Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 1

При этом Лисичкин со своей книгой нашел поддержку и в аппарате ЦК КПСС (он не указывает, в каком отделе, но он явно обзавелся там покровителями, которые помогли издать и его вторую книгу, публикация которой проходила с большими сложностями), и в редакции «Нового мира», который начал его систематически публиковать.

В 1965 году после изгнания Волкова из редакции «Советской России» большинство членов редколлегии «Правды» отказались принимать его на работу (несмотря на желание главного редактора и его первого зама), поскольку увидели (и не случайно) вероятность прихода к ним и других членов группы. Это, помимо идеологических споров, означало усиление конкуренции за рабочие места[967].

Тем не менее для сотрудников аппарата ЦК КПСС, равно как и для других слоев высшей бюрократии, журналисты центральных изданий (особенно партийных) были важны, поскольку информировали их о реальных проблемах и предлагали пути их решения. Помимо собственно деятельности СМИ, включавшей публикацию «острых» и «проблемных» статей, журналисты обеспечивали аппарат ЦК КПСС аналитическими записками, обзорами писем читателей, делились — неофициально, полуофициально и официально, но не публично (например, на совещаниях в ЦК) — имеющейся информацией и своими соображениями. Некоторые из них в дальнейшем переходили на работу в партийные и государственные органы. С другой стороны, отставленные из аппарата власти чиновники также активно шли в журналистику.

Волков, рассказывая о главной газете страны — «Правде», которая в 1960-х годах (сначала при главном редакторе Алексее Румянцеве, потом Михаиле Зимянине) считалась довольно либеральным по меркам советской прессы изданием, пишет:

…Почти все редактора отделов и политические обозреватели либо пришли из ЦК, либо имели теснейшие связи в «верхах», свои «выходы» на членов Политбюро. У каждого был свой покровитель, которому все, что происходит в редакции, докладывалось, подавалось под нужным соусом. И уволить кого-либо было крайне сложно, если человек сам не ухитрится вляпаться в слишком уж предосудительную с партийной точки зрения историю[968].

Политический капитал можно было набрать и прямо в редакции, например работая над «предложениями по усовершенствованию экономики для доклада» Генерального секретаря по поручению, прямо данному аппаратом ЦК КПСС. Для этого в редакции, как и в ЦК, собиралось свое специальное совещание (причем не только штатные сотрудники, но и близкий к редакции «актив» специалистов) с обменом мнениями и написанием «записки», то есть документа с развернутыми предложениями[969].

Влиятельные экономические журналисты в Советском Союзе, таким образом, как и в других странах, были частью политического класса и в этом качестве выступали в качестве субъектов и объектов политической борьбы, например пропагандировали идеи прогрессистски настроенных академических ученых, таких как Немчинов, Новожилов, Леонтьев, Бирман, Венжер[970].

Политически складывалась новая ситуация. Одно дело, когда те же сотрудники Института экономики или институтов при Госплане обсуждали свои идеи в аудиториях на 20–50 человек и писали не доступные никому записки в ЦК, Совмин и Госплан. Совсем другое дело, когда с помощью этих журналистов массовую аудиторию получали идеи прогрессистского экономиста Владимира Венжера, о котором мы подробнее говорили выше. Он считал, что объем производства в сельском хозяйстве должен регулироваться государством только с помощью цен, устанавливаемых на закупаемые у колхозов товары. Трибуну в СМИ Венжер получил после решения Волкова (и главного редактора «Советской России» Константина Зародова) публиковать его статьи в рамках общей дискуссии об экономической реформе в 1965 году[971]. Подобные материалы, в том числе «проблемные» статьи, основанные на идеях либеральных экономистов, могли встречать поддержку со стороны высокопоставленных партийных и государственных чиновников:

Накануне [мартовского] пленума [1965], совсем незадолго, мы опубликовали двойной «чердак» — то есть весь верх внутренних полос был занят одной статьей — «Проблемы сельской экономики». В ней подводились итоги всех дискуссий и в концентрированном виде излагались предложения по совершенствованию «экономических методов хозяйствования». Зародов очень волновался по поводу этой публикации. <…> Я попросил спецкора отдела Светлану Ярмолюк показать ее Лисичкину — для перестраховки. Он выразил свой восторг и особо обратил внимание на одну фразу: «дать „поработать“ закону стоимости, смелее отдавая предпочтение торговле перед распределением». Сколько его лупили за один этот закон стоимости! Неужели Зародов осмелится это опубликовать?

Статья не вызвала неприятностей. Напротив, снова Константину Ивановичу позвонили Воронов и Полянский и попросили дать обстоятельную записку по результатам наших дискуссий с конкретными предложениями к пленуму ЦК. И мы такую записку дали. <…> После пленума у нас состоялось партийное собрание. Зародов выступил очень взволнованно, немного торжественно, говорил, как здорово сельскохозяйственный отдел провел всю эту дискуссию, как здорово, что целых шестнадцать наших предложений (это по его подсчетам) было принято и непосредственно вошло в документы пленума[972].

Однако такое внимание означало, что журналисты или издание могли оказаться неудобными или даже стать разменной монетой как в борьбе политических тяжеловесов, так и в борьбе политических кланов, апеллирующих к своим политическим патронам. Тот же Волков в ноябре 1965 года лишился своего поста в редакции «Советской России» в результате конфликта российского предсовмина Геннадия Воронова и главы бюро ЦК КПСС по РСФСР (и, как уже говорилось, одного из ближайших политических партнеров Брежнева) Андрея Кириленко. Поводом стала рекомендация в его статье дать возможность председателям колхозов самим определять — доращивать ли им (то есть продолжать откармливать) скот в зимний период или пускать на мясо, если это экономически обусловлено[973].

В другом случае «под каток» попал и сам экономический обозреватель «Правды» Геннадий Лисичкин. До 1967 года он работал в «Известиях» и затем ушел в главное партийное издание по приглашению Волкова и Зародова[974]. В 1967-м после публикаций о ситуации в сельском хозяйстве Ставрополья он подвергся атакам со стороны первого секретаря крайкома Леонида Ефремова, который обвинил его в «чрезмерном преувеличении роли закона стоимости и связанных с ним категорий и в принижении роли централизованного планирования». Лисичкин подвергся критике в различных СМИ, но в итоге Отдел пропаганды ЦК КПСС спустил кампанию на тормозах[975].

И, наконец, журналисты со своими идеями, обобщениями материала, попытками теоретизации в текстах, рассчитанных на массовую аудиторию, и научными работами, которые некоторые из них стали защищать в 1970–1980-е годы[976], заходили на территорию, на которой «паслись» и которую контролировали «идеологические жрецы», то есть экономисты-теоретики, не имевшие, как правило, собственного практического опыта работы в экономической сфере и отстаивающие схоластические построения марксистской «ленинско-сталинской» экономической школы. Некоторые из них имели (как отчасти написано в предыдущем параграфе) прогрессистские взгляды, однако многие отстаивали куда более консервативные позиции. О них мы поговорим в следующей главе.

Геннадий Лисичкин приводит и еще один важный довод в пользу общественно значимых публикаций специалистов. Одно дело, когда борьба между группами экономистов шла в их собственной среде, другой вопрос, когда поднимаемые ими вопросы, провоцирующие обсуждение, выносились на широкую публику. Говоря о своих статьях по экономической тематике, он вспоминает:

С такой статьей я не мог прийти, скажем, в «Вопросы экономики» или в любой печатный орган, который находился под наблюдением ученых. Ведь ученые — самые нетерпимые люди, потому что каждый (и это так и положено) считает себя носителем истины в конечной инстанции. Все статьи обычно рассылаются членам редколлегии. Предположим, пришла бы моя статья Гатовскому, директору Института экономики, или тому же Кронроду — они бы ни за что ее не пропустили, ибо это не соответствует их убеждениям. И к тому же — официальной доктрине. Поэтому инициатором такой «драки» мог быть только человек со стороны, и не специальный журнал, а газета, редактор которой на что-то решился. Умные люди говорят: «Это слишком серьезный вопрос для того, чтобы поручать его решать специалистам»[977].