Пусть будет гроза
- Автор: Мари Шартр
- Жанр: Детская проза / Детская литература: прочее
- Дата выхода: 2023
Читать книгу "Пусть будет гроза"
– Сломанный Стебель, если ты думаешь, что уедешь отсюда без костыля, то глубоко ошибаешься. Так глубоко, что наружу не выбраться, – заметил Ратсо.
– Я просто спросил. Мне интересно было взглянуть на священные камни, вот и все, – сказал я, чувствуя себя уязвленным.
Ратсо разозлил меня, потому что сразу раскусил мою задумку, и мне было ужасно неловко.
– Я использую эти силы и природную медицину, чтобы отгонять от пациентов злых духов и тем самым помогать им исцелиться.
– Вы хотите сказать, исцелиться полностью?
– Мозес Лауфер Виктор Леонард, хватит, а? Я вижу, к чему ты ведешь! – снова набросился на меня Ратсо.
Впрочем, ругал он меня с улыбкой. Этим он немного напоминал мою маму.
– Если ты забыл, мы сюда не ради тебя приехали. И вообще, все это касается только членов племени и тех, кто родился в резервации. Так что ты в пролете.
– Я же просто спросил! Для информации!
– Ага, типа за других беспокоишься, – усмехнулся Ратсо.
Я пожал плечами. Ну ничего, спросить все-таки стоило.
– Исцеление пациента зависит от его собственного положительного настроя и от его веры, – добавил Шерман.
– Ага, и у меня все это было! – воскликнул Ратсо.
Я хотел было ему ответить, но меня отвлекло увиденное за окном. Машина Шермана катилась по Пайн-Риджу. Я прочитал на щите, что резервация разделена на десять районов и мы находимся в районе под названием Орлиное Гнездо.
Мы проехали уже несколько домов, и кое-что меня в них удивило. Например, я заметил, что на многих фасадах висит американский флаг, перевернутый вверх ногами, – в знак скорби и как вызов правительству США. Не было еще и десяти утра, а по улицам уже шаталось множество всеми забытых детей. В глазах их читалась безграничная скука. Чуть дальше на крыше заброшенной машины стоял маленький мальчик, одетый в грязные желтые трусы и такую же грязную потрепанную красную футболку. Он, не сводя глаз, смотрел на меня и, похоже, играл сам с собой в войнушку: когда я взглянул на него, ухватился за воображаемый пистолет. Рядом с машиной, прямо на голой земле, лежал человек. В первую секунду я подумал, что он мертв, но, скорее всего, он просто спал. Рядом валялись трупы бутылок. Человек постепенно трезвел на глазах у собственного сына. Тут заговорил Шерман: он с иронией заметил, что хранить у себя алкоголь или находиться в состоянии опьянения в Пайн-Ридже противозаконно. Но в Уайтклее, деревушке, расположенной по соседству с резервацией, четыре питейных заведения продают в среднем по четыре миллиона банок пива в год. Он назвал и еще одну страшную цифру: алкоголизм поражает восемь семей оглала из десяти. Ратсо сжал кулаки, думаю, ему непросто было наблюдать эту сцену. Я не сводил глаз с мальчишки в желтых трусах. Он не обращал внимания на человека, лежащего на земле, – может, своего отца или брата. Будь все это моей жизнью, случись мне родиться оглала – возможно, я тоже был бы сейчас здесь и тоже видел бы ужасные вещи и жил бы ужасной жизнью. Было очевидно, что люди, лежащие на земле, – привычное украшение улиц Пайн-Риджа. Детям ничего другого видеть не доводится, вот что потрясло меня до глубины души. Только то, что лежит под ногами. Я осознал, насколько безгранична отвага Ратсо. Он был, конечно же, одним из очень немногих, кто решился поднять голову и взглянуть на горизонт. Мы продолжали медленно катиться по улицам Орлиного Гнезда, и повсюду встречалась все та же отвратительная картина. Дети, потерянные, заброшенные. А чуть дальше по дороге нам попались подростки, которые ехали на лошадях, без седла. И лошади эти показались мне – опять моя любовь к животным! – необычайно красивыми.
– Оглала всегда поклонялись лошади, которую они называют Сунна Ванан, священная собака, – сообщил мне Шерман.
– Мне вполне достаточно моей, – прошептал я, взглянув на пса, который так и лежал свернувшись клубочком рядом со мной.
В этот момент мне ничего не стоило разрыдаться – просто из-за того, как невероятно трогательно пес на меня посмотрел. Я все-таки ужасно чувствительный. Так хотелось сказать ему: «Мы с тобой теперь вместе, ты же знаешь», – но я побоялся, что меня сочтут чересчур сентиментальным.
Вдали показалась небольшая детская площадка. Я поймал себя на мысли, что детская площадка – это как-то утешительно, но, когда мы поравнялись с ней, стало ясно, что на площадке нет ни одного ребенка и трудно вообразить себе что-нибудь более безрадостное, чем красно-синяя горка, заросшая грязью и пылью, погнутая, заброшенная, пустая. Картина была такой печальной, небо – таким голубым и всесильным и трава – такой буйной и такой зеленой. Чудовищное разочарование: опускаешь голову, а потом поднимаешь – и все, ты пропал. Рай на небе, беда на земле. К лестнице горки была привязана маленькая лошадка, она так и стояла прямо посреди детской площадки. Все было как будто не на своем месте – животные, дети; женщины, как правило очень толстые, сидели на пороге своих домов. За несколько метров, которые мы проехали на машине, я насчитал восьмерых пьяных мужчин, лежащих на земле. У одного рубашка была расстегнута, и по количеству шрамов можно было сосчитать, сколько пуль пробило когда-то его кожу. Ратсо продолжал хмурить брови и сжимать кулаки.
Тут, подняв облако пыли, нас обогнала другая машина – джип. Внутри сидело трое парней. На одном из них была футболка с рэпером Тупаком[11]. Заднего стекла у джипа не хватало, причем, видимо, давно.
– «Дикари», – мрачно произнес Ратсо.
– Что? – не понял я.
– «Дикари» – одна из банд, которые свирепствуют в резервации. Таких банд становится все больше. Тут у нас, конечно, не Колумбия, но что-то вроде того. Делают себе татуировки, находят оружие и устанавливают повсюду свои порядки. Люди их боятся. Хотя на самом деле… На самом деле, я уверен, они совсем не злые.
Снова заговорил Шерман и объяснил мне, что большинство местных жителей несчастливы и у каждого произошла какая-нибудь беда. Жестокость шла от бедности, а бедность уходила корнями в Историю – историю вражды между индейцами и американцами. Бедность произрастала из земли, из территорий, украденных и невозвращенных, из грабежей, преследований и массового истребления народа сиу сменяющими друг друга правительствами.
– Сегодня, – спокойно продолжал он, – крови, может, и поменьше, но равнодушия столько же, а это ничуть не лучше. Местных дискриминируют за их верования, и их земли не дают белым людям покоя. Эта территория одновременно восхитительна и ужасна, потому что хранит не только красоту и древние традиции, но еще и нарушенные обещания и разбитые надежды. Здесь столько исторических травм, столько боли и смертей, – грустно проговорил Шерман.
Шерман – вот кто стал для меня настоящим учителем истории. Он рассказал про заключенные (и нарушенные) договоры между индейскими племенами и Соединенными Штатами; упомянул горы Блэк-Хилс, которые оглала считали центром духовного мира. Рассказал о договоре 1868 года, заключенном в форте Ларами, – он гарантировал, что Блэк-Хилс останутся в собственности индейцев. Но после того как в 1874 году в горах было обнаружено золото, туда устремились старатели, и американское правительство поспешно конфисковало у индейцев эту территорию. Более ста лет народы сиу оспаривали законность захвата и боролись с этим давно свершившимся фактом. 30 июня 1980 года, в результате исторического судебного процесса между правительством США и нацией сиу, Верховный суд присудил индейским народам компенсацию в размере 17,5 миллиона долларов – столько захваченная земля стоила в 1877 году – а также начислил проценты, набежавшие за сто три года, и общая сумма выплаты составила 106 миллионов долларов.
– Убожество и позор! – воскликнул Шерман.
Народы сиу гордо отказались от компенсации – заявив, как и прежде, что Блэк-Хилс не продаются.
– Нас пытались истребить, пробовали нас ассимилировать, нарушили все договоры, которые мы с ними подписали, – подхватил Ратсо. – Отняли у нас лошадей. Объявили наш язык вне закона. Запретили индейские традиционные обряды. Но они всё равно уцелели. И обряды, и язык. Это очень красивый и нежный язык. Именно благодаря ему мы до сих пор не исчезли. И благодаря ему не стали убийцами, ведь наш язык не знает ненависти.
Ратсо заговорил на языке лакота, и слова так и полились из его уст. Мне даже показалось, будто я понимаю, о чем он говорит. Мне очень понравилось это ощущение близости с совершенно незнакомым языком, и я решил, что в один прекрасный день этот язык станет мне другом.
Шерман предложил нам после завтрака принять участие в обряде «Пляска солнца»*. Я не понял, о чем речь, но сразу же согласился.
Тут мне пришло второе сообщение от отца. Читая его, я громко сглотнул. Меня снова охватило странное чувство, когда хочешь бежать, но не можешь. Не знаю, как это объяснить, но в тот момент я, кажется, был всем доволен и чувствовал себя счастливым. Я написал ему ответ, стараясь дать как можно более точные указания.