Девяносто дней тьмы

Глава 9

Гермиона завтракала, не поднимая головы. Она была полна решимости вести себя тихо и уступчиво, несмотря на попытки Долохова вывести ее из себя. Он направлял поток оскорблений в ее сторону, и когда он не критиковал ее внешность, или ее предков, или не дразнил ее за отсутствие палочки, он направлял одинаково язвительные комментарии в сторону Люциуса. Гермиона заметила, как Антонин вздрогнул, когда Люциус потянулся за тростью; она понимала, что баланс сил в данный момент был в его пользу.

Гермиона, со своей стороны, была в тихом ужасе. Она была потрясена той легкостью, с которой Долохов скрутил ее накануне вечером. Она действительно думала, что месяцы тренировок позволят ей лучше постоять за себя в физической борьбе, но Долохов одолел ее за считанные секунды. Если не брать уроки у эксперта по боевым искусствам... Гермиона не была уверена, что сможет справиться с более сильным мужчиной без магии. Справедливо это или нет, но она больше не боялась Люциуса, более того, она считала его своим защитником так же, как и себя, его защитницей. Гермиона понимала, что Люциус был ограничен в защите, которую он мог по праву предоставить ей, и что он не мог оставаться рядом с ней двадцать четыре часа в сутки. До свадьбы оставалось еще шесть дней, и если Долохов намеревался присутствовать все это время, Гермиона считала, что ее шансы остаться невредимой практически равны нулю.

Погруженная в свои мысли, едва слыша обличительную речь Долохова, она едва притронулась к завтраку и не протестовала, когда он снова выхватил у нее тарелку и доел все. Это была странная привычка, подумала она, очевидно, средство, с помощью которого он демонстрировал свое собственное превосходство, и это взбесило ее накануне. Теперь Гермиона не хотела, чтобы он раздражал ее еще больше. Если это и разозлило Люциуса, он придержал язык, позволяя себе такое поведение без комментариев. Как только Гермиона допила чай, он отпустил ее с коротким приказом.

— Иди в свою комнату, грязнокровка.

Он не называл ее так уже несколько недель, и Гермиона не могла не посмотреть на него с упреком. В его ледяном взгляде не было извинения за эти слова, и она выскользнула из комнаты, злясь на Люциуса и Долохова.

На ланч она не спустилась. У нее в комнате было припрятано несколько книг, и весь день она провела за чтением, развалившись на кровати, и практиковалась в магии без палочки в ванной. За это время где-то в глубине ее сознания сформировался план действий. Ей было ясно, что они с Долоховым не могут жить в одном доме, не причинив друг другу серьезного вреда. Поэтому имело смысл устранить его, и, если быть честной с собой, мысль об уничтожении Пожирателя Смерти наполняла ее лишь мрачным удовлетворением. Всякий раз, когда Гермиона позволяла своему разуму блуждать в этом направлении, властное проклятие Люциуса мягко уводило его прочь. Империус был настолько эффективным, что она не могла даже помыслить об убийстве Долохова во всех деталях, кроме абстрактных. Этого было достаточно для Гермионы, хотя она поняла, что Люциус научил ее большему, чем просто вызывать Дьявольский огонь — он научил ее искусству самообмана.

Елозя по полу на животе, Гермиона достала из-под кровати увесистый том. На страницах, плотно зажатых между двумя кусками пергамента, лежало несколько сухих листьев. Она сунула два из них в карман и спустилась к обеду, чувствуя странную пустоту в голове.

Долохов опоздал к обеду, и они с Люциусом сидели молча, ожидая его прихода. Люциус отхлебнул вина и старался не смотреть на нее. Гермиона не была уверена, сердится ли он на нее или просто боится, что любое взаимодействие между ними может быть засвидетельствовано и правильно истолковано Долоховым. Она лишь могла украдкой поглядывать на хозяина дома. Малфой был безупречен, как всегда: светлые волосы касались плеч, его мантия, темно-серая в этот вечер, была вышита сложным мотивом из змей и листьев на плечах и груди, вездесущие змеиные головы сверкали и на его горле. Лицо было словно высечено из мрамора, словно олицетворение надменности и высокомерия; оно не выражало ни тени сомнения или страха, несмотря на обстоятельства, в которых он оказался. Словно почувствовав на себе ее пристальный взгляд, Люциус посмотрел ей в глаза, и они обменялись долгим взглядом, прежде чем в комнату внезапно ворвался Долохов.

Он не извинился и, прежде чем сесть, наклонился через стол, чтобы наполнить свой кубок вином из графина.

— Люциус, грязнокровка. — он поприветствовал присутствующих кивком и усмешкой.

— Антонин, — голос Люциуса был холодным.

— Ты, должно быть, голодна, грязнокровка, раз пропустила ланч.

Долохов без особых церемоний запихивал еду в рот. Гермиона задумалась, не является ли одной из причин, по которой Волдеморт послал именно этого Пожирателя Смерти присматривать за Люциусом, оскорбление, которое его ужасные манеры, несомненно, нанесут аристократическому волшебнику. Гермиона подозревала, что в глазах Люциуса смотреть, как Долохов ест, было почти так же больно, как быть вынужденным жениться на грязнокровке. Она не отрывала глаз от тарелки, рассеянно помешивала свою зелень и тыкала вилкой в жареного тунца.

Она не удивилась, когда Долохов снова потянулся через стол, чтобы взять ее тарелку, но на этот раз не смогла сдержать своего ответа, желание остановить его захлестнуло ее.

— Нет, не нужно это есть!

Она бросилась через стол в попытках выхватить свою тарелку из его рук, пролив вино и опрокинув канделябр.

— Неужели ты никогда не усвоишь свой урок? — Долохов сильно ударил Гермиону по лицу, отчего она растянулась на столе. Ее скула, казалось, взорвалась, но она уже приходила в себя, отчаянно пытаясь забрать тарелку с едой.

— Мисс Грейнджер, — холодный голос Люциуса остановил ее, наполовину на столе, наполовину вне его. — Такое поведение недопустимо, Вы немедленно пойдете в свою комнату.

Теплая неумолимая сила проклятия Империус нахлынула на нее. Она не могла ничего сделать, кроме как подчиниться. Пятясь из дверного проема, она с зачарованным ужасом наблюдала, как домашние эльфы роились вокруг разрушенного стола, поправляя канделябры и волшебным образом восстанавливая разбитый кристалл. Долохов торжествующе посмотрел на нее и принялся за обед.

Гермиона сидела в пустой ванной, завернувшись в несколько одеял, когда услышала, как открылась дверь ее спальни. Она нервно посмотрела на запертую дверь ванной. Если бы Долохов решил войти, дверь не послужила бы барьером между ней и ним, но она надеялась, что замок, по крайней мере, даст ей достаточно времени, чтобы закричать. Другое дело, подумает ли Люциус о том, чтобы спасти ее во второй раз — она видела выражение его лица, чтобы понять, что его гнев по отношению к ней за обедом был искренним.

— Мисс Грейнджер?

Она вздохнула с облегчением, услышав вежливый голос Люциуса.

— Я здесь.

Замок щелкнул, и дверь распахнулась. При виде Люциуса, стоящего в дверях, одетого только в черные пижамные штаны, у Гермионы внезапно пересохло во рту. Она отвела взгляд, не желая позволять себе изучать гладкие линии его живота без отметин или четкую линию подбородка, открывающуюся из-под волос, которые он завязал сзади, готовясь ко сну.

— Не очень-то эффективное укрытие, — заметил он, глядя на нее сверху вниз с веселым блеском в серых глазах.

Гермиона пожала плечами и поплотнее завернулась в одеяло.

— Мои возможности были ограничены, — она с трудом поднялась, и Люциус протянул руку, чтобы помочь ей выбраться из ванны. — Извините за ужин.

Она подняла на него глаза.

Малфой тяжело вздохнул.

— Да, не лучшее твое выступление. Мне пришлось влить в него большую частью бутылки очень дорогого огневиски, чтобы лишить его чувств.

Гермиона последовала за ним в спальню.

— Значит, он не ждет снаружи c вуайеристским удовольствием, чтобы услышать, как ты наказываешь меня?

— Нет, не сегодня. Сегодня он без сознания на диване в гостиной. Возможно, он задохнется во сне.

Гермиона избегала его взгляда.

— Возможно.

Люциус заколебался, заставляя ее взглянуть на него еще раз. Гермиона не думала, что когда-либо видела его менее уверенным в себе, даже в самых неудобных обстоятельствах.

— Я подумал, что могу остаться здесь на ночь, — он остановился и посмотрел на нее, явно ожидая ответа.

Сердце Гермионы колотилось в груди.

— Спасибо, я буду чувствовать себя безопаснее, если вы останетесь.

— Тогда хорошо.

Малфой обошел кровать и забрался под одеяло, засунув палочку под подушку и повернувшись спиной к пустой стороне. После минутного колебания Гермиона последовала его примеру и забралась на свою половину кровати, стараясь держаться как можно дальше от Люциуса. Он пробормотал короткое "Нокс", и свечи погасли, оставив их в темноте.

Просыпаться рядом с Люциусом Малфоем было все равно что просыпаться рядом с прекрасным произведением искусства. Когда рано утром Гермиона открыла глаза, она не смогла удержаться и повернула голову, чтобы посмотреть на мужчину рядом с ней. Она снова потянулась к нему во сне. Ее рука лежала на его груди, она чувствовала мягкие волосы под пальцами, тепло его кожи и ровное успокаивающее биение его сердца. Одна из его рук накрыла ее ладонь, пальцы сомкнулись между ее пальцами, ее руку почти полностью поглотила его ладонь. К горлу подступил комок. Откуда взялась эта непринужденная близость? Когда его присутствие перестало быть чем-то, что она терпела, чем-то, чего желала? Когда его прикосновения стали желанными? Возможно, они не так уж отличались друг от друга, как их убеждали предрассудки. Ни один из них действительно не имел места в этом новом мировом порядке, они оба были одни, за исключением друг друга.

Легкая одутловатость сна, щетина на подбородке, утренние спутанные волосы должны были каким-то образом умалить красоту Люциуса. Но, если уж на то пошло, они подчеркивали это. Ей снова вспомнился падший ангел. Гермиона сопротивлялась желанию прикоснуться, провести свободной рукой по его подбородку, проследить чувственный изгиб его удивительно полной нижней губы. Реальность скоро должна была вторгнуться в очарование момента, и это действительно произошло, в виде мягкого перезвона заклинания, исходящего из-под подушки Люциуса.

Он пошевелился, не сразу проснувшись, как это всегда делала Гермиона, а медленно поднимаясь сквозь слои сна. Малфой вытянул свободную руку над головой, в то же время сжимая пальцы вокруг ее руки и обращая свой сонный серый взгляд на женщину рядом с ним. Их глаза встретились. Ровное биение сердца под ее рукой заставило Гермиону осознать свое собственное бешеное, пока они с Люциусом продолжали смотреть друг на друга в интимном свете раннего утра.

Люциус отстранился, и она была благодарна ему, потому что искренне верила, что если бы он продолжал смотреть на нее хотя бы секунду, она бросилась бы в его объятия и умоляла заняться с ней любовью. Гермиона села, натянула одеяло на грудь и отвернулась от него, пытаясь подавить чувства, которые на мгновение угрожали захлестнуть ее. Когда она снова посмотрела на Люциуса, он стоял, вопросительно глядя на нее.