Драматургия ГДР

Ф р а у Ф л и н ц. Да.

Н о й м а н. А если кто-нибудь спросит, где они?

Ф р а у Ф л и н ц. На улице.

Н о й м а н. Нет, лгать она не умеет. От нее и так требуют слишком многого. Действительно, ставить женщину в такое положение — отвратительно. Фрау Финце, если вы ответите так, то ведь любой человек может задать вам вопрос прямо в глаза: «На улице? Так приведите всех пятерых. Пожалуйста, вот дверь». И что вы станете делать?

Фрау Флинц идет к двери, открывает ее. Входит длиннющий п а р е н ь.

Ф р а у Ф л и н ц. Это Антон, самый младший.

А н т о н. Бог в помощь.

Н о й м а н. Кто это?

Ф р а у Ф л и н ц. Мы все зовем его Верзилой. Он уже ребенком лихо выворачивал стволы. Его любимое занятие — резать по дереву. Может целые сутки просидеть за работой.

Н о й м а н. Минутку. Господин по прозвищу Верзила любит резать по дереву. Что дальше?

Входит низенький мрачноватый ч е л о в е к.

Ф р а у Ф л и н ц. Его прозвали Верзилой, потому что Готлиб такой маленький, хотя он самый старший и им вместо отца. (Готлибу.) Что говорят, когда входят в комнату?

Г о т л и б. Здорово.

Ф р а у Ф л и н ц. Это господин Нойман. А рядом с ним — здешний хозяин.

Г о т л и б. Ага.

Ф р а у Ф л и н ц. Нельзя все время говорить «ага».

Н о й м а н. Минутку. (К фрау Флинц.) Подойдите-ка сюда. (Парню.) Закройте дверь. Итак, вы утверждаете, будто являетесь сыном этой женщины? Вы утверждаете это?

Готлиб молчит.

Ах, вы в этом не уверены!

Ф р а у Ф л и н ц. Он стесняется.

В а й л е р. Но он похож на нее. Это вы должны признать.

Ф р а у Ф л и н ц. Он стесняется, привык цепляться за материнскую юбку. Настоящий домосед, как говаривал мой покойный муж. Стоит ему дорваться до книги, ему уже ни до чего дела нет. Вы только послушайте, что этот парень вбил себе в голову! Вздумал стать актером, все равно-де ничему не учился. А что тебе сказала мать?

Г о т л и б (почти плача). С такой профессией помрешь с голоду.

Ф р а у Ф л и н ц. Да, я это сказала. Нам дармоедов не надо. Это он зарубил себе на носу. Что же теперь тебе нравится больше всего?

Г о т л и б (мрачно). Считать.

Ф р а у Ф л и н ц. Он в уме лихо считает. Вашей конторе он бы подошел. Готлиб, скажи, пожалуйста, господам, сколько будет шестнадцать на двенадцать?

Г о т л и б. Сто девяносто два.

Ш в е р т ф е г е р (который все это время потихоньку прикладывался к «довоенному товару», встает, опрокидывая кресло). Славный малый. А теперь посчитаем. (Направляется к Вайлеру, наливает рюмку.) Твое здоровье. (Готлибу.) Готлиб, сколько стоят пятьсот кубических метров хорошего леса (Вайлеру) — другим я вообще не занимаюсь — (Готлибу), если законная цена одного метра сто марок?

Н о й м а н. Господин Швертфегер!

Г о т л и б. Пятьдесят тысяч.

Ш в е р т ф е г е р (кивает головой). Неверно. Пятьсот кубических метров по сто марок будет не пятьдесят тысяч, как по Адаму Ризе[2], а двадцать раз по пятьдесят тысяч. Таков сегодня устный счет в лесном деле. Верно, Нойман?

Н о й м а н (направляясь к нему). Господин Швертфегер, не проводить ли вас до машины?

Ш в е р т ф е г е р. Зачем? (Жест в сторону Вайлера.) Мы только что познакомились. А теперь кое-что посчитаем.

Н о й м а н. Господин Швертфегер, пора…

Ш в е р т ф е г е р. В каталажку? Только после тебя.

Н о й м а н. Вы пьяны, черт бы вас взял!

Ш в е р т ф е г е р. Да, потому что с тобой можно иметь дело только в таком состоянии. (Вайлеру.) Представь себе, он спекулянт.

Н о й м а н. Это клевета!

Ш в е р т ф е г е р. А я докажу. Давай сюда свою главную книгу. Готлиб, будешь подсчитывать. Вслух.

Н о й м а н (хватает Швертфегера за шиворот). Вон! И чтоб вашей ноги здесь не было!.. Я прекращаю с вами всякие деловые контакты. Пьяный шут. (Открывает двери и выталкивает Швертфегера. Вайлеру.) Безупречный коммерсант. Но не умеет пить.

Входят т р о е п а р н е й.

П е р в ы й (подавая Нойману руку). Йозеф Флинц, год рождения двадцать девятый, рост — метр семьдесят два. Работал помощником конюха у господина Вальдека. Специальность — правая рука Марты Августы Вильгельмины Флинц, когда ей надо провернуть очередное дельце. Ни в каких военных организациях, а также в нацистской партии не состоял, только иногда в Юнгфольке. Это благодаря Марте Августе Вильгельмине Флинц, обращавшей в бегство всех правительственных и военных вербовщиков. Мать сказала, здесь нужны крепкие руки. Вот они. (Показывает на себя и братьев.)

Н о й м а н. Я ничего не понимаю. В мою квартиру вваливаются какие-то люди и утверждают, что они чьи-то там сыновья. Требуют, чтоб я устроил их на работу. Да это же какое-то нашествие бродяг.

Вперед выталкивают большого, добродушного парня.

Ф р а у Ф л и н ц. Вот Франтишек — он совсем другой. Можно сказать, полная противоположность. Парень рта не раскроет. В отца. Франтишек, скажи, пожалуйста, господину Нойману, кем ты хочешь стать? Господину Нойману интересно.

П а р е н ь. Моряком.

Ф р а у Ф л и н ц. Столяром. Франтишек, сейчас же повтори кем ты хочешь стать.

Ф р а н т и ш е к. Моряком.

Ф р а у Ф л и н ц. Франтишек!.. Что за упрямец. А ведь он целыми днями режет по дереву.

Н о й м а н. Увольте меня от этого сброда! Вон! Или я за себя не ручаюсь.

В а й л е р. Стоп! Ведите себя прилично в чужой комнате.

Н о й м а н (лишившись дара речи). Что? Что вы посмели сказать о моей квартире? Вы назвали ее чужой комнатой?

В а й л е р. Да, это комната фрау Флинц. И ее пятерых сыновей.

Н о й м а н. Разыграно как по нотам. Стоит только появиться кому-нибудь с грязным воротничком, как вы уже готовы на все!

В а й л е р. Может, у них и грязные воротнички, зато есть удостоверения личности.

Готлиб показывает господину Нойману свое удостоверение и подзывает братьев.

Н о й м а н (читает). Флинц, Флинц, Флинц, Флинц, Флинц.

В а й л е р. Куда вынести кресла?

Н о й м а н (сдаваясь). В прихожую… (Направляется к двери.)

Ф р а у Ф л и н ц. А это Карли, наш лучший.

Один из парней выступает вперед и кланяется.

П а р е н ь. Я хотел бы стать столяром.

В а й л е р. Прекрасная профессия.

Н о й м а н (уставясь на фрау Флинц). Сперва дайте мне вторую фабрику. (Направляется к двери.)

Фрау Флинц и парни идут к двери и кланяются.

Ф р а у Ф л и н ц. Какая прекрасная комната. Мы этого никогда не забудем, господин Нойман.

П а р н и. Большое спасибо.

Н о й м а н ушел. Вся семья осматривает комнату. Флинцы с почтением взирают ни окружающее их великолепие. Вайлер берется за кресло.

В а й л е р. В Зимнем дворце начиналось так же.

Ф р а у Ф л и н ц. Помогите господину чиновнику.

Йозеф берется за кресло вместе с Вайлером.

Й о з е ф. Ты чиновник?

Ф р а у Ф л и н ц. Йозеф, нужно говорить «вы».

В а й л е р. Я слесарь.

Й о з е ф. А здесь что вы делаете?

Они уходят, вынося кресла. Одно из кресел падает.

Ф р а у Ф л и н ц. Осторожно! Не повредите хорошей вещи.

Г о т л и б. Мать сказала «осторожно».

Парни выносят мебель. Карл вносит пожитки.

Й о з е ф. Вот это дядька — первый сорт!

Ф р а у Ф л и н ц. Да. Но эту красивую комнату нам дал господин Нойман. Мы должны быть всю жизнь благодарны ему.

В а й л е р (возвращаясь.) Большим семьям — большие комнаты. С этим все согласны. И вы и мы. То есть коммунисты.

Ф р а у Ф л и н ц. Ничего я не знаю и знать не хочу. У меня пятеро ребят, хватит с меня. Если бы я стала заниматься политикой, как их отец, то мы все померли бы с голоду. Они забастовали в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, и хозяин вышвырнул нас на улицу. Антону было всего семь, а ему уже пришлось подрабатывать. Отец только и делал, что пил. Так и спился. А когда во Франции погиб мой Иоганн, я поклялась, что остальных ребят им не заполучить. Две повестки я сожгла. Франтишека превратила в глухонемого. Пусть себе кричат «зиг хайль» или «рот фронт»: за своих ребят я любому глотку перегрызу. Пусть нас оставят в покое. О нас и так некому позаботиться.

В а й л е р (закуривая). А мы о ком думаем, по-вашему? Почему мы вляпались в такое дерьмо? Потому что люди слишком мало думали о себе. Тот, кто думает о себе, не станет же выбирать Гитлера. Я пережил это на собственном опыте. Они торчали в окопах в России, куда их никто не звал, война им осточертела — и что, они опомнились? Взбунтовались? Нет, они позволяли себя убивать. Пушки вместо масла. Да разве это люди? Вот я и говорю: люди, подумайте о себе сами, — научитесь наконец думать. Ну, чего вы хотите? Значит, политика вас не интересует?

Ф р а у Ф л и н ц. Нет.

В а й л е р. А комната господина Ноймана?

Ф р а у Ф л и н ц. Ну, это другое дело.

В а й л е р. Допустим. Но комната — это только начало. У кого нет ничего, тому много надо. Скромность мы оставим богатым, те могут ее себе позволить. Видите ли, коммунизм такой скромности не признает. (Направляется к двери, оборачивается.) Я хотел достать помещение для работы, а раздобыл комнату всего для одной семьи. Зато в ней пять сыновей. (Оглушительно смеется.)

Фрау Флинц смеется тоже.