Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 1

По тем же мотивам Гарбузов (лично получавший высокую зарплату) три десятилетия не давал согласия на увеличение зарплат сотрудникам своего ведомства или на смену спартанской мебели в их кабинетах[702]. Что, впрочем, не мешало его первому заму активно заниматься жилищным строительством для сотрудников министерства (быстро получавших большие квартиры в Москве) и удовлетворять любые запросы подведомственных ему или относящихся к сфере финансов институций, например научных и образовательных[703].

На 1976 год дефицит общесоюзного бюджета, согласно более позднему документу, подписанному министром финансов, составлял всего 1 млрд рублей[704], или примерно 0,3 % бюджета. Минфин же отвечал за выпуск дополнительных денег — эмиссию, оговаривая сроки ее обращения и возврата денег. Подготовленные им решения по эмиссии утверждались Политбюро[705]. Дефицит бюджета на 1979-й планировался Минфином в 2 млрд рублей (250 млрд расходов, 248 — доходов)[706].

Секретариат ЦК КПСС в информационном письме руководителям обкомов 11 июня 1979 года откровенно писал о причинах своего очередного решения повысить цены на группы дорогостоящих товаров:

ЦК КПСС и Совет министров СССР пошли на эти вынужденные меры в связи с трудностями в сбалансировании роста денежных доходов населения с объемом производства товаров народного потребления и услуг, а также необходимости упорядочивания торговли дефицитными товарами и усиления борьбы со спекуляцией и взяточничеством[707].

Тот же Горбачев, рассказывая о своих дискуссиях с министром финансов СССР Василием Гарбузовым в начале 1980-х годов, формулирует эту проблему так:

Василий Федорович не был плохим человеком или противником села. Но он знал реальное состояние бюджета. Все держалось на таких источниках дохода, как скрытое повышение цен, наращивание производства водки и, наконец, нефтедоллары. Но Гарбузову уже не удавалось, как прежде, латать дыры и сводить концы с концами. Для покрытия дефицита Минфин прибегал к кредитам Госбанка за счет сбережений граждан[708].

Валентин Павлов утверждает, что вообще советская экономика встала бы без сбербанковских сбережений граждан.

По статистическим данным 55 % оборотных фондов промышленности, сельского хозяйства, транспорта покрывалось кредитом, за которым стояли вклады населения в сберкассах и счета прибыльных предприятий[709].

В начале 60-х годов три года подряд принимались закрытые решения ЦК КПСС о том, что Госбанк в виде исключения должен выделить бюджету помощь в форме кредита. На один год брали деньги из системы Гострудсберкасс, вначале по несколько миллионов, затем десятков миллионов. Потом исключение сделали правилом, и в 80-х годах процесс вышел из-под контроля. Брать стали миллиардами. В балансе эту строчку о заимствовании денег у населения не публиковали, о ней знали всего несколько человек. Так что даже в совершенно секретном балансе Госбанка название этих расходов не упоминалось,

— пишет об этом заместитель начальника (потом начальник) управления денежного обращения Госбанка СССР (1976–1990) Арнольд Войлуков[710].

То есть у самих предприятий почти не было оборотных средств. Сбербанк брал их у населения под низкий процент и через Госбанк СССР отдавал под более высокий процент предприятиям. «В результате общая совокупная потребность денег в стране минимизировалась»[711]. Это был сложный механизм, за работой которого следили профессионалы, прошедшие большую школу работы в регионах и на низовых должностях[712].

Другим важным последствием дисбаланса бюджета, правда связанным уже с фундаментальной проблемой отсутствия конвертируемости рубля, был постоянный недостаток валютных средств при острой и увеличивающейся потребности в них на оплату текущих расходов[713]. То есть импортируемые товары, продаваемые в СССР за рубли гражданам, позволяли пополнять бюджет и сокращать навес необеспеченных рублей. Однако они были получены за счет экспорта советских товаров (преимущественно сырьевых), за которые с производителями власть в СССР расплачивалась рублями. И, наконец, СССР закупал на Западе за валюту, полученную от экспорта, технологии, оборудование и услуги.

Распределение валюты, даже для внешнеторговых операций, было во многом продиктовано политическими соображениями. И это касалось не только определения приоритетов политическим руководством, которое решало, что для страны важнее (закупки зерна, конкретных технологий), но и включало в себя широко распространенную практику финансовой поддержки политических союзников («друзей») через их внешнеторговые фирмы[714]. Помощник Андропова по Политбюро (1973–1979) Игорь Синицин, в 1960-х работавший в бюро АПН в Швеции, со знанием дела рассказывал в мемуарах о четырех вариантах подобной помощи. Помимо прямой и тайной помощи «друзьям» наличными через каналы КГБ, осуществлялась либо покупка по завышенным ценам у «друзей» услуг (например, печати в этой стране советской пропагандистской литературы в типографии местной компартии), либо закупка у них товаров по ценам выше рыночной, либо продажа им ценных советских товаров за бесценок[715].

Так, например, в 1972 году ради поддержки на выборах Социалистической партии Японии (второй по значимости политической партии богатой страны) Секретариат ЦК КПСС распорядился закупать японские текстильные изделия у фирм, входящих в Ассоциацию японо-советской торговли, чтобы те затем перечислили 100 тыс. долларов из своей прибыли в партийный фонд[716]. Очевидно, что, когда Министерством внешней торговли по подобному поводу руководит де-факто заместитель заведующего Международным отделом ЦК КПСС, являющийся автором инициативы и всей подготовленной документации[717], — это внеэкономические способы принуждения и по факту — волюнтаризм.

Все эти три страты не были связаны между собой через процесс конвертации рубля, а управлялись директивно — через Политбюро и Совмин СССР. Соответственно экономической и политической логике каждый из получателей иностранной валюты старался увеличить свою долю от общего валютного бюджета и не имел рациональных оснований для балансировки своих интересов с «общегосударственными», что в итоге создавало ситуацию перманентного дефицита валюты и чрезмерного «резервирования» оной или купленной на нее продукции в руках более сильных игроков. Например, министерства, особенно оборонные, могли закупать большое количество импортного оборудования, пока у них была политическая возможность выбить средства на него, но потом совершенно не торопились вводить его в действие, поскольку его не надо было окупать во внутренней, рублевой экономике[718].