Румия

* * *

Но об этом случае директору ребята доложили сами. Вечером в пятой группе токарей состоялось собрание.

Накануне к Цобе подошел Брятов:

— Сейчас будем песочить Помидора. Ты бы это… выступил, а?

Ребята по-прежнему недолюбливали друг друга. А вот сейчас Игорь сам подошел, да еще с такой просьбой. Уговаривает Бориса выступать в роли судьи. Как же Цоба может судить других, если сам недавно едва в тюрьму не попал? Нет, здесь что-то не так. Не заговорил бы Игорь первым из-за пустяка. А может быть? Ну, конечно, выступит Борька, а его со всех сторон начнут клевать: «А сам? Воришка! Молчи уж!» На это и рассчитывает Брятов. Хочет столкнуть Бориса с Аркашкой. Факт. Нет, гвардеец, не на такого напал.

— У меня язык деревянный, — уклончиво ответил Цоба. — Пускай выступают другие, у кого тра-ля-ля получается.

— Эх ты, — удрученно проговорил Игорь. — Не эти ли «тра-ля-ля» спасли от тюрьмы тебя?

— Это что же? Для того и на поруки брали, чтоб теперь я подчинялся всем? Перекупили меня у милиции, да? Хозяева мои, да? А я-то, дурак, думаю, почему все такие добрые. С выгодой.

— Да какая мне выгода? Спира пробрать надо.

— Пусть директор, мастер пробирают.

— Без директора и мастера. Сами, — горячился Брятов, — сами разберемся.

— Ладно, видно будет, — неопределенно ответил Борька и вразвалку зашагал от Брятова.

…Аркашка сидел не на отдельной скамье, как подсудимый, а за своей же партой. Но сидел один. Потапенко перебрался на заднюю парту к Игорю. Там место было свободное. Брятов вел собрание.

Говорил он тихо. А Спирочкин вызывающе нагло смотрел ему в глаза и мотал головой в такт словам. Этим он злил особенно Мишку.

— И шо ты его поучаешь? Шо уговариваешь? Га? — выкрикивал тот, обращаясь к Игорю.

Наконец Брятов умолк. Сел и спросил, кто еще хочет говорить.

В ответ долгое, тягучее молчание.

— Сами просили собрание, а теперь онемели?

— Опять уговоры, тары-бары, — пробурчал Сырбу. Потом не выдержал, стал и закричал с места: — Зачем уговоры? Такую свинью подложил Аркашка. А что теперь делать? Я не знаю, почему раньше не посмотрели, какой он свинья. А еще песни поет красиво.

— Пусть Помидор скажет! — требовали ребята.

Аркадий не заставил себя ждать.

— Я же… Я… — начал он. — Никому не запрещено. Наоборот, объявление везде: «Сдавайте лом».

— И в объявлениях ты вычитал, как брать этот лом у товарищей?

— Я сам его собирал.

— Мы все собирали, чтобы рабочим помочь.

— Не я начинал всю эту кашу, а гвардеец, — упорно защищался Аркашка. — Пусть он и расхлебывает. А меня за мой же лом шерстить нечего. Никому не должен.

— Ты ж, Помидор, по-гадскому поступаешь. За себя отвечай, — не выдержал Цоба.

— А… и ты, Цобик, заговорил; уже чистенький стал. В бане после тюрьмы побывал. В учителя записался. А чьи гимнастерки уползли на барахолку?

Цоба молчал. Он ни словом не возразил Спирочкину. «Да и что скажешь, — уныло размышлял он. — У самого хвост запачкан».

— Вот, Помидор, — вскакивая с места, заговорил Сашка. Заговорил быстро, словно боясь, что не успеет все высказать. — Ты, ехидина, еще Цобу упрекаешь. Да ты, ты… как медуза. — Сашка уселся на место и добавил: — А Цыгана не тронь. Ты его ногтя не стоишь. — И, обратившись к группе, предложил: — В наказание — не разговаривать с ним до самых экзаменов. Месяц не разговаривать и не брать с собой никуда.

Этого Аркадий не ожидал. Он сразу притих, ссутулился, будто собирался свернуться улиткой. Лицо сделалось как у дряхлой морщинистой старухи. Обернувшись к классу, он бросил:

— Эх вы… Да у меня отец был герой. Погиб за вас же, а вы…

— Что мы? — закричал Игорь, забывая о своей официальной роли председателя собрания. — А мой отец что? Мух ловил?

— А мой за кого погиб?

— А у меня? — неслось со всех сторон.

Брятов выждал немного и уже спокойнее заговорил:

— Здесь, Спир, у всех отцы погибли. Надо гордиться этим, а… — он помолчал немного, — не спекулировать. Никто не забудет наших отцов. Но мы-то какую пользу принесли?

— А его предки Рим спасли! — донесся звонкий голос Сашки. И тот же голос добавил: — Ты думаешь, мозги передаются по наследству, как штаны или двустволка? Кукиш!

— А мабуть, купить ему зараз килограмма три леденцов? Хай нажрется, — предложил Мишка. — Мабуть, тоди не будет крохоборничать. Я сам наберу лома на кило леденцов. Шо, Спир, мабуть, тоди натрескаешься?

— Стоп! — крикнул Сашка. Встал на сиденье парты, поднял руки, требуя тишины, и заговорил: — Медведь, молодчик, идею подал. Лом собирать надо в три раза быстрее. Только не на леденцы Помидору. А знаете на что? На целую дождевальную установку.

— И сами сделаем ее?

— Сами. И подарим ее колхозу.

Сырбу выскочил из-за парты. Хотел что-то сказать и никак не мог от волнения подобрать нужные русские слова.

— Это да! Это да! — приговаривал он, прижимая к груди кулаки. — Молодчик, Качан.

— Много надо лома, — озадаченно сказал Цоба. — А тут эти пискухи орудуют.