: в нём не умер никто из близких; в нём не хоронили героев войны; не причитала Молли в полуразрушенном Хогвартсе; Рон не бил кулаком о землю, лёжа в роще за Норой после похорон Фреда; не плыл перед глазами белый больничный потолок, когда врач сообщил ей, что она потеряла ребёнка... На фоне других снов гонка в снегу показалась всего лишь неприятным воспоминанием, и всё же Гермионе ужасно хотелось, чтобы Рон этим утром, как обычно, был рядом с ней: она привыкла спасаться от снов в его надёжных объятьях. Он мог быстро успокоить её едким комментарием о том, что «эта сука Лестрейндж горит в аду», а «мудак Сивый сгнил в Азкабане» — и это был тот редкий случай, когда Гермиона не ругала его за бранные слова.

Ей стало ужасно стыдно за вчерашнюю ссору, которая началась так банально — пошлым семейным спором из-за денег. И чего она заладила со своей школой? Конечно, им нужен новый дом — когда же начинать его строить, если не сейчас? У неё в кои-то веки выдалось столько выходных, а они с Роном вместо того, чтобы провести время вместе и отпраздновать раскрытие трудного дела, умудрились разругаться. Сидя на диване, Гермиона снова и снова прокручивала в голове слова для примирения, желая одного: чтобы Рон быстрей успокоился и вернулся.

Она приготовила тосты и позавтракала в глубоком раздумье, проигнорировав утреннюю прессу, принесённую совиной почтой. Вместо «Ежедневного пророка» Гермиона взяла пульт от телевизора, чтобы узнать о последних событиях из мира магглов, но скоро об этом пожалела: что может быть хуже для поднятия настроения, чем выпуск теленовостей? Взволнованный диктор с экрана рассказывал о том, что произошёл обвал валют на биржах, разорились какие-то крупные компании и банки, потом взял интервью у хмурого эксперта, который туманно обрисовал экономические перспективы (видно, сам понятия не имел, что будет дальше), а закончилось всё прогнозом погоды, в котором полуголая девица, одетая не по сезону, пообещала продолжительный циклон над всей территорией Англии. Снегопады. Хоть какая-то стабильность этой зимой, подумала Гермиона.

Чтобы направить свою энергию в здоровое русло, она закончила перестановку книг на полках, сделала уборку в комнатке Кэмерона и села составлять список родных и друзей для покупки рождественских подарков. К номеру двадцать четыре настроение Гермионы немного улучшилось, и она даже тихо похихикала: у неё теперь большая, просто огромная семья! Это непривычно, но очень приятно. Правда, для рождественского шоппинга понадобится не один день... Она понимала, почему Рон не любил ходить перед Рождеством по магазинам.

Пропустив обед, Гермиона отыскала на книжной полке мамину кулинарную книгу с блюдами итальянской кухни и, оживив в памяти рецепт равиоли, быстро оделась и аппарировала к ближайшему Tesco, чтобы купить нужные продукты. Вторую половину дня она провела на кухне в надежде, что Рон вернётся к ужину, но ожидания, увы, оказались напрасными: он не появился и не дал о себе знать. Аккуратно слепленные равиоли отправились в холодильник, а Гермиона, пытаясь заглушить нарастающую тревогу, отыскала на полке старую университетскую книгу по управлению малым бизнесом и принялась за чтение. Она одолела несколько глав об искусстве рекламы, прочла о хитростях скидок и о том, как привлечь новых клиентов, и даже придумала новый рекламный лозунг для школы, под которым можно было бы дать объявление о наборе на новый учебный курс.