Драматургия ГДР

16

Т е ж е, и К л а р а.

С а б и н а. Это все правда?

К л а р а. Да, моя детка.

С а б и н а. Если вы моя мать, то почему вы сначала называете свой адрес, а не объясняете, каким образом все это получилось.

Т о н и. Я тебе все объясню потом. Не будем сейчас мучить друг друга.

С а б и н а. Вы меня отдали? Значит, я подкидыш? Внебрачный ребенок? Я вам мешала жить?

Т о н и. Я твоя мать. Право на моей стороне.

С а б и н а. Какое еще право?.. Может быть, объясните мне по крайней мере?

К л а р а. В сорок пятом папа нашел тебя в обломках эшелона с беженцами. На одеяльце был пришит лоскуток с твоим именем и бывшим адресом твоей матери. Этот лоскуток мы сдали в полицию, они его направили в Красный Крест. Но никто туда не обращался, никто не искал. Через пять лет нам разрешили удочерить тебя. А теперь фрау Шнайдер узнала, что ты жива. Вот и все.

С а б и н а. Вот и все. А я не могу сказать вам «ты».

Т о н и. Это нужно доверить времени. Когда будем жить вместе…

С а б и н а. С чего вы взяли, что мы будем жить вместе? Я отсюда не уйду.

Т о н и. Подождем до завтра. Я не требую от тебя каких-либо решений сегодня. А завтра подробно поговорим обо всем. Самое главное ты уже знаешь.

С а б и н а. Самое главное? А что, собственно, я знаю?

К л а р а. Мы все сказали. Для нас ты остаешься нашим ребенком. Ничего от этого не изменилось.

С а б и н а. Перевернулось все вверх дном! Кто тут кто? И что мне еще надо понять?

К л а р а. Ты должна остаться у нас. Никто не может тебя заставить…

Т о н и. Вы забываете о суде, фрау Краузе.

К л а р а. Я обращусь к партии, если понадобится.

С а б и н а. Обратишься к партии?.. А если партия скажет, что я должна подчиниться?..

К л а р а. Не может партия тебя отослать на Запад.

С а б и н а. Я тоже так думаю… И что ж тогда?

Т о н и. Тогда мы подадим жалобу.

С а б и н а. Я совершеннолетняя.

Т о н и. Ты… ты… совершенно… бесчувственная…

С а б и н а. Чего же вы от меня ждали? Слез? Вы мне чужая.

Т о н и. Я твоя мать.

С а б и н а. Но я не ваша дочь. Мои родители могли показать вам любую другую девушку, и вы сказали бы: «Я твоя мать». Где доказательства, что я настоящая? А может быть, где-нибудь есть роковая родинка?.. Как в душещипательных романах!

Т о н и. Нет. Никакой родинки нет. Мы можем только твердо верить в то, что это так, как оно есть… Я понимаю, тебе трудно сразу постичь. Но со временем все уладится.

С а б и н а. Никогда не уладится, потому что я никогда отсюда не уйду.

В и л л и. И все-таки, дочка… Придется, видимо.

С а б и н а. Это говоришь ты, папа?

В и л л и. Все зависит от тебя. Эта женщина говорит, что она твоя мать. Следовательно, ты ее дитя. По сравнению с бедами, которые принесла нам война, ее горе — то, что она тебя потеряла, — конечно, маленькое. Но горе есть горе, и для нее оно было большим.

Т о н и. Это было ужасно…

В и л л и. Будем надеяться, что оно было большим. Сколько бед и несчастий непоправимы. А эту беду можно поправить. Она невелика, в принципе. Но для твоей матери это… кое-что.

Т о н и. Это для меня все, господин Краузе.

В и л л и. Хотелось бы верить, что так оно и будет. Хотя она говорила и о потерянном чемодане, и о домике в Гумбиннене, и о прислуге, автомобилях и лошадях, и даже о том, что приехала в Штеттин без гроша, — не без тебя, а без гроша, дочка, — все-таки придется тебе пойти с ней. Пока мы не знали о ее существовании, все было хорошо. Но теперь-то мы знаем. И это застрянет в наших головах. И настанет когда-нибудь день, когда мы упрекнем себя, что не отпустили тебя с ней. И ты упрекнешь себя, что не пошла со своей родной матерью. Но будет уже поздно, и мы станем отводить глаза и делать вид, будто ничего не произошло. Но кое-что произошло. И начнем ненавидеть себя. Поэтому иди, дочка. Мы не станем упрекать тебя в неблагодарности. Ты тут ни при чем. Нам не хотелось бы отдавать тебя этой женщине, но ты уж найдешь свой путь… Ну, я пошел спать, завтра в первую смену… Клара!