Пусть будет гроза

Я – шестнадцатилетний стари

На Мобридж опускались сумерки, и Ратсо начал нервно барабанить по скамейке пальцами. Я чувствовал, что ему не сидится на месте. И не ошибся.

– Так, ладно, с меня хватит этих уток, я валю. Хочешь со мной? У меня кое-какие дела.

– Эм-м, не знаю… – неуверенно ответил я.

– Что, все-таки хочешь выбросить этот свой аптечный гроб?

– Ох… Не знаю… – повторил я.

Ратсо помотал головой, как будто был со мной не согласен.

– А что? – спросил я.

– Тебе надо выбрать Место.

– Какое еще место?

– Да нет же, не место. А Место, – подчеркнул Ратсо твердым голосом.

Я скорчил рожу – мне его слова показались полным бредом.

– Ничего не понимаю. Ты как будто под какой-то наркотой.

– Между нами, это скорее ты похож на наркомана, – ответил Ратсо, кивая на мой деревянный ящик.

Я грустно улыбнулся, ведь он был недалек от истины.

– Я, может, и принимаю кучу таблеток, но я хотя бы не алкоголик! – с издевкой произнес я.

– Да ну? То есть вот что ты обо мне подумал? – спросил Ратсо.

По его лицу пробежала короткая тень – в ту самую секунду, когда он поставил знак вопроса в конце фразы.

– Нуда! – с уверенностью ответил я.

– Пошли, покажу тебе одну штуку, – решительно произнес он.

И тут же рванул куда-то со скоростью пушечного ядра. Это было совершенно неожиданно, но я все-таки попытался за ним угнаться. Мысль остаться одному на скамейке в парке мне совсем разонравилась. Нелепо было бы сидеть и упрямо таращиться на этих чокнутых крякающих уток. Я старался двигаться подостойнее, ну, насколько это было возможно с одной висящей ногой. Приходилось почти бежать, а нога тащилась за мной, как недоразвитый ребенок, который висит на мне и вдобавок играет в лошадки.

Я сильно отставал, поэтому Ратсо задержался на перекрестке, чтобы меня подождать, и громко прокомментировал:

– Да уж, к паралимпийским играм ты пока не готов!

– Ха-ха, как смешно! Я, между прочим, классно играл в баскет… Ну, раньше, – признался я.

– Такой дрищ, как ты? И на какой же ты был позиции?

– Нападающий. Нет, честное слово, у меня здорово получалось. Я вообще спорт любил.

– В баскетболе индейцы самые сильные. Мы – настоящие звери, и вам до нас как до неба. Многие индейцы, которые учатся в университете, становятся чемпионами, – говорил он, а у самого футболка задралась выше пупка.

– Да, я знаю. Но в университет еще поступить надо! – заметил я.

– Это правда, – вздохнул Ратсо. – И потом, кому нужен в команде толстяк вроде меня? – спросил он, закидывая за плечо мой рюкзак.

Он уже и без того волок кучу мешков, а теперь как перышко подхватил мой. Я ему позавидовал. Я бы тоже хотел быть похож на гору, неприступную, огромную и величественную. Но это был не мой случай.

– Ладно, к черту всё, шевели ногами, Сломанный Стебель! – скомандовал он. – Если увидишь урну, скажи. Окей, чувак?

– Эм-м… Хорошо, но зачем? – озадаченно спросил я.

– Мне нужно для коллекции. Подожди-ка, сейчас покажу. Каждый раз что-нибудь попадается. Люди вообще ничего не сортируют. Особенно вот эти, – сказал он, засовывая руку в урну рядом с пивным баром «Последний шанс».

Я ломал голову над тем, что же он оттуда достанет. Тухлый сэндвич, старую жвачку? Нет, ничего подобного. Из урны явились на свет стеклянные бутылки – из-под алкоголя – и отправились к тем, что уже лежали в пакетах.

– Ни для какой это не для коллекции, не пудри мне мозги, – усмехнулся я. – Ты просто деньгами хочешь разжиться…

– Нет, Сломанный Стебель. Это эфемерная коллекция. Настоящие коллекционеры – это люди вроде твоего призрачного дружка, того, с карточками. Зачем ты вообще с ним тусишь?

– А с тобой я зачем тусуюсь? – задал я встречный вопрос, как будто не понимал, о чем он.

Мне совсем не хотелось признаваться в том, что у меня нет друзей моего возраста.

– Так почему ты с ним?

– Слушай, отстань, – ответил я. – Наверное, я с ним потому же, почему и с тобой.

И тут же постарался сменить тему, чтобы не объясняться.

– И что, иногда ты их сам опустошаешь?

– В смысле? – нахмурился Ратсо.

– Ну, время от времени сам выпиваешь то, что в бутылке? Для коллекции?

– Ты придурок или как? Чего ты уперся в этот алкоголь! Нарочно хочешь меня разозлить? Ты достал! Как тогда, с докладом. Это же надо наплести столько тупого бреда!

Он распалялся прямо на глазах. Я даже голову втянул в плечи. В городе понемногу зажигались огни, вспыхивали красные и голубые неоновые лампы. Но были тут и магазины с усталыми вывесками и опущенными металлическими шторами. Все это напоминало пейзаж конца времен – особенно то место, где мы сейчас шли, улица Гранд-Кроссинг с широкими пустынными тротуарами и бесконечным бульваром.

– Я к этой дряни вообще не прикасаюсь, – кричал он. – Никогда!

– Да ладно, это ж не преступление! – попытался я защититься. – Дай вообще, кстати, тебе лет-то сколько? По-моему, ты старше меня.

– Восемнадцать, – рявкнул он. – Но я правда к ней не прикасаюсь.

– Да я же не про наркотики, успокойся.

– У меня свои причины не пить, – объяснил он. – А насчет успокоиться – попробуй успокойся, когда рядом ты! Какой ахинеи про индейские резервации наплел… Это же надо было такое придумать!

– Я ничего не придумывал, просто скопировал статью из интернета.

– Нашел откуда копировать! Да в этих твоих интернетах еще и не такое напишут!

Нет, Ратсо явно был из другого мира. Мне стало ужасно смешно, когда он сказал «в этих твоих интернетах» – как будто вообще не знал, что это такое.

– Ив каком же месте моего доклада ты услышал ахинею? – спросил я.

– Да ведь ты практически ни слова не сказал про бедность. Ну ведь это же бред – рассказывать о всяких там казино, а про это даже не заикнуться. Серьезно! Я просто в шоке от такого.

– Да что ты-то об этом знаешь? – защищался я. – Ну да, ты индеец, но ведь ты живешь в Мобридже. Насколько мне известно, здесь-то не резервация…

– Раньше жил! – воскликнул Ратсо.

– В какой? – спросил я, вытаращив глаза от удивления.

– В Пайн-Ридже, – ответил Ратсо.

– Ничего себе! – воскликнул я.

– Ага. Ничего себе. Ну так что? Ты хоть немного представляешь себе, что там творится?

Мне стало стыдно, потому что хотелось поддержать беседу со знанием дела, но в действительности я, конечно, понятия не имел о том, о чем прочитал целый доклад. Нак и все ученики, я проходил в школе историю, но не запоминал и четверти того, что нам рассказывали. Педагоги с их нравоучительным тоном нас не слишком-то вдохновляют. С интересом их слушают только «светлые головы». Для меня последний год вообще прошел впустую – ни знаний не получил, ни сосредотачиваться не научился. В одно ухо влетало, из другого вылетало, да еще эта дурацкая нога вела себя как огромный рот, полный зубов, которые заглатывают и пожирают все, все буквально.

– Не очень. – Я не знал, что еще сказать.

И все-таки попытался добавить еще пару слов:

– Там у вас, наверное, жестко.

Я старался напустить на себя небрежный вид, но на самом деле был жутко смущен, наверняка было очень заметно, что я понятия не имею, о чем он говорит. Но признаться пришлось.

– Честно говоря, я совсем ничего про это не знаю. Извини, Ратсо. Дело не в том, что мне неинтересно, тем более что это ведь совсем недалеко от нас, – продолжал я, пытаясь как-то загладить вину, – но вот…

– Ты не один такой, – перебил он меня. – Я уехал оттуда полтора года назад. Точнее, меня перевезли.

– Что значит – перевезли?

– Меня переселили, потому что… потому что дальше мне нельзя было там оставаться. Я довольно-таки исключительный случай, обычно нас оставляют там, в нашем собственном дерьме. Я толком и не знаю, почему так вышло. Почему именно мне выпала такая удача?

Он, похоже, и в самом деле не знал ответа – у него даже горло сдавило от волнения.

Ратсо говорил, а сам продолжал методично обшаривать городские мусорки. Видимо, за долгое время у него выработалась четкая методика, потому что действовал он с удивительной скоростью. Тянулся рукой к урне, запускал ее внутрь и тут же не глядя извлекал наружу стеклянную бутылку.

Я подумал: он, наверное, приторговывает стеклотарой, а может, тут что-нибудь еще более странное, типа Кларк Кент/ Супермен[6], раздвоение личности, когда в свободное время подрабатываешь стеклодувом – тогда понятно, откуда у него такая широкая грудная клетка.

Я почувствовал, как на меня накатывает усталость. День выдался еще тот.

Интересно, не идет ли все к тому, что у меня появится новый друг? В последнее время я частенько бывал один, поэтому толком и не помнил, каково это – шататься с товарищем, как не помнил толком и каково это – ходить по-человечески на двух ногах.

Мало того что у меня мог появиться друг, так этот друг, ко всему прочему, был индейцем ростом под два метра, который, судя по всему, торговал стеклотарой, а кроме того, носил футболку с розовой надписью «Мамбо бейби» на черном фоне и штаны, спущенные чуть ли не до колен.

Ратсо знал все мусорки города. Через равные промежутки времени я задавал ему вопрос:

– Эм-м… Так зачем тебе это?

Но он с каким-то недобрым удовлетворением молча шел дальше. Шагал очень быстро и не обращал внимания на мой несчастный черепаший темп. Я немного отставал, и это позволяло мне наблюдать за происходящим как бы со стороны, такой расклад меня вполне устраивал. Хуже нет, когда люди то и дело оглядываются и спрашивают: «Ты в порядке? Успеваешь? Я не слишком быстро иду? Ты скажи, если что, не стесняйся!» Для таких я – то ли вечный пациент, то ли шестнадцатилетний старик. С ними мне всегда хочется идти еще медленнее, просто назло.

Мы шли и шли, и пакеты Ратсо всё больше раздувались. Бутылки звякали друг о друга. Нас трудно было не заметить.

– Да скажи же наконец, зачем тебе это? – спросил я в очередной раз.

– Скоро узнаешь. – Он наконец соизволил ответить. – Давай, забирайся.

Я повертел головой, оглядел горизонт, темную густую тень. Нуда это, интересно, я должен забраться?

И вдруг услышал грохот, как будто кто-то выстрелил в мусорный мешок, набитый пустыми консервными банками. Лишь через несколько секунд до меня дошло, что это Ратсо открыл дверь чего-то отдаленно напоминающего машину. Я такого еще никогда в жизни не видел. Даже в сумерках предмет, на который я смотрел, больше был похож не на обычную машину, а на машину, которую раздавило прессом. Как будто кто-то сдал ее в металлолом. Вид у автомобиля был не менее жуткий, чем звук, с которым открылась его дверь.

– Это «вольво», – счел необходимым пояснить Ратсо.

Я шумно сглотнул и не смог издать ни звука.

– «Вольво»-универсал, – уточнил он. – Модель 1977 года.

– Но как… – все-таки решился я спросить. – Как она до сих пор ездит? И она как бы что, твоя? У тебя есть права?

– Конечно. Она моя, и у меня есть права.

С Ратсо я не знал, чему больше изумляться – этой его машине, не имеющей определенной геометрической формы, или тому факту, что сам он, при его размерах, способен уместиться внутри.

– Но ты не волнуйся, она у меня выносливая! С ней что хочешь можно делать.

Чтобы я убедился в этом своими глазами, он со всей силы долбанул кулаком по капоту «вольво» и только после этого уселся за руль (это доказывало, что, вопреки моим опасениям, он все-таки может втиснуться внутрь). Несколько секунд подряд машина пищала, потом задребезжала, как старое ведро, а после этого с внезапностью злого джинна из керосиновой лампы распахнулся багажник, хотя никто ни на какую кнопку не нажимал. Ратсо сидел невозмутимый и гордый и делал вид, что ничего особенного не происходит. Обе его руки лежали на руле – казалось, он приготовился управлять ультрасовременным седаном класса «А». Я чуть сам в это не поверил.