Дартс: палитра души

24. Сугробы

Она ещё никогда в жизни не принимала душ и не переодевалась с такой скоростью. Три лишние минуты были потрачены на осмотр заживлённой гоблином раны и ещё пять на примочку с облепиховым зельем. Шрам на левом плече получился неровный, но со временем обещал полностью исчезнуть. Теряясь в сомнениях и догадках о том, что Рон потерял в «Сапожке», Гермиона надела чистое бельё, джинсы, джемпер и куртку, наспех высушила волосы, собрала их в хвост на затылке и энергично пощипала себя за щёки — она не хотела предстать перед Роном в бледном, измученном виде.

Накинув мантию, она аппарировала к калитке «Сапожка» и быстро пошла к дому по узкой, расчищенной от снега садовой дорожке, бормоча себе под нос две, казалось бы, не вяжущиеся друг с другом фразы: «слава богу, с тобой всё в порядке» и «я тебя убью, Рональд». Её явно ждали, потому что не успела Гермиона добежать до входа, как дверь распахнулась, и стоящая на пороге Элиза Трустоун радостно воскликнула:

— Привет, как я рада, что ты пришла! Проходи.

— Привет! Что с ним? — обеспокоенно спросила Гермиона.

— Не волнуйся, я же написала, с ним всё в порядке, — ободрительно улыбнулась Элиза.

— Ай, — вскрикнула Гермиона, стаскивая с ноги мокрый туфель, — снег попал... Я сниму, ладно?

Она только сейчас заметила, что в спешке вместо сапог надела свои синие домашние туфли, и подумала, отдавая мантию Элизе: «Хоть бы одежда не оказалась наизнанку». Не удосужившись высушить носки, которые оставили на деревянном полу мокрые следы, Гермиона прошла в гостиную «Сапожка», где не была со дня дегустации малиновой наливки миссис Трустоун. Диван, на котором спал Рон, был повернут к камину, поэтому Гермиона сначала услышала негромкий храп, а потом разглядела две большие ступни в серых носках, свисающие с подлокотника.

— Что он тут делает?

Элиза неловко пожала плечами.

— Спит.

— Спит? — переспросила Гермиона, переводя изумлённый взгляд на Элизу.

Та кивнула и добавила, поднимая одну бровь:

— Ну, перед этим он немного пошумел... Но мы с бабушкой уговорили его поспать.

— Отлично... Значит, я места себе не нахожу, а он спит...

Гермиона медленно обошла диван и остановилась напротив безмятежно спящего Рона, который сладко похрапывал лёжа на боку, подложив ладони под небритую щёку. Он был в тех же джинсах и джемпере, в которых ушёл два дня назад из дому, только изрядно помятых, из чего Гермиона сделала вывод, что Рон не ночевал ни в офисе, ни в Норе — там у него всегда имелся запас сменной одежды. Она опустилась в соседнее кресло и поморщилась: со стороны дивана доносился лёгкий запах алкоголя.

— И давно он здесь?

— Несколько часов. Я послала тебе сову, как только он заснул.

— Извини, Элиза, но я ничего не понимаю... Что ему было нужно?

Элиза посмотрела на спящего Рона и загадочно улыбнулась:

— Это немножко смешная история... Он так колотил в дверь, что я сначала испугалась — подумала, случилась что-то страшное — ну, из-за всей этой финансовой неразберихи, слухов о дефолте и мародёрстве... Я его впускаю, а он еле на ногах стоит и спрашивает: «Миссис Трустоун дома?» Бабушка спускается на шум, Рон к ней подходит, три раза спотыкается по дороге и говорит: «Миссис Трустоун, скажите, вы мне хоть немножко благодарны?»

— Как стыдно, — прошептала Гермиона. — Прости, Элиза...

— Нужно знать мою бабушку! Она не переносит плохие манеры, но всё-таки отвечает: «Молодой человек, вы мне, безусловно, очень помогли, но ваш вид...» Рон её перебивает: «Пожалуйста, окажите мне услугу! Расскажите мне, какая палитра у Гермионы».

Гермиона опешила.

— Зачем ему это?

— Сейчас узнаешь! Он спросил серьёзно, будто это было дело жизни и смерти, но при этом так смешно раскачивался… «Расскажите, ну что вам трудно, что ли? У меня, я знаю, ужасная палитра: сплошной мох, мутная река, шафран и что-нибудь ещё такое гадкое, но я хочу знать, нет ли у неё... как его там... тоски и разо-чаро... печали и, короче, не жалеет ли она, что гробит на меня свою жизнь».

— Прости, так неудобно вышло, — пробормотала Гермиона, не зная, куда девать глаза.

— Не извиняйся! — воскликнула Элиза. — Это, конечно, было неожиданно, не очень вежливо и очень громко, но, согласись, ужасно мило.

По выражению лица Гермионы было понятно, что она не согласна.

— И что ответила твоя бабушка?

— Как всегда. Что ни с кем не собирается обсуждать палитру, тем более чужую. Рон ужасно расстроился, махнул рукой и собрался аппарировать, но мы побоялись, что он себя расщепит, и уговорили остаться ненадолго у нас. Потом уложили отдохнуть на диван. Вот и всё.

— Может, разбудим его? — предложила Гермиона. — А то он тут... загостился.

— Не нужно. Он нам совсем не мешает.

— Ты шутишь? — Гермиона схватилась за голову. — Вломился в чужой дом, пьяный, да ещё с такими вопросами... И в таком виде...

— Знаешь что, — сказала Элиза, — пойдём-ка мы лучше чаю попьём. Успокоительного. Что-то ты неважно выглядишь.

Гермиона снова посмотрела на Рона и встала из кресла.

— Хорошо, но только чаю. Если мы ещё раз выпьем наливки за мир во всём мире...

— Во всех мирах, — поправила Элиза.

— Да, то твоя бабушка нас всех выгонит из дома.

— Нет, — засмеялась Элиза, — Рона она не выгонит. Всё-таки они с Гарри поймали убийцу, — она позвала эльфов, которые стали суетливо накрывать на стол. — Кстати, и ты не сердись на Рона. Помнишь, когда мы пили наливку, ты тоже попросила меня по секрету узнать у бабушки про его палитру?

— Неужели, правда? — спросила Гермиона, густо краснея. — А я думала, мне это померещилось... Всё было немножко в тумане.

— Вот и у Рона всё было в тумане. Сильно в тумане.

— Да я и не сержусь. Я рада, что с ним всё в порядке.

— Ты не знала, где он? — удивилась Элиза. — Вы поссорились?

— М-м-м... у нас возникли некоторые разногласия.

Чтобы избежать расспросов, Гермиона сбежала в ванную комнату и заодно привела себя в порядок: приструнила взлохмаченные волосы, подсушила мокрые носки. Затем вернулась в гостиную, и они с Элизой стали вполголоса, чтобы не потревожить Рона, обсуждать последние новости: здоровье миссис Трустоун, дело Блюбери и нагрянувший финансовый кризис.

— На нашей торговой улице закрылись все магазины, но мародёрства не было, — сказала Элиза, с ужасом выслушав краткий рассказ Гермионы о происшествии в Косом переулке. — Люди звереют в больших городах... Ой, прости, я знаю, что ты выросла в Лондоне, но, согласись, в деревне жить намного лучше. Мне кажется, нигде человек так не бывает одинок, как в большом городе. Все бегут, спешат, хотят побольше заработать, всем друг на друга наплевать. Вещи и деньги становятся важнее людей.

— Кстати, у Рона с собой не было рюкзака? — вдруг спросила Гермиона.

— Вроде нет, — Элиза пожала плечами. — Точно, нет! По крайней мере, к нам он пришёл налегке.

— Очень жаль, — Гермиона вздохнула. — Боюсь, я знаю, почему он напился...

В этот момент храп со стороны дивана прекратился, раздалось невнятное бормотание, и Элиза с Гермионой напряженно вытянули шеи. Несколько секунд было тихо, потом скрипнули пружины, свисающие с подлокотника ступни исчезли, и над спинкой дивана показалась лохматая рыжая шевелюра.

— Черт возьми, — пробормотал Рон, поворачивая голову и встречаясь с двумя парами внимательных женских глаз. — Что здесь происходит?

— Всё хорошо, — сказала Элиза, — ты устал и прилёг ненадолго, мы не стали тебя беспокоить... Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, хреново, — ответил он, потирая руками лоб.

— Может, чаю?

— Напомни, где у вас тут туалет?

— Да, конечно, извини, я не подумала! Тебе нужно освежиться, пойдём, я провожу.

— Спасибо, я сам, — Рон встал с дивана и, делая вид, что не замечает Гермиону, направился в сторону туалетной комнаты.

Когда Рон вернулся в гостиную, Гермиона вскочила с места и сказала:

— Элиза, мы, наверное, пойдём... Прости, что так вышло, и извинись перед бабушкой.

— Нет-нет, как же так? Пусть Рон тоже чаю попьёт, — возмутилась Элиза. — И перестань извиняться! Ничего не случилось. Мы с бабушкой очень вам благодарны. Вы не представляете, какое это было для неё облегчение — узнать, что убийца пойман! До этого она спать не могла спокойно. Так что меньшее, что я могу для вас сделать — это напоить чаем.

Элиза пододвинула стул, Рон неохотно сел за стол, но, увидев перед собой графин с водой, приободрился, налил себе полный стакан, опустошил его и выдохнул с облегчением. Затем он принялся за чай, бутерброды и овсяное печенье с таким рвением, будто только что закончил недельную голодовку, успешно делая вид, что не замечает пристального взгляда карих глаз напротив.

— Отличный чай, — сказал Рон после пятого печенья и болезненно потёр виски.

Гермиона скептически кашлянула.

— Мне кажется, вместо чая лучше подошло бы пиво...

Рон невозмутимо спросил у Элизы:

— Да, не найдётся ли у вас бутылочки холодного пива?

— Нет, прости, Рон, мы с бабушкой пива не пьём, — ответила та и сочувственно добавила: — Голова болит? Может, антипохмельное заклинание?

— Я уже пробовал, не помогает, — ответил он, подливая себе чаю.

— Оно плохо действует после маггловского виски, — пояснила Гермиона, складывая руки на груди. Игнор Рона казался ей по-детски нелепым. Что он себе думает? Что сможет избегать её до бесконечности? Что ему всё сойдёт с рук? И тут она поняла: это защитная реакция. У её взрослого и сильного мужчины проблемы, которыми ему не хочется ни с кем делиться.

— Тогда антипохмельное зелье? — предложила Элиза. — Сейчас, подожди минуточку, я проверю, у нас в аптечке наверняка что-то есть, — она вскочила из-за стола и убежала, оставив Рона с Гермионой наедине. Рон внимательно осмотрел заварочный чайник, изучил узор на чашке и принялся стряхивать крошки со скатерти.

— Ну, привет, — тихо сказала Гермиона. Рон поднял на неё глаза, и она увидела в них усталость, растерянность и сомнение.

— Привет, — ответил он.

— Сильно голова болит?

— Терпимо.

Гермиона замолчала, не зная, что ещё сказать. Её обуревали противоречивые чувства. Она всё ещё злилась из-за того, что Рон пропал на целых два дня и заставил её волноваться, и в тоже время испытывала огромное облегчение оттого, что с ним всё в порядке. Её беспокоила судьба рюкзака с деньгами, но ещё больше — реакция Рона на их возможную потерю. Его мрачный вид говорил о том, что там не всё ладно. Пока Гермиона думала, стоит или не стоит спрашивать его об этом, он с новой силой набросился на сыр и тосты, которые принесли эльфы, и был явно рад, когда Элиза вернулась с зельем от головной боли. Рон, который терпеть не мог сюсюканья и суетливой заботы, послушно выпил из её рук весь фиал и принялся долго и подробно рассказывать о том, сколько и какого алкоголя можно выпить, чтобы наутро избавиться от похмелья простым Долоре Спарире. «Элиза решит, что он алкоголик», — подумала Гермиона, ёрзая от неловкости. Но Элиза не выказывала никакого недовольства: наоборот, она внимательно слушала, улыбалась и дружелюбно кивала, ничуть не тяготясь компанией Рона.

— Может, останетесь на ужин? — предложила она. — У нас сегодня фирменный мясной пирог. И так редко бывают гости... Всё только я да бабушка.