Девяносто дней тьмы

Глава 8

Рука метнулась к груди, как только на мгновение вспыхнуло воспоминание о проклятии. Гермиона не заметила Долохова среди собравшихся Пожирателей Смерти, когда раньше была в присутствии Волдеморта. Если бы она это сделала, то не смогла бы сдержаться. Ее глаза встретились с его, ненависть ясно читалась на ее лице. Это был человек, который пытался убить ее, который убил братьев Уизли, который убил Люпина. Малфоя она не любила. Но Долохова просто ненавидела!

— Садитесь, мисс Грейнджер.

Люциус уже давно не говорил с ней таким тоном. Он был холодным и неотразимым, и это внезапно напомнило Гермионе, где она была и какую роль выбрала для себя. Только крестражи имели значение. Она не могла позволить своей личной вендетте помешать достижению поставленной цели.

Гермиона села, но прежде бросила еще один злобный взгляд в сторону Долохова.

— Твой питомец не так послушен, как мне показалось, — его голос был хриплым, как будто он редко им пользовался. — Возможно, ты слишком мягок с ней. Во всяком случае, так думает Белла.

— Тебя не касается то, как я обращаюсь со своей невестой, — в голосе Люциуса был обычный ледяной холод.

— Это не совсем так, правда, Люциус? — Долохов улыбнулся хозяину дома, сделав большой глоток вина. — Меня бы здесь не было, если бы не слухи, что ты размяк, — он окинул Гермиону взглядом, каким фермер оценивает корову на аукционе. — Ты позволил ей есть за одним столом с тобой. Грязнокровке, — он выплюнул это слово.

— Я позволяю ей многое делать со мной.

Намек Люциуса был ясен, и Гермиона почувствовала, что краснеет, хотя его слова были вопиюще неправдивы.

— Я нахожу, что содержание ее хорошо накормленной, чистой и под рукой приводит к некой степени благодарности, которую она выражает в самой приятной манере. Кроме того, — теперь он смотрел на нее снизу вверх. Гермиона вжалась в кресло. — Ты же знаешь меня, Антонин, у меня всегда было все самое лучшее. В то время как состояние крови Мисс Грейнджер прискорбно, ее недостатки только делают ее более нетерпеливой, чтобы компенсировать в других областях. У меня нет желания навсегда изуродовать довольно приятную внешность.

Малфой провел указательным пальцем по кромке бокала и слизнул красную каплю с пальца. Гермиона покраснела еще сильнее и уставилась в тарелку. Долохов фыркнул, но ничего не ответил.

Гермиона гоняла еду по тарелке, пока мужчины вели беспорядочную беседу. Кое-что из этого было на политические темы, большая часть не имела для нее никакого смысла, хотя она навострила уши при кратком упоминании Долохова об инциденте в Министерстве Магии. Он быстро взглянул в ее сторону и замолчал, сделав еще один большой глоток из своего кубка. Он ел и пил быстро, как будто ожидал, что у него отнимут еду, прежде чем он успеет закончить, и, как следствие, его тарелка была очищена до того, как Гермиона начала есть. Он отодвинул ее в сторону и небрежно встал, наклонившись над столом, чтобы взять тарелку Гермионы и притянуть ее к себе.

— Какого черта ты делаешь? — сказала не задумываясь Гермиона, тоже встала и потянулась за тарелкой. Он оттолкнул ее руку.

— Думаю, тебе пора узнать свое место, грязнокровка, — глаза его горели мстительным огнем. — Ты не имеешь права есть, когда у чистокровного мага пустая тарелка.

Прежде чем Гермиона успела обдумать последствия своих действий, она вонзила вилку в тыльную сторону его ладони, чувствуя тошнотворный скрежет стали о кость, когда зубцы погрузились в его плоть. Крик боли Долохова стоил того ошеломления, которое последовало через несколько мгновений. Швырнув ее в стену столовой, под грохот разбитой посуды и падающих картин, Долохов перелетел через стол и встал над ней, тяжело дыша, в нескольких дюймах от ее лица.

— Ты маленькая сука!

Слова прозвучали сквозь стиснутые зубы, и Гермиона почувствовала укол страха. Малфоя она могла оттолкнуть, но не Долохова. Это действительно был конец для нее. Гермиона закрыла глаза, ожидая проклятия, которое вот вот коснется ее.

Вместо этого она услышала голос Люциуса. Холодный, темный и наполненный угрозой.

— Достаточно.

Гермиона открыла глаза и увидела, что он стоит над ними обоими, держа палочку у виска Долохова.

— Опусти палочку, Антонин. Я больше не буду повторять.

Долохов действительно зарычал, но медленно опустил палочку, струйка крови потекла по его запястью.

— Ты позволишь ей уйти безнаказанной, Люциус? Ты такой мягкий, как они говорят.

— Мисс Грейнджер будет наказана, — голос Малфоя был ужасающим. — Мной и на мое усмотрение. Идите в свою комнату, мисс Грейнджер.

Его холодные глаза встретились с ее глазами, Гермиона вскочила на ноги и выбежала из комнаты, пока он не передумал. Она даже не задержалась на лестнице, чтобы прислушаться к громким голосам, доносившимся из столовой, а вместо этого убежала в свою спальню, хлопнув дверью и снова поставив стул под ручку. Прошло несколько часов, и она уже задремала, лежа полностью одетая на кровати, когда затряслась дверная ручка. С другой стороны двери послышалось тихое шипение, и стул пролетел через комнату, ударившись о противоположную стену. Гермиона вскочила с кровати и встала в ванной, настороженно наблюдая за дверью спальни. Она знала, что трюк со стулом под дверной ручкой вряд ли поможет против магии.

Дверь открылась, и она вздохнула с облегчением, когда в комнату вошел Люциус, а не Долохов. Однако это чувство было недолгим, когда она поняла, что он злее, чем когда либо раньше.

— О чем, черт возьми, вы думали? — прошипел он, прислонившись головой к закрытой двери и прижимая трость к груди. Все его тело дрожало от едва сдерживаемой ярости, как будто в любой момент он мог броситься на нее и трясти, пока у нее не застучат зубы. Гермиону поразило, что Люциус Малфой стал тише от ярости, а не громче. Сейчас он почти шептал.

— Мне очень жаль, — она заломила руки, искренне сожалея. — Я ненавижу его... я... Я потеряла контроль.

— Я никогда не видел, чтобы вы теряли контроль, — он отошел от двери и направился к ней, бросив трость на кровать. — Что, черт возьми, заставило вас подвергнуть опасности нас обоих в этот вечер?

— Понятия не имею, — Гермиона закусила губу, избегая его взгляда и заставляя себя не отступать. Ее охватило раскаяние. — Простите, мистер Малфой. Он так разозлил меня, что я забылась.

После ее извинений, гнев, казалось, покинул Люциуса. Он опустился на кровать и закрыл лицо руками.

— Я не могу защитить вас, мисс Грейнджер.

Слова были выжаты из него с болезненной честностью.

— Я едва могу защитить себя. Вы должны понять, что мое время на службе у Темного Лорда сочтено, и если до него дойдет весть о вашем неподчинении, этого может оказаться достаточно, чтобы прекратить мою службу.

Она точно знала, о чем говорит Малфой. Быть Пожирателем Смерти не было карьерой, от которой можно спокойно уйти, чтобы начать комфортную жизнь в деревне. Люциус говорил о собственной смерти.

— Где Долохов?

Гермиона осторожно шагнула к нему, больше не боясь, но не зная, как утешить.

— Вероятно, прижимается ухом к двери, пока мы разговариваем, с нетерпением ожидая звуков вашего наказания.

— Он думает, что вы наказываете меня?

— Сомневаюсь. Хотя именно это я сказал ему, когда направился к вам. На самом деле он, наверное, думает, что я расчесываю ваши волосы и массирую плечи. Долохов слишком хорошо меня знает.

Гермиона не стала задумываться над тем, что именно Малфой имел в виду. Вместо этого она подошла к комоду и порылась под нижним бельем.

— Тогда накажите меня.

Она вложила ему в руки черный кожаный ремень. Люциус застыл, уставившись на него.

— Откуда у вас это?

Гермиона уже расстегивала джинсы.

— Из вашей спальни.

— Но дверь моей спальни всегда заперта.

Она избегала его взгляда и сняла джинсы вместе с носками.

— Вы, должно быть, забыли, когда я получила доступ.

Люциус не ответил, перебирая пальцами пряжку ремня.

— Я не буду этого делать.

— Вы должны.

Гермиона без смущения сняла трусики и склонилась над комодом, упершись пальцами в дерево.

— Ради нас обоих вы должны это сделать.

Он не ответил, и она обернулась, чтобы посмотреть на него через плечо.

— Будет еще больнее, если мне придется сделать это самой.

— Пожалуйста, не заставляй меня делать это.

Его голос был почти сломан, и Гермиона почувствовала вспышку жалости, прежде чем что-то расцвело внутри нее.

— Вы не должны жалеть себя из-за этого, — она повернулась к нему, тыкая пальцем в грудь, совершенно не обращая внимания на то, что была обнажена ниже пояса. — Вы выбрали быть Пожирателем Смерти, вы выбрали эту жизнь. Вы думали, что это будет как чай с пирожными, и наблюдение свысока за такими, как я? Вы решили следовать за деспотическим маньяком, и это ваше наказание, — она снова повернулась и склонилась над комодом. — А теперь продолжайте.

Гермиона все еще не была уверена, что он действительно послушается, пока не почувствовала первый пробный удар ремня по ягодицам. Было ясно, что Люциус Малфой не имел склонности к садизму. Он владел ремнем с еще меньшей ловкостью, чем Гермиона. Удары Малфоя слабо и беспорядочно приземлялись на ее зад. Ей даже не пришлось применять окклюменцию. Медленно, так как она не издавала ни звука протеста и не вздрагивала, он начал наносить удары в обычном режиме, и они стали сильнее. Ей пришлось стиснуть зубы, чтобы не закричать.

— Сейчас я начну кричать, — Гермиона сказала это, делая вид, будто ничего не происходит. — Не смейте останавливаться.

Это было на удивление легко. Гермиона переместилась в свою безопасную комнату, отделяя мозг от боли, которую чувствовало ее тело. Затем, как и во время секса с Люциусом, она позволила своему телу освободиться. Вопли боли звучали так, словно исходили от кого-то другого. Гермиона была обычным вуайеристом, смотрящим с большой высоты на отвратительную сцену насилия. Теперь она поняла, что молчать во время пыток гораздо труднее, чем прятаться и позволять телу реагировать так, как оно реагирует.

Наконец она услышала металлический лязг, когда Люциус бросил ремень на пол. Он попятился назад к кровати, зарывшись руками в волосы, от чего длинные светлые пряди закрыли его лицо. Постепенно Гермиона позволила своему телу воссоединиться с разумом. Ее зад болезненно пульсировал, и она осторожно положила руку на красную горячую плоть, морщась даже от нежного прикосновения.

Гермиона обернулась, совсем не смущаясь. Люциус поднял голову и смотрел на нее, его лицо было маской ужаса.

— Он ушел? — прошептала Гермиона.

Люциус встрепенулся, будто в тумане.

— Долохов еще за дверью? — зашипела на него она.

Медленно, механически Люциус вытащил палочку из трости. Влажные завитки волос прилипли к его лицу, и Гермиона почувствовала странное желание утешить его, несмотря на то, что она была той, чей зад, казалось, был подожжен. Он щелкнул палочкой, и Гермиона услышала, как он пробормотал: "Хоменум Ревелио". Казалось, Люциус смотрел через дверь, прежде чем кивнуть.

— Он уходит.

— Хорошо.

Гермиона легла лицом вниз на кровать, не заботясь о том, что ее задница все еще была на виду. Она чувствовала себя одной из обезьян, обитающих в джунглях Амазонки, которые были покрыты шерстью, за исключением их огромных красных задов, за исключением того, что ни она, ни Люциус, не нашли ничего даже отдаленно привлекательного в ее показе.