Драматургия ГДР

Х а н н е л о р а. Да.

К у н е р т. И больше ничего?

Х а н н е л о р а. Петрушка.

К у н е р т. Эх, сосисок бы! Вот было бы чудесно.

Б и р (у двери мастерской). Кунерт, вот вы где. Быстро, надо поставить гробы на место.

К у н е р т. Деньги сразу?

Б и р. Если вы настаиваете.

К у н е р т. Мне до зарезу нужно. Минуточку. (Свистит.)

Ж е н щ и н а (мать Ханнелоры, появляется в окне). Что случилось?

К у н е р т. Сходи к мяснику! (Берет у Бира деньги и передает Ханнелоре.) Отдашь матери. И хорошо бы пару сигарет. (Уходит в мастерскую вслед за Биром.)

Г р е т а (быстро, Марии Дерфлер). Теперь мне можно к вам.

В подъезде появляется ж е н щ и н а, мать Ханнелоры.

М а р и я Д е р ф л е р (женщине). Приятного аппетита!

Ж е н щ и н а (глядя на деньги, переданные Ханнелорой). Не густо.

Х а н н е л о р а. И еще сигареты.

Ж е н щ и н а. Да, еще сигареты.

Д р у г а я ж е н щ и н а (снова у окна.) Опять жалуешься?

Ж е н щ и н а (ей, наверх). А ты опять торчишь в окне, ворона кладбищенская?

М а р и я Д е р ф л е р (смеясь). Как ты ее величаешь? Кладбищенской вороной? (Смотрит наверх.) Очень похожа.

Д р у г а я ж е н щ и н а (теряя дар речи). Вы, вы тоже заодно с этим сбродом?

М а р и я Д е р ф л е р. Твои-то друзья ко мне не ходят. (Грете.) Пойдем, проглотишь чего-нибудь теплого.

Обе уходят в дом.

Х а н н е л о р а (прыгая около матери, кричит из арки ворот). Ворона! Ворона! Кладбищенская ворона!

Выходят Б и р и К у н е р т.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Господин Бир, какие вещи приходится выслушивать.

Б и р. Я занят. Потом.

Д р у г а я ж е н щ и н а. И вы против меня? (Закрывает окно.)

Б и р. Бабье. Посреди белого дня. (Пересчитывает половинки гробов, стоящие в арке, сверяясь по накладной.) Сходится.

К у н е р т (подходя к гробу, поставленному во дворе). Сначала этот?

Б и р. Минуточку. (Разворачивает накладную.) Сегодня у нас какое?

К у н е р т. Число? Тридцатое.

Б и р. Января?

К у н е р т. Уже месяц работаем. Вам бы положено это знать, вы же деловой человек.

Б и р. Знать это одно, но как на это полагаться? Даже часы на углу улицы не пожелали признать этого в новогоднюю ночь.

К у н е р т. И поэтому их отдали в починку.

Б и р. Выхожу я, как обычно, тридцать первого декабря на площадь, встретить Новый год. Часы на углу показывают без пяти двенадцать. А из всех домов вокруг раздается хлопанье пробок. Смотрю вверх. А на часах все еще без пяти двенадцать. Я возмутился.

Оба смеются.

Не желают, видите ли, начинать год тридцать третий.

К у н е р т. Вы суеверны?

Б и р. А как же, я ведь гробовщик. Иначе как бы я вел дело? (Делает пометку в накладной.) Так. Возьмите гроб.

Кунерт собирается внести гроб в мастерскую, оттуда выходит Б р у н о.

Б р у н о. Бир! Смотрите, что я нашел в самом дальнем углу вашего склада гробов. (Показывает ему стальную каску.) Вся в пыли. Но настоящая и в полной сохранности. (Стучит по ней костяшками пальцев.)

Б и р. А то я бы здесь с вами не стоял.

Б р у н о. А где? Где бы вы погибли?

Б и р. Лежал бы под Верденом.

Б р у н о. Верден! Как вы об этом запросто говорите. А мы можем увидеть такие вещи только в кино.

Б и р. У меня в комоде лежит Железный крест.

Б р у н о. В комоде! Германия почивает на лаврах, но исправно платит свои военные долги.

Б и р. Не так уж почивает. Я не только храню свою старую каску. Я состою в союзе «Стальной шлем».

Б р у н о (делая небрежный жест). Всего лишь дань традиции, хоть и патриотической. Пыль и ржавчина на старом оружии. Вы за Гинденбурга? За имперского канцлера этой вшивой республики? Ему бы скалку в руки.

Б и р. А кто же выше его?

Б р у н о. Тот, кого провидение избрало вождем.

Б и р. Да вы еще суевернее, чем я.

Б р у н о. Германия, пробудись!

Б и р. Не у меня во дворе.

Б р у н о. Ваш двор. Тоже мне, великое дело. Пара гробов поступает раньше срока, и вы уже теряете всякое представление о масштабах. Сколько их было под Верденом?

Б и р. Мертвых? По четыреста тысяч с каждой стороны.

Б р у н о. Вот это совсем другое дело. (Протягивает ему каску.) Сдуйте с нее пыль и наденьте.

Б и р (оглядываясь). Если во дворе никого нет. (Надевает каску.)

Б р у н о. Мы могли бы шагать в одной шеренге. Может быть, скоро наступит такой день.

В подъезде появляется Э р н с т в свитере.

Э р н с т (направляется с мусорным ведром к бачку, Биру). Вы что, генерала хороните. Бир? Или у вас репетиция похорон Гинденбурга?

Б и р (рывком, снимая каску). Упаси бог!

Э р н с т (опорожняет ведро, глядя на Бруно). Этого типа я знаю, он из штурмовиков.

Б и р. А мне какое дело. (К Бруно.) Ну-с, покончим с накладной. Теперь места достаточно?

К у н е р т (кричит). Еще бы.

Б р у н о и Б и р уходят в мастерскую. Эрнст направляется к подъезду. Входит Г е р т а, держа пакет. Она ставит пакет рядом с чемоданом Фреда.

Э р н с т (подходит к Герте). Ты все-таки ходила туда.

Г е р т а. Я не так легко отказываюсь от своих намерений.

Ф р е д входит в арку.

Ф р е д. Пожалуйста! (Дает Герте и Эрнсту по экземпляру газеты.) Каждому по штуке, одну я сохраню для себя.

Э р н с т. Зачем мне газета?

Ф р е д. А ты открой третью страницу.

Э р н с т. Стихи. И притом твои.

Г е р т а (не замечая Бруно, выходящего из мастерской). Теперь листовки важнее всех стихов.

Э р н с т. Ты сперва прочти. (Читает.) «Дрозды трещат». (Фреду.) Ты имеешь в виду нашего дрозда, что сидит весной на этом дереве?

Г е р т а. «Дрозды трещат, дрозды трещат так беззаботно в марте…» Это хорошо. Очень, очень хорошо.

Из распахнутого настежь окна кухни раздается пронзительный скрежет радио.

Д р у г а я ж е н щ и н а (появляясь в окне). Слушайте, слушайте же, о чем вам вещают! (Торжествующе.) Двенадцатый удар.

Из подъезда выходят Г р е т а, М а р и я Д е р ф л е р, Б и р, К у н е р т; из мастерской — Б р у н о. Ж е н щ и н а и Х а н н е л о р а входят в арку ворот.

Г о л о с п о р а д и о (раздельно и четко). И вот, испытывая трепет восторга, на могиле великого прусского короля стоят двое, седой фельдмаршал и простой солдат. Свершилось! Их руки скрепляет рукопожатие. Слова не нужны. Германия, бессмертная Германия! В этот день, в этот час она снова пробудилась. Германская нация более не бессильна. Адольф Гитлер стал рейхсканцлером.

Все неподвижны.

Б р у н о (словно в забытьи выступает вперед). Неужели, неужели, не может быть. Ведь я только что говорил об этом. О Гинденбурге и о вожде. (Пауза.) Как во сне.

Д р у г а я ж е н щ и н а. О, как все изменится!

Во двор вбегают дети.

Что бы такое сделать? Сейчас, немедленно! (Быстро отходит от окна и возвращается, держа в руках корзину.) Берите, берите мои апельсины. (Высыпает их из корзины.)

З а н а в е с.