Повестка дня — Икар

Эван изучающе посмотрел на собеседника.

— Что такое, Мустафа? Зачем ты пытаешься все это объяснить мне? Ты говоришь о правительстве, о консенсусе… Но то, что сейчас творится за стенами посольства, не имеет отношения ни к правительству, ни к здравоохранению.

— Разумеется, нет, — твердо сказал араб. — Просто я пытаюсь объяснить, тебе, что здесь многое изменилось. Почему эти изменения возникли, не знает никто.

— Мне ясно пока одно: ты в террористы не подался.

— Естественно, нет. А ты бы хотел знать, что обо всем этом говорят «влиятельные» люди?

— Да, да. Продолжай.

— «Это пройдет, — успокаивают они себя и окружающих. — Только не надо вмешиваться — это только обозлит „крутых“».

— Не вмешиваться? — недоверчиво переспросил Эван.

— Да. Они считают, что политикой должны заниматься политики, а государственными делами — государственные деятели.

— Политики сами не разрешат конфликта.

— «Нет дыма без огня, — покачивают головами „влиятельные“. — Значит, был какой-то повод, из-за которого страсти разгорелись. Убийство, конечно, недопустимо, но в контексте текущих событий…»

— В контексте текущих событий? Каких событий?

— Текущих, старый друг, исторических, а если точнее — истерических. Так они реагируют на непродуманную политику Соединенных Штатов на Востоке. Это катастрофа, Эван. «Все захватил Израиль, — жалуются они, — а у нас не осталось ничего». Людей сгоняют с их исконных земель, отнимают дома и силой заталкивают в грязные лагеря, а израильтяне благоденствуют.

— Ни фига себе! — взорвался Кендрик. — Это же все выдумки фанатиков! Почему ни слова не сказано о двухстах тридцати шести заложниках, не говоря уже об одиннадцати убитых? Ведь заложники эти никакого отношения к политике не имеют. Ни к большой, ни к малой. Невинные люди были грубо и нагло захвачены и безжалостно казнены этими проклятыми животными. Как могут «влиятельные» люди возлагать на этих несчастных хоть какую-то ответственность за происходящее? Это же не члены кабинета министров или Кнессета. Это обычные гражданские служащие, туристы и семьи строителей. Повторяю: все это дурно пахнет!

Мустафа поудобнее уселся на софе и внимательно взглянул на Эвана.

— Я это понимаю. И ты понимаешь. Не сомневаюсь, что они знают об этом тоже и прекрасно все понимают, друг мой.

— Тогда почему?

— Правду говоря, — продолжал араб, и его голос звучал так же негромко, — произошли два события, которые послужили толчком для создания преступного содружества. Я не буду называть участников их настоящими именами, потому что не очень хочется создавать из собственного тела мишень.

— Непонятно. Мишень? Из собственного тела?

— Расскажу тебе интересную историю — быль. Жили да были двое мужчин, назовем их условно Махмудом и Абдулой. Разумеется, это не их настоящие имена; лучше и не знать их настоящих имен. Дочь Махмуда изнасиловали, лицо исполосовали лезвием; тело сына Абдулы с перерезанным горлом нашли в переулке недалеко от конторы отца. «Преступники, убийцы!» — кричали «влиятельные» люди. Но мы-то знали, где собака зарыта.

Во всем были виноваты Махмуд и Абдула, враждовавшие между собой. «К оружию! — кричали придурки. — Не дадим Маскату стать вторым Тегераном!» Главные герои нашей истории физически не пострадали. Пострадали те, кто был им дороже всего. Это, Эван, предостерегающий перст. Наивысшая ценность для нас — наши семьи. Даже истинный герой может преодолевать страх и жертвовать собственной жизнью, но не жизнью близких. Это касается и меня, а я далеко не герой.

— О Господи… — прошептал Эван. — Значит, друг, ты ничем не сможешь мне помочь.

— Но есть человек, который хочет увидеть тебя и узнать, что ты можешь предложить. Встреча должна состояться при соблюдении чрезвычайных мер предосторожности, в пустынной местности — в миле отсюда — не доезжая гор Джейбель Шем.

— Кто этот человек?

— Султан.

Кендрик молча смотрел на стакан. Через минуту он поднял глаза на Мустафу.

— Я не должен вступать в официальные контакты, — сказал он. — Тем более с султаном. Вношу ясность в вопрос: я не завишу от моего правительства и ничего ему не докладываю.

— Ты уверен, что не хочешь встретиться с султаном?

— Наоборот, очень хочу. Но должен уточнить свою позицию. Я не связан с разведкой, Госдепартаментом или Белым Домом — с последним в особенности.

— Не сомневаюсь. Это доказывает и твой наряд, и цвет кожи. Султан тоже не очень заинтересован вступать в контакты с Вашингтоном.

— Мои сведения несколько устарели, — признался Эван. — Старый султан приказал долго жить где-то через год после моего отъезда. Мне не нравится, что сейчас здесь происходит. Скверные дела. Таково мое мнение.

— Понятно. Султан, который сейчас находится у власти, — его сын; по возрасту он ближе к тебе, чем ко мне. После окончания школы в Англии он продолжил обучение в вашей стране. Дортмунд, Гарвард, если быть точным.

— Его зовут Ахмет! — вырвалось у Эвана. — Я встречал его пару раз. — Конгрессмен нахмурился. — Экономика и международные связи.

— Что?

— Это его профиль. Этим он занимался и в учебном заведении, и после.

— Он блестяще образован. Но, боюсь, слишком молод, чтобы решать возникшие сейчас столь сложные вопросы.

— Когда я смогу его увидеть?

— Сегодня вечером. Желательно до того, как о твоем присутствии узнают многие. — Мустафа взглянул на часы. — Через тридцать минут ты должен покинуть отель и пройти четыре квартала в северном направлении. За углом тебя будет ждать военный автомобиль. Садись в него и поезжай к предгорьям Джейбель Шем.

Худощавый араб в грязной накидке нырнул в тень магазина, расположенного напротив отеля. Он молча стоял возле женщины по имени Калехла, которая одета была как всегда элегантно: черный костюм, сшитый по заказу. Это придавало ей вид деловой женщины. Она ловко орудовала маленькой камерой. Вдруг два пронзительных гудка разорвали тишину.

— Быстрее, — сказал араб. — Он уже на выходе.

— Я и так тороплюсь, — выдохнула женщина, заканчивая манипуляции с аппаратом. — Сколько раз уже говорила, что нужна современная, приличная аппаратура.

— Он идет!

Калехла вскинула камеру, снабженную телеобъективом с инфракрасной насадкой, позволяющей делать снимки ночью. Она поспешно трижды щелкнула затвором, запечатлевая Эвана, наряженного в абу.

— Хотелось бы знать, — меланхолически обронила она, — сколько времени ему разрешат прожить?

И добавила деловым тоном:

— Надо как можно быстрее добраться до телефона. * * *

В дневник были внесены новые записи: