Драматургия ГДР

а

Ф р а у Ф л и н ц накрывает на стол, за которым сидит Г о т л и б и нетерпеливо вертит в руках вилку. На его указательном пальце толстая повязка. Он читает книгу.

Г о т л и б. Есть хочется.

Ф р а у Ф л и н ц. От работы отлынивать да обжираться — это по-нашему. То ему в боку колет, то спину тянет, то палец нарывает. А младшие братья корми его. Мы же книжонки почитываем. Вилку он держать может, а ручку с пером нет. Да еще требует самую большую порцию, потому что он старший и вместо отца. Видел бы это покойник.

Г о т л и б. В пивной у Бахмайера.

Ф р а у Ф л и н ц. Постыдился бы говорить так о покойном отце. Он был больной человек.

Г о т л и б. Я тоже. (Поднимает палец, жалобно.) Ой, опять стреляет!

Фрау Флинц приносит горячую картофелину.

Сразу полегчало. (Очищая картошку.) Старшему положено.

Стол накрыт. На лестнице слышны шаги. Дверь распахивается настежь, появляются т р о е с ы н о в е й, укутанные в ватники, стряхнув снег, бросаются к столу.

Вам здесь не свинарник! Вон таз, умойтесь. С грязными лапами — за стол! Что мать подумает?

Братья, не споря, умываются. Затем садятся к столу. Фрау Флинц раскладывает картошку. Готлиб получает самую большую порцию, Антон самую маленькую. Готлиб начинает преувеличенно громко и демонстративно молиться.

Отче наш, иже еси на небесех…

А н т о н (быстро). Дай, господи, жратвы для всех…

Ф р а у Ф л и н ц. Антон! (Готлибу.) А ты позволяешь.

Г о т л и б. Эй, Верзила, я церемониться не стану. (Продолжая молиться.) …Хлеб наш насущный даждь нам днесь.

Антон хватает картошку.

(Бьет его по пальцам.) Подождешь, пока я не скажу «аминь». (Выжидает.)

Братья застыли.

Аминь.

А н т о н (жуя). Картошка и соленые огурцы… Как только доберусь до них, чувствую, что еда — мое второе любимое занятие.

Ф р а н т и ш е к (жуя). А какое первое?

Антон говорит Франтишеку что-то на ухо. Оба смеются.

Г о т л и б. Ведете себя за столом как свиньи. Берите пример с Карли.

К а р л (с набитым ртом). Карл у Клары украл кораллы, Клара у Карла украла кларнет.

Г о т л и б (жуя). Не разговаривай с набитым ртом. Будете продолжать в том же духе, окажетесь в бараках, вроде нашего Йозефа: он тоже не хотел слушаться старших. Вот мать может подтвердить. Знаете, где его письмо? В печке.

Ф р а у Ф л и н ц (вынимает из сумки «Коммунистический манифест»). Ну, кто уже поел?

А н т о н. Я, как всегда. Всего-то было на один зуб.

Ф р а у Ф л и н ц. Другой бы на твоем месте радовался: самый младший, а столько получаешь.

Г о т л и б. Верзила, начинай. Старшему не пристало есть как на пожаре, успею заняться образованием.

Ф р а у Ф л и н ц. На этой странице господин Нойман еще что-то подчеркнул. Значит, нужно выучить наизусть. (Медленно читает.) «Основным условием существования и господства класса буржуазии является накопление богатства в руках частных лиц… Условием существования капитала является наемный труд».

А н т о н. И это все? (Повторяет, мать суфлирует.) «Основным условием существования и господства класса буржуазии является накопление богатства в руках частных лиц…»

Стук, раскрывается дверь. Появляется господин Н о й м а н в меховой шапке и толстых перчатках. Он кивает и наблюдает, не перебивая.

(Продолжая.) «…образование и увеличение капитала. Условием существования капитала является наемный труд».

Н о й м а н. Хорошо. Только тон пока еще неуверенный. В конце фразы ты должен понижать голос и переходить почти на пение, как будто читаешь по-русски. Вот так. (Показывая.) «Условием существования капитала является наемный труд».

Ф р а у Ф л и н ц (предлагая Нойману стул и тарелку с картошкой). Чем богаты.

Н о й м а н (садится). Только одну, попробовать. На будущей неделе я вскрою мешки с картофелем, тогда и вы набьете себе брюхо.

Г о т л и б. Ага!

Н о й м а н. Ну, что они там болтают о классовой борьбе? Лет сто назад так оно все и было. В Англии. А теперь каждый мало-мальски образованный человек — сам себе Маркс. Я хочу, чтобы мои люди были всем довольны. Я хочу, чтоб никто не совал нос к соседу, вот и не будет никакой классовой борьбы, она только мешает работе. Того же хочет и Маркс. Разве кто-нибудь из образованных людей станет возражать против уничтожения эксплуатации? На днях я сказал господину Барнику, этому старому ослу Фрицу, что он эксплуататор, зря орет на своих людей. Слово Человек я пишу с большой буквы. Пусть каждый делает свое дело, вот и не будет никаких классов. Ибо у меня пять пальцев на руке. И у вас пять пальцев на руке. Этим сказано все. (Франтишеку, расхаживая.) На второй мебельной фабрике слишком большой обеденный перерыв. До первого числа я должен уложить паркет в четырех квартирах. Сейчас же отправишься к господину Билеру — он полулевой ориентации — и как председатель производственного совета скажешь ему, что красивые полы особенно свидетельствуют о подъеме жизненного уровня в нашей зоне.

Ф р а н т и ш е к засовывает в рот последнюю картошку и уходит.

А теперь, фрау Флинц, разрешите откланяться. Не стану вам мешать. (Уходит.)

Ф р а у Ф л и н ц (продолжая читать вслух). «Пролетарии же могут завоевать общественные производительные силы, лишь уничтожив свой собственный нынешний способ присвоения, а тем самым и весь существовавший до сих пор способ присвоения в целом». Ну-ка, Карли, еще раз.

К а р л. Я еще ем. Все это скверное дело. Мне оно не по нутру. Нельзя обманывать людей только потому, что так хочет шеф.

Ф р а у Ф л и н ц. Карл, они отняли у тебя брата. Антон, повтори.

А н т о н. Ну, так и быть. «Пролетарии же могут завоевать общественные производительные силы, лишь уничтожив свой собственный нынешний способ присвоения, а тем самым и весь существовавший до сих пор способ присвоения в целом». А теперь пусть и другие что-нибудь повторят. А то, раз я быстрее ем, меня и учить заставляют больше всех. А как начнешь долбить, снова есть хочется.

Г о т л и б (жуя). Верзила, ты еще ребенок. Ты будешь делать, что тебе скажут взрослые.

А н т о н. А как вкалывать и кормить вас — так я взрослый. (Матери.) Дай-ка книгу. Может, в ней написано, что каждому положена еда.

Ф р а у Ф л и н ц. Этого в книге нет.

А н т о н (перелистывая книгу). А это что? (Читает вслух.) «…Минимум заработной платы, то есть сумма жизненных средств, необходимых для сохранения жизни рабочего как рабочего». Здесь ничего не сказано о детских порциях. Я работаю, как все, и жрать хочу, как все. Поэтому — подавай минимум!

Ф р а у Ф л и н ц. Ты — дурак. Господин Нойман заставляет учить это, чтобы вы не попались на их удочку. То, что здесь написано, — не для порядочных людей.

Готлиб смеется.

А н т о н. Небось думаете — раз вы старше, значит, можете из меня веревки вить? Даже хорошо, что я всегда получаю меньше всех: я зато быстрее управляюсь с едой и теперь знаю все назубок. (Повторяет.) «Пролетарии же могут завоевать общественные производительные силы, лишь уничтожив свой собственный нынешний способ присвоения». Может быть, господин Нойман прав, а я — идиот, но я понимаю это так… (Встает, отбирает у Готлиба картофелину и съедает.)

Готлиб дает ему затрещину, в ответ получает куда более сильную и летит в угол.

(Усаживается за его тарелку.) «Призрак бродит по Европе». Отдавайте картошку, мне тоже положено.

Ф р а у Ф л и н ц. Иисус-Мария, он поднял руку на старшего брата! Господь тебя покарает, и она отнимется. Перестань сейчас же! Ты разве не слыхал, что сказал господин Нойман?

А н т о н (закашлявшись). Он буржуй. (Продолжает есть.)

Ф р а у Ф л и н ц. Ты говоришь уже как красный. Замолчи. Будешь делать, что мать скажет. (Сердито начинает читать вслух.) «Вы приходите в ужас от того, что мы хотим уничтожить частную собственность… Да, мы действительно хотим это сделать». Повтори!