Повестка дня — Икар

— У вас была выдающаяся карьера, вы были созидательной силой в этой стране, которая стала и моей страной. А насчет того, что я русский или агент восточного блока, то скажу вам лишь одно: последние десять лет я боролся и с теми, и с другими, и об этом знает довольно много людей в нашем правительстве.

Серые глаза политика изучающе смотрели на Варака.

— У тебя не хватило бы храбрости или глупости сказать подобное мне, если бы ты не мог этого подтвердить. — Он говорил с заметным акцентом северного жителя Новой Англии. — Однако ты угрожал мне.

— Только чтобы привлечь ваше внимание, убедить вас встретиться со мной. Можно мне сесть?

— Садись, — произнес спикер так, будто обращался к собаке, которая обязана ему повиноваться. Варак сел, оставив между ними довольно много места. — Так что ты знаешь о событиях, которые могли происходить, а может быть, и нет, в пятидесятые годы?

— Если быть точным, это произошло семнадцатого марта тысяча девятьсот пятьдесят первого года, — ответил чех. — В этот день в благотворительном госпитале Девы Марии в Белфасте у молодой женщины, которая несколько лет назад эмигрировала в Америку, родился сын. Она вернулась в Ирландию, объяснив это следующим: ее муж умер, и, переживая свою тяжелую потерю, она хотела, чтобы их ребенок был на родине у ее родных.

— Ну и? — спросил спикер; взгляд его оставался холодным и твердым.

— Я думаю, вы все знаете, сэр. Никакого мужа не было, но был человек, который, похоже, очень ее любил. Многообещающий молодой политик, попавший в ловушку несчастливого брака, который он не мог расторгнуть по закону церкви. В течение многих лет этот человек, кстати, талантливый юрист, посылал женщине деньги и посещал ее и ребенка в Ирландии так часто, как только мог… конечно, под видом американского дядюшки.

— Ты можешь доказать, кто были эти люди? — резко перебил его спикер. — Не свидетельскими показаниями с чужих слов или сомнительным опознанием очевидца, а письменными свидетельствами?

— Могу.

— Чем? Как?

— Велась переписка.

— Лжец! — рявкнул семидесятилетний старик. — Перед смертью она сожгла эти проклятые письма.

— Боюсь, что она сожгла все, кроме одного, — тихо промолвил Варак. — Я полагаю, она собиралась уничтожить и его тоже, но смерть наступила раньше, чем она ожидала. Ее муж нашел письмо среди других вещей в ее туалетном столике. Конечно, он не знает, кто такой Э., да и не хочет знать. Он только благодарен, что его жена отвергла ваше предложение и оставалась с ним эти последние двадцать лет.

Старик отвернулся, в глазах его блеснули слезы, которые он тут же смахнул.

— Моя жена тогда меня покинула, — ответил он едва слышно. — Наши дочь и сын учились в колледже, и не было причины продолжать дальше притворяться. Обстоятельства изменились, взгляды изменились, я был в такой же безопасности, как и Кеннеди в Бостоне. Даже щеголи в епархии архиепископа держали рот на замке. Конечно, я дал понять некоторым из этих лицемерных подонков, что если церковь попытается вмешаться в выборы, я настрою против них черных радикалов и евреев, и они поднимут в Палате бунт против их свободного от уплаты налогов священного статуса. Епископ чуть было не получил апоплексический удар, посылая на мою голову всевозможные проклятия, но я заставил его замолчать. Я сказал ему, что моя бывшая жена, наверно, спала и с ним тоже. — Седоволосый спикер с изборожденным глубокими морщинами лицом замолчал. — Матерь Божья, — вскрикнул он, уже не скрывая слез, — я так хотел вернуть эту девушку!

— Я уверен, что вы имеете в виду не свою жену.

— Вы прекрасно знаете, кого я имею в виду, мистер Безымянный! Но она не могла этого сделать. Порядочный мужчина предоставлял ей домашний очаг и воспитывал нашего ребенка около пятнадцати лет. Она не могла оставить его, даже ради меня. Я скажу вам правду… Я тоже храню ее последнее письмо. «Мы соединимся на небесах, — написала она мне. — Но никогда нам не быть вместе на этой земле, мой дорогой». Что за вздор? У нас ведь могла быть общая жизнь, довольно большая часть жизни, будь оно все проклято!

— Если мне будет позволено, сэр… Я думаю, что это было мнение любящей женщины, которая так же уважала вас, как себя и своего сына. У вас были собственные дети, объяснения из прошлого могли разрушить их будущее. А у вас было будущее, мистер спикер.

— Я бы на все плюнул…

— Она не могла позволить вам сделать этого, как и не могла разрушить жизнь человеку, который дал ей дом, а ребенку имя.

Старый человек вытащил носовой платок и вытер глаза, его голос неожиданно вновь зазвучал твердо.

— Откуда, черт побери, вы все это знаете?

— Это нетрудно. Вы — лидер Палаты Представителей, второй человек после президента, вот мне и захотелось узнать о вас побольше. Простите меня, но пожилые люди более откровенны, нежели молодые, — в основном это вызвано тем, что они не придают значения так называемым секретам, и, конечно же, я узнал, что вы и ваша жена, оба католики, развелись. Если учесть ваше политическое положение в то время и власть вашей церкви, это было очень смелое решение.

— Черт побери, значит, вы искали людей постарше из моего окружения?

— И нашел их. Я узнал, что ваша жена — дочь богатого владельца недвижимости, жаждущего приобрести политическое влияние и в буквальном смысле слова финансировавшего вашу первоначальную кампанию, — имела более чем незавидную репутацию.

— И до и после, мистер Безымянный. Только я был последним, кто узнал об этом.

— Но вы это узнали, — твердо сказал Варак, — и в гневе и смущении стали искать себе другую подругу. В то время вы были убеждены, что ничего не сможете поделать со своей женитьбой, поэтому искали себе временное утешение.

— Это так называется? Я искал кого-нибудь, кто мог бы принадлежать только мне.

— И вы нашли ее в госпитале, куда пришли, чтобы сдать кровь, во время избирательной кампании. Она была дипломированной сестрой из Ирландии, которая проходила практику, чтобы зарегистрироваться в Соединенных Штатах.

— Дьявол, откуда вы…

— Старые люди весьма словоохотливы.

— Пи Ви Мангекавалло, — прошептал спикер, и глаза его неожиданно засветились, как будто воспоминание вернуло ему мгновения счастья. — У него был маленький итальянский ресторан с хорошей сицилийской кухней примерно за четыре квартала от госпиталя. Там меня никто никогда не беспокоил, и я считал, что никто не знает, кто я. Этот дешевый ублюдок, неужели он запомнил?!

— Мистеру Мангекавалло сейчас уже за девяносто, но он действительно помнит вас. Вы приводили туда свою очаровательную медсестру, а он обычно закрывал свой бар в час ночи и оставлял там вас вдвоем лишь с одним условием: тарантеллы в автопроигрывателе должны были звучать как можно тише.

— Прекрасный человек!..

— С исключительной памятью для человека своих лет, но, увы, без самоконтроля, характерного для более молодых людей. Он вспоминает детали, хотя и несвязные, рассказывает за кьянти такие вещи, которые никогда бы не рассказал еще несколько лет назад.

— В своем возрасте он имеет на это право.

— А вы ведь доверяли ему, мистер спикер, — сказал Варак.

— Да нет, — не согласился старый политик. — Но Пи Ви просто делал выводы, это было нетрудно. После того как она уехала в Ирландию, я заходил туда довольно часто, особенно первые пару лет. Я пил больше, чем обычно себе позволял, потому что никто, как я уже говорил, не знал меня и не интересовался, а Пи Ви всегда доставлял меня домой без всяких происшествий. Наверно, я слишком много болтал.

— Вы пришли в заведение мистера Мангекавалло и в тот день, когда она вышла замуж.

— О да, так и было! Я помню все, как будто это было вчера, помню, как вошел туда, но совершенно не помню, как вышел.

— Мистер Мангекавалло тоже абсолютно ясно видит этот день. Имена, страна, город… точная дата разрыва, вы ее назвали. Вот я и поехал в Ирландию…

Спикер резко поднял голову и посмотрел на Варака, его немигающие глаза сердито вопрошали: «Чего вы от меня хотите? Все прошло, все в прошлом, вы не можете мне навредить. Что же вам нужно?»

— Мы не требуем от вас ничего такого, о чем бы вы когда-либо пожалели или чего стали бы стыдиться, сэр, — ответил на этот немой вопрос Варак. — Можно провести самое тщательное расследование, и вы одобрите рекомендации моих клиентов.

— Ваших… клиентов? Рекомендации?.. Какое-то назначение в Палату?

— Да, сэр.

— Какого хрена я должен соглашаться, о чем бы вы там ни говорили?

— Потому что есть некоторые детали в Ирландии, о которых вы не знаете.

— Что еще?

— Вы слышали об убийце, называвшемся Тэмом О’Шентером, временном командире крыла «Ирландской республиканской армии»?

— Свинья! Пятно на гербах всех ирландских кланов.

— Он ваш сын.

Прошла неделя, и для Кендрика она стала еще одним подтверждением того, как быстро проходит слава в Вашингтоне. Трансляция слушаний комитета Партриджа была приостановлена по просьбе Пентагона, причиной чего, по его заявлению, послужила, во-первых, необходимость проверки определенных финансовых отчетов, а во-вторых, тот факт, что полковнику Роберту Бэрришу присвоили звание бригадного генерала и назначили на остров Гуам осуществлять надзор за этим важнейшим аванпостом свободы.

Некий Джозеф Смит с Семидесятой Седар-стрит в Клингтоне, Нью-Джерси, чей отец был в двадцать седьмом на Гуаме, разразился громовым хохотом, когда, сидя перед экраном телевизора, мял левую грудь своей жены:

— Ему влепили, крошка! И сделал это вон тот, как его там! Да я его просто обожаю!

— Мой Бог! — завопил Фил Тобиас, главный помощник конгрессмена, положив руку на телефон. — Это сам спикер палаты! Не помощник, не секретарь, а он сам.

— Может быть, тебе нужно дать знать другому «самому» об этом, — сказала Энни О’Рейли. — Он позвонил по твоей линии, а не по моей. Не болтай, дорогуша. Просто нажми кнопку и доложи. Он не из твоей лиги.

— Но это неправильно! Мне должны были позвонить его люди.

— Сделай это!

Тобиас сделал это.

— Кендрик?

— Да, мистер спикер.

— У тебя есть несколько свободных минут? — спросил уроженец Новой Англии с характерным акцентом.

— Да, конечно, мистер спикер, если вы считаете это важным.

— Стал бы я звонить какому-то говняному новичку, если бы не считал это важным.

— Тогда я могу только надеяться, что у говняного спикера действительно жизненно важный вопрос, — ответил Кендрик. — Если нет, я выставлю счет за почасовые консультации его лакеям. Это вам понятно, мистер спикер?

— Мне нравится твой стиль, парень. Мы находимся по разные стороны баррикады, но мне нравится твой стиль.

— Может, и не понравится, когда я буду в вашем кабинете.

— А вот это нравится мне еще больше.

Кендрик в удивлении стоял перед столом, молча уставившись в уклоняющиеся от прямого взгляда глаза на изможденном лице седоволосого спикера Палаты. Старый ирландец только что сделал из ряда вон выходящее заявление, которое могло, по меньшей мерс, быть предложением, но вместо этого стало сногсшибательной новостью, препятствием на пути отхода Эвана из Вашингтона.