Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 1

Неэффективная ценовая политика и инфляция

Ведь хлеб и мясо является монополией государства, как и водка. (Из выступления на совещании в Госплане по вопросам АПК[719])

В отличие от многих других аспектов советской экономической политики, в которых мотивацию ключевых экономических агентов нам приходится восстанавливать по фрагментарным или косвенным источникам, по теме политике ценовой у нас имеется два компетентных и, как нам кажется, вполне достоверных источника личного происхождения. Первый источник — это мемуары упоминавшегося выше председателя Госкомцен СССР (1965–1974) Владимира Ситнина, работавшего в Госбанке и Минфине на различных должностях с 1928 года. В своих не слишком продолжительных, но насыщенных воспоминаниях он выстраивает лично известную ему последовательность реформирования кредитной и финансовой системы с конца 1920-х годов по 1960-е годы, оговаривая при этом некоторые аспекты ценовой политики[720].

Во многих аспектах его работу продолжает бывший советский премьер-министр Валентин Павлов, восходивший по той же карьерной траектории с 25-летним отставанием. Он занимал в 1960–1980-е годы поочередно посты начальника ключевых отделов Министерства финансов СССР, Госплана СССР (отдел финансов, себестоимости и цен, 1979–1986), первого заместителя министра финансов (Ситнин был им в 1960–1965-м, Павлов в 1986-м), председателя Государственного комитета СССР по ценам (Павлов в 1986–1989-м), министра финансов СССР. Вскоре после перестройки, в 1995 году, опубликовал весьма подробные и убедительные мемуары. В них от лица фактически ключевого движителя и идеолога финансовых реформ в стране он изложил основную проблематику советской финансовой политики этого периода и рассказал о мерах, которые предполагались (и в итоге частично принимались) для ее корреляции[721].

Павлов считал себя (на 1995 год) убежденным рыночником и действительно принадлежал к кругу прогрессивно настроенных молодых финансистов 1960-х годов. Пройдя все посты в советской финансовой иерархии, Павлов в мемуарах кратко, но жестко сформулировал суть советской ценовой политики:

Полезно взглянуть на сталинскую экономическую стратегию ускоренной индустриализации в целом. …Она базировалась на бесплатной природе и на эксплуатации избыточной дешевой рабочей силы. Такие установки реально воплощались прежде всего в стоимостной структуре народного хозяйства: нулевые цены на землю и полезные ископаемые, низкие цены на жилье, низкий уровень зарплат и пенсий — зато очень высокие цены на конечную продукцию промышленности, в том числе на добротный ширпотреб. Все это сводило жизненный уровень населения почти к физиологическому пределу. Понятно, что при такой ценовой структуре — а она, как известно, в несколько смягченном виде сохранилась к началу восьмидесятых годов — никакие экономические рыночные реформы невозможны[722].

Согласно Павлову, в советской ценовой политике наблюдались четыре системы диспропорций, которые мы можем охарактеризовать как отраслевую, мотивационную, потребительскую и регионально-индивидуальную.

Первая стала результатом сталинской индустриализации, при которой приоритет отдавался развитию машиностроения. Чтобы оно развивалось, конечные цены на его продукцию были высокими, а прибыль отрасли достигалась за счет дешевизны (или нулевых цен) на ресурсы, труд и сельскохозяйственную продукцию. Машиностроительные заводы получали по низким тарифам сырье, электроэнергию, воду, тепло. Они платили низкие зарплаты рабочим и обеспечивали их принудительно купленным у колхозников по низким расценкам продовольствием. Но государству или конечным потребителям они продавали свою продукцию по государственным расценкам, которые были явно завышенными, неконкурентоспособными в нормальной экономике. Это обеспечивало им прибыль в размере не менее 40 %[723].

По расчетам устроителей подобной системы, из этой прибыли финансировалось дальнейшее увеличение и технологическое обновление производства, усовершенствование старой и изобретение новой продукции. На деле же предприятия крайне неэффективно использовали имеющиеся дешевые ресурсы. Они не имели стимула к реальному технологическому обновлению, занимаясь бесконечным увеличением объемов производства, например держали у себя огромное количество малооплачиваемых рабочих, особенно на подсобных производствах, вместо того чтобы уделять внимание их технологической модернизации и сокращению расходования ресурсов. Большое количество рабочих и низкая их зарплата вели к необходимости увеличивать расходы на «соцкультбыт», то есть социальный пакет для работников: строить душевые, клубы, спортивные сооружения, а главное, бесплатное заводское жилье, что уводило ресурсы предприятий совсем не туда, куда хотелось бы политикам[724].

Проблему низких зарплат и мотиваций к труду мы можем назвать второй, мотивационной диспропорцией. Павлов считает, что к 1970-м зарплата перестала быть основным фактором труда, поскольку в затратах предприятия на работников стала составлять менее половины от общих расходов, а более половины стал составлять соцкультбыт и другие подобные расходы. Низкие зарплаты демотивировали. Они заставлять искать лучших условий, а не более усердно трудиться, чтобы выработать большую сумму. Низкие зарплаты не позволяли развиваться рынку потребительских товаров, особенно дорогих и сложных, снижая спрос на них у населения. Низкие зарплаты не позволяли государству повышать цены на базовые продовольственные товары — хлеб, молоко, соль и т. п., а также часть промышленных потребительских товаров. Вместе с тем эти товары уже давно, как минимум со второй половины 1960-х годов, продавались либо по себестоимости, либо ниже ее.

Государство должно было дотировать сельское хозяйство, мукомольную и пекарскую промышленность[725].

Заместитель Павлова по АПК в Госкомцен (1988–1989) Алексей Краснопивцев приводит следующие данные из концепции повышения цен 1987 года. В целом розничные цены на хлеб, сахар и растительное масло не менялись с 1954 года, на мясные и молочные продукты с 1962 года[726]. К 1986 году государственные дотации на продовольствие по сравнению с 1966-м выросли с 4 до 60 млрд рублей. По хлебу расходы государства превышали розничную цену в 1,2, по молоку в 1,8, по картофелю и овощам в 1,9, овсяной крупе в 2, колбасным изделиям в 2,4, сливочному маслу в 2,5, говядине в 3,1, баранине в 3,4 раза[727].

Провалы в бюджете, возникавшие вследствие этого (в том числе вследствие прямого субсидирования), приходилось компенсировать завышенными ценами на товары (особенно новые), которые чуть-чуть выходили за пределы списка вещей, необходимых для повседневного выживания[728].

Ситнин пишет в мемуарах, что в СССР дефицит любых качественных товаров, кроме обеспечивающих базовое биологическое существование (то есть хлеба, соли и спичек), был вызван искусственно. Государству было выгодно производить ограниченное количество алкоголя, брюк или холодильников, чтобы создавать искуственный дефицит, при котором потребитель был готов платить производителю-монополисту завышенную цену за товар. Таким образом сокращались расходы на производство и «изымались излишки средств населения». А потребитель вместо того, чтобы дешево купить себе новые брюки или ботинки, носил и ремонтировал старые, откладывая деньги и изыскивая возможности, чтобы дорого купить новые (любого качества и любого фасона)[729].

Первый зампред Госплана, затем председатель Совета министров СССР Николай Рыжков упоминает в интервью, что себестоимость цветных телевизоров была 250–300 рублей, а продавались они населению в среднем за 800 (впрочем, когда они появились в продаже в конце 1960-х, то стоили 1000 рублей)[730]. Начальник отдела Госплана Владимир Коссов упоминает колготки как пример товарного ширпотреба, который компенсировал потери н субсидирование «фундаментальных» товаров[731]. А в целом министр легкой промышленности СССР Николай Тарасов утверждал, что на подобных товарах его отрасль давала бюджету 20 % доходов[732].

Третья диспропорция, потребительская, возникала из идеи, что цены на потребительские товары должны определяться не по реальным затратам на их производство. Они устанавливались из экстраполяции установленной цены на хлеб (для продовольственных товаров) и на метр ситца (для непродовольственных) на всю линейку соответствующих групп товаров.

Павлов пишет, что

опытные ценовики со времен царской России прекрасно владели так называемыми ценовыми соотношениями, позволяющими им от исходной хлебной цены (и ситцевой) вывести все остальные цены. Неправду пишут иные журналисты, будто в СССР цены назначались произвольно, без учета потребительских свойств. Нет. Были специальные экспертные комиссии, которые по сравнительным характеристикам устанавливали ценовые пропорции, отталкиваясь от стоимости хлеба[733].

Сам Павлов защищает необходимость существования подобной системы определения цен и ее логичность с точки зрения плановой системы. Однако с точки зрения рыночной логики подобное ценообразование выглядит абсолютно нелепо. Есть множество факторов, влияющих на стоимость конкретной партии потребительских товаров. Самое главное, в предлагаемой Павловым системе отсутствовала связь между реальными затратами на производство и ценой предложения для потребителей.

Фрагмент из мемуаров Павлова передает, скажем мягко, сложную для понимания нашими современниками работу комиссий по ценообразованию:

Как установить нормальную с точки зрения здравого смысла цену на мясо? Очень просто: надо посчитать, сколько требуется зерна для выращивания скота. Поэтому, например, говядина и была самым дорогим мясным продуктом. А если уже известна цена на мясо, из нее вытекает цена на молоко[734].

Однако в этой системе был и второй мощный негативный фактор. Цена на хлеб и ситец искусственно занижалась, чтобы получающие маленькую зарплату рабочие и крестьяне имели возможность их купить, то есть такая продукция субсидировалась государством. Если цены на прочие товары «отстраивались» от них, то получается, что вся линейка розничных цен оказывалась заниженной, то есть субсидировать приходилось и товары, которые зависели от цены на хлеб.

Вместе с тем даже в СССР реальная цена производства этих товаров варьировалась в зависимости от многих факторов, от сезона и расстояния до износа основных фондов и введения новых технологий. Поэтому очевидно, что некоторые товары субсидировать приходилось, а другие вполне себя окупали. Похоже, что наценка на товары, не входившие в минимальный набор, была такова, что они в любом случае давали огромную прибыль.

И, наконец, четвертая диспропорция — регионально-индивидуальная — состояла в неравномерности распределения средств, остающихся у конкретных регионов и предприятий после сбора налогов. Точнее, речь шла о нормативах отчисления прибыли в Москву. Во-первых, предприятия конечного цикла имели бóльшую прибыль, нежели предприятия, добывающие сырье и осуществлявшие его переработку. А значит, регионы, где таких предприятий было много (прежде всего в Европейской части СССР, особенно в Прибалтике и Белоруссии), получали бóльшие доходы. Во-вторых, нормативы отчисления прибыли для каждого конкретного предприятия устанавливались министерствами. И они зависели от разных факторов: сделанных в предприятие инвестиций, состояния его оборудования, необходимости поддержать тот или иной проект.