Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 1

При этом Певзнер, как выяснилось из его тайного дневника, опубликованного в 1995 году, как минимум с конца 1960-х был крайне разочарован в «ленинизме» и крайне критически оценивал советскую действительность[876].

Постоянные столкновения и даже перманентная борьба между дискриминируемыми и их защитниками, с одной стороны, и дискриминирующими и группой их поддержки, с другой, были характерной особенностью научной жизни 1950-х годов, но отражались на отношениях и позже[877]. Однако помимо прямого противостояния групп проблема имела и иные последствия.

По словам Арона Каценелинбойгена, по отцу происходящего из древнего раввинского рода из Изяслава, а по матери — внука оптового торговца из того же городка[878], директор ЦЭМИ Николай Федоренко еще в 1940-е годы понял, что свою карьеру имеет смысл развивать за счет эксплуатации дискриминируемых евреев, поэтому он охотно набирал их в сотрудники и поощрял в случае успехов[879]. К тому моменту в Москве и других городах имелись сотни евреев-экономистов, которые из-за дискриминационной политики властей были отстранены от академической науки и преподавания (во всяком случае, в престижных вузах), но работали в многочисленных отраслевых НИИ и вузах. А главное, они работали в экономических отделах на производстве, то есть имели реальный опыт знакомства с советской экономикой и промышленностью. Так же было и со способными (и даже талантливыми) евреями-математиками, изгнанными из престижных вузов и институтов. Поскольку в условиях дискриминации и увольнений им приходилось искать работу или часто ее менять, между ними была налажена сеть знакомств, которую Каценелинбойген отчасти описывает, упоминая десятки имен своих знакомых. В частности, за счет этих связей он сам мог собирать малодоступный формальным путем материал по производительности труда на предприятиях гражданского машиностроения. Через личные связи он даже в конце 1950-х годов нашел резервные мощности ЭВМ для необходимых расчетов[880].

«Сверхпредставительство» евреев в сфере экономической науки было не только формой компенсации «особо важным» представителям народа за дискриминацию и исключение из политической жизни и многих управленческих сфер. Анализ биографических траекторий представителей советской политической и управленческой элиты, которым занимается автор, наглядно показывает значительное сохранение семейных интересов, передающихся из поколения в поколение. Если значительная часть русских сотрудников Отдела плановых и финансовых органов аппарата ЦК КПСС вышла из семей мелких предпринимателей и управленцев средних предприятий дореволюционного времени, то неудивительно, что евреи из таких же семей также испытывали интерес к экономической сфере и стремились получить соответствующее образование[881].

И здесь есть один важный, на взгляд автора, аспект. Дело в том, что родители (и другие старшие родственники будущих студентов, а потом ученых-экономистов) если не принадлежали к дореволюционному высшему классу собственников и бизнесменов, то чаще всего становились предпринимателями по причине необходимости кормить семью после миграции в крупные города. С окончанием НЭПа масса уцелевших после «чисток» мелких предпринимателей заняли «хлебные» должности в тех государственных предприятиях, которые позволяли получать незаконные доходы, компенсирующие нищенские зарплаты. Среди них были руководители и инженеры официально существующих артелей, заготовители, агенты снабжения, организаторы распространения билетов на культурные мероприятия, начальники и заместители начальников транспортных предприятий, складов, ремонтных мастерских и предприятий бытового обслуживания, торговые работники. Все это была квазирыночная деятельность, осуществляющаяся на границе легальной и теневой экономики. Разумеется, ненормальная с точки зрения обычного предпринимательства и преступная с точки зрения советского законодательства[882].

Здесь уместно предположить, что личные знания или наблюдение за подобной ситуацией в 1930–1950-е годы подспудно или прямо повлияли на представления о нужном и должном как минимум у части советских экономистов с условно «прорыночными» убеждениями. Фактически их деятельность в 1960–1980-е годы свелась к возвращению экономики во времена НЭПа, когда частная инициатива, существовавшая в рамках советской системы, была легальна и полезна всем сторонам процесса.