Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 1

Планы на девятую пятилетку и их провал

Один из разработчиков планов на пятилетку кратко формулировал ее цели так:

[Она] должна была стать пятилеткой интенсификации сельскохозяйственного производства на основе ускорения научно-технического прогресса, специализации и концентрации производства, применения прогрессивных технологий, современных машин, минеральных и органических удобрений, обеспечивающих рост производительности труда и снижение себестоимости продукции. Сельское хозяйство должно было осуществить программу мелиорации земли и улучшить ее использование, поднять качество продукции. Крупные шаги должны быть сделаны по сближению условий труда и жизни в сельском хозяйстве и промышленности. Осуществление мер по интенсификации производства и культурно-бытовому переустройству села требовало больших капитальных вложений[347].

На совещании в Сельхозотделе ЦК КПСС по итогам июльского 1970 года пленума ЦК КПСС задачи ставились конкретно. Если в СССР насчитывалось 9 тракторов на 1000 гектаров пашни, а у США — 37 и в ФРГ — 157, то надо попытаться преодолеть этот разрыв[348]. Эти задачи выдвигались без публичного обоснования и сопоставления природно-климатических условий, способов хозяйствования. В ФРГ, например, доминировали мелкие фермеры, работавшие на небольших полях в умеренном климате, в США размеры полей были уже значительно больше, а климат был существенно жарче.

Начиная с 1951 года капитальные инвестиции в сельское хозяйство составляли в среднем 14–15 % от общего объема инвестиций в различные отрасли экономики[349]. При Брежневе они выросли на 30 %: с 15,5 % от общих расходов на капвложения в СССР в 1961–1965 годах, 17,2 % в 1966–1970 годах и до 20,1 % в 1971–1975 годах, 20 % в 1976–1980 годах и затем стали медленно снижаться — 18,5 % в 1981–1985 годах, 17,1 % в 1986–1990 годах[350]. В абсолютных цифрах рост был более сглажен и составлял примерно 60 % к каждой предыдущей пятилетке. В 1966–1970 годах это было 59,7 млрд, а в 1971–1974 годах — 99,1 млрд[351].

То есть, проще говоря, если ранее сельское хозяйство работало по модели, сложившейся в начале 1930-х годов, — колхозники и рабочие совхозов с помощью маломощных тракторов выращивают урожай, загружают его кучей на небольшие грузовики и телеги, а потом по грязи везут в свою деревню, чтобы свалить в изъятые еще у кулаков сараи и амбары; где из всей инфраструктуры ХХ века имеются сельсовет (в избе), школа (в избе), фельдшерский пункт (в избе) и клуб (в бывшей церкви)[352], — то после масштабных инвестиций картина должна была измениться. В почву (в том числе новые ее массивы, возникшие в результате мелиоративных мероприятий) под руководством приехавших в село агрономов надо будет вносить химические удобрения, обеспечивающие больший рост урожая. Собирать его должна более современная и специализированная техника (например, картофелекопатели или прицепные и навесные орудия к тракторам). Перевозиться произведенное должно на мощном транспорте по дорогам с твердым покрытием. А в деревни помимо электричества (проведенного в целом в 1950–1960-е годы) должен был прийти газопровод и быть построен водопровод. Должны были быть построены современные хранилища, коровники, откормочные комплексы, административные здания, школы, магазины, клубы, появиться медицинские пункты, а до города хотя бы из крупных деревень и сел должны были начать регулярно ходить автобусы.

При этом зарплата крестьян должна была вырасти до размеров, схожих с городской, а не быть нищенской, как прежде. По данным Краснопивцева, дополнительные инвестиции за 14 лет помогли более чем в два раза поднять среднюю зарплату в сельском хозяйстве (с 52,5 рубля в 1964 году до 124 в 1978-м)[353]. Это повышение частично было нивелировано инфляцией. Однако с учетом дополнительной прибыли, получаемой крестьянами при работе на приусадебном участке, реальные доходы крестьян (в денежной и натуральной форме) стали сопоставимы с уровнем заработков горожан. Последние, как правило, не имели ни значительного земельного участка рядом с домом (что важно для регулярного полива, от которого прямо зависел урожай), ни права разводить домашний скот, ни (зачастую, но далеко не всегда) реальной возможности завести себе домашнюю птицу. Кроме того, существенную долю доходов крестьян составляло бесплатное использование для личных целей колхозного и совхозного имущества — как на легальной, так и на нелегальной основе. Об этом мы подробнее поговорим в четвертой части книги.

Отдельно обращает на себя внимание упоминаемый выше пункт пятилетнего плана о «специализации и концентрации производства», который теоретически мог бы означать прекращение практики требования от сельскохозяйственных предприятий универсальности в производстве сельскохозяйственной и животноводческой продукции. Колхоз не должен был бы производить (и сдавать государству) и зерно, и картофель, и мясо, и молоко, вне зависимости от эффективности производства этого продовольствия в данном хозяйстве или в данном регионе, а выращивать-откармливать только то, что приносит прибыль. Проблема «разверстки» показателей по всем сельхозпредприятиям административными органами осознавалась частью аппарата планирования (например, обсуждалась на внутреннем совещании в подотделе экономики отдела сельского хозяйства Госплана СССР 5 мая 1971 года), однако игнорировалась руководством страны и региональными руководителями[354].

На практике разделение специализации всех (или большинства хозяйств) сделано не было. Этот пункт лишь означал поддержку курса на создание специализированных хозяйств с особым статусом (мы поговорим об этом ниже). Быстро выяснилось, что «некоторые республики расходуют капитальные вложения, не обеспечивая вводы мощностей», поскольку «считают, что для специализации и кооперирования нужны дополнительные мощности». Об этом заявил секретарь по сельскому хозяйству ЦК КПСС Федор Кулаков 28 декабря 1973 года на совещании в аппарате ЦК по планам на 1974 год[355].

Хотя восьмая пятилетка была в итоге довольно успешна для советского сельского хозяйства и среднегодовые темпы роста составили 3,9 %, реальные успехи были достигнуты в первые три года, а затем стали затухать. Средние темпы роста в следующей пятилетке составляли уже 2,5 %[356].

Таким образом, уже к началу 1970-х стало очевидно, что идеи Брежнева не работают, несмотря на усиленные государственные инвестиции. Статистика утверждала, что темпы роста сельхозпроизводства в первую «брежневскую пятилетку» почти вдвое ниже «хрущевских»[357]. Колхозники не стали работать лучше от того, что зарплата им теперь была повышена и гарантирована, большие инвестиции растаскивались региональными властями для своих нужд (дороги, строительство жилья), а дойдя до колхозов, тратились на повышение зарплат без привязки к результату, поставки техники не приводили к адекватному росту урожайности, мелиорация проводилась медленно и ее результаты были противоречивы[358]. В результате в 1972 году страна столкнулась с тяжелейшей засухой и вынуждена была осуществить рекордные закупки хлеба[359].

Впрочем, по мнению Брежнева, реальная причина проблем была не только в погоде, но и в том, что Госплан и министерства недодали селу большого количества ресурсов, а потому надо было не только сохранять масштаб капитальных инвестиций в аграрный сектор, но и увеличивать его[360]. Выступая 3 октября 1974 года на заседании Совмина СССР, Брежнев снова обозначил свою стратегию на будущее:

Национальный доход вырастет [в пятилетке] на 30 %. Это позволит вложить крупные средства в развитие всех отраслей экономики, в том числе 386 млн рублей будет направлено в сельское хозяйство. …Минимум три пятилетки нужно для того, чтобы основательно решить все вопросы по питанию[361].

И действительно, согласно Егору Гайдару, капитальные инвестиции в развитие любимой Брежневым и всем аграрным лобби мелиорации в среднем в полтора раза превышали инвестиции в легкую промышленность (4,2–4,3 % от всех для легкой промышленности в 1971–1985 годах и 6–5,2 % для мелиорации за тот же период), в полтора раза увеличились за период 1971–1985 годов (с 29,6 до 43,9 млрд рублей, составляя в то же время стабильную долю в ВВП — 1,3–1,2 %), притом что в итоге количество выходящих из сельскохозяйственного оборота и вводимых в него земель сравнялось по площади[362]. К тому же сама по себе эксплуатация осушенных или обводненных земель оказывалась во многих случаях бессмысленным или слишком затратным делом — не хватало воды на полив, засорялись каналы, земля быстро засолялась[363]. Даже по мнению самых активных лоббистов отрасли, таких как Алексей Краснопивцев, «особо требовалось изучить эффективность средств, выделенных на мелиорацию земель»[364].

Декан факультета биологии, географии и экологии Херсонского государственного университета Игорь Пилипенко, автор множества работ по использованию земель в засушливом климате, в интервью подтвердил, что в условиях рыночной экономики громадные инвестиции СССР в строительство ирригационных сетей в степях Южной Украины были амбивалентны. На каких-то территориях они оказались оправданны и сохранялись и даже развивались (на коммерческой основе) в постсоветские десятилетия, базовые мощности (магистральные каналы и насосы, системы энергообеспечения) также остались востребованы, но в большом числе случаев местные системы водораспределения и орошения оказались быстро разрушенными и заброшенными, в том числе по причине их экономической неэффективности. В итоге произошла переструктуризация зон развития определенных сельскохозяйственных структур и способов ведения сельского хозяйства. Так, вблизи магистральных автотрасс при наличии стабильных источников орошения стало интенсивно развиваться овощеводство и садоводство. В степных районах, оставшихся без ирригации, стало развиваться скотоводство или вместо выращивания всего спектра сельскохозяйственных культур там осталось только производство злаковых, которые, собственно, и являются естественно произрастающими видами растений региона[365].

В сельскохозяйственном отделе Госплана в 1973 году искали причины провала, то есть низкой производительности труда и недостаточной эффективности производства, и сошлись на том, что ими является «объективно худшие природно-экономические условия производства и недостаточная фондооснащенность сельского хозяйства и энерговооруженность труда в сравнении с „передовыми“ странами»[366]. Это был не новый тезис. В несколько иной форме, в сравнении только с США, он зафиксирован на совещании в Сельхозотделе ЦК КПСС еще в 1970-м, где характеризовали низкий уровень средней советской пашни[367].