Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 1

Тарифы и забастовки

Советская бедность, равно как и попытки ее преодоления, в том числе за счет забастовок, были прямым продолжением советской ценовой и тарифной политики. Постоянный рост цен, тяжелые условия труда во многих отраслях и на предприятиях сопровождались постоянными попытками их руководства определить рациональные нормы выработки каждого типа сотрудников в условиях смены оборудования и продукции. Исходя из этого, они стремились по-новому рассчитать себестоимость продукции и прибыль.

В условиях «хозрасчета», вводимого на отдельных предприятиях, это было еще и вопросом экономии средств, точнее сказать, концентрации финансовых ресурсов в руках директоров. Расчетами норм труда занимались специальные профессионалы — нормировщики, которые формировали тарифы норм выработки и оплаты. Однако они совершали расчеты так, как прикажет директор. Забастовка обычно начиналась не только тогда, когда не так, как это было необходимо низовым работникам, пересматривались тарифы, менялись условия труда или вопросы снабжения, но и когда у работников отсутствовало доверие к руководству завода и нормировщикам.

Бывший второй секретарь Московского обкома КПСС по промышленности и замзав Отделом машиностроения Александр Русанов в интервью подтвердил, что знает об определенном числе забастовок. По его словам, они в основном вызывались сокращением тарифов после того, как экспериментальные модели или операции осваивались и руководство завода считало, что рабочие за ту же единицу времени могут производить на 20 % продукции больше. Обычно, если дело доходило до забастовки даже нескольких человек и это становилось известным партийному руководству, непосредственные руководители забастовавших работников (мастер и начальник цеха) теряли свою работу[786].

Самым известным событием такого рода были массовые протесты в Новочеркасске (1962), но и потом только на индустриальных предприятиях ежегодно проводилось как минимум несколько десятков «групповых остановок работы» (так забастовки именовались на уровне официальных документов) или «волынок», как иногда говорилось в кругу руководства. Так, например, в 1969 году записка ЦК КПСС (за подписью замзавов Орготделом и Отделом тяжелой промышленности) констатировала, что за год бастовало 20 предприятий (из них 4 в Белоруссии и 11 на Украине)[787].

Однако в этих забастовках, как правило, принимали участие десятки, максимум несколько сотен работающих. Они охватывали только отдельные цеха или скорее отдельные смены в цехах. Их продолжительность редко превышала несколько часов рабочего времени, то есть срок, достаточный для приезда представителей вышестоящего руководства, региональных партийных органов и последующей передачи им бастующими своих требований.

Виталий Воротников в мемуарах вспоминает о случае «волынки» на шинном заводе в Воронеже в марте 1974 года, вызванной несоблюдением условий труда. Рабочие работали в старом цеху в облаке сажи. Предприятие в этом отношении было отсталым и испытывало очень много проблем[788]. Требованиями рабочих заинтересовался Косыгин, специально позвонивший Воротникову (тот его заверил, что «волынки» нет и работа продолжается) и немедленно приславший министра нефтехимической промышленности Виктора Федорова. Тот приехал через сутки и договорился с Воротниковым, что на предприятии будет построен новый цех взамен устаревшего[789].

В целом забастовки такого масштаба не представляли никаких серьезных проблем ни для экономической, ни для политической системы[790]. Они не были предметом серьезных обсуждений на уровне руководства страны. Как правило, информация о них не попадала даже в оппозиционную, диссидентскую среду и самиздат[791], однако они несли послание о возможности их превращения во что-то большее.

Успехи польской «Солидарности» в 1978–1980 годах показали советским рабочим не только предмет для подражания (число забастовок резко выросло, до нескольких сот в год). Они дали надежды (ложные) части оппозиции на возможность смычки с рабочими массами. В 1979 году был основан профсоюз СМОТ, который, впрочем, реальным профсоюзом так и не стал, оставшись группой диссидентов. Действия «Солидарности» вызвали достаточно серьезную обеспокоенность в верхнем эшелоне власти. Настолько серьезную, что, например, группа корабелов из Ленинграда специально ездила в Гданьск на переговоры с рабочими. Затем в Варшаву ездила для «понимания обстановки» группа партийных чиновников среднего уровня[792].

Впрочем, важнее было то, что в 1980–1981 годах Секретариат ЦК КПСС вынужден был рассматривать вопросы резко усилившейся волны забастовочной активности. В 1979 году аппаратом ЦК КПСС было зафиксировано 300 «отказов от работы», в которых приняли участие более 9 тысяч человек[793]. В 1980 году — 64 отказа (3700 человек), в первой половине 1981 года — 55 «конфликтных ситуаций», в том числе 35 отказов от работы (1125 человек)[794].

Основной причиной забастовок в этот период назывались коллективные договоры. Предприятие (при молчании профсоюзов) навязывало рабочим договор, согласно которому рабочие крупных подразделений лишались премий в случае, если часть работников не выполнит план или проявит себя негативно в общественно-политической и правоохранительной сфере. Как можно понять из документа, подобные требования начали вводиться в 1978 году и носили достаточно стихийный (со стороны предприятий) характер. Не встретили они первоначально отпора и со стороны рабочих, которые, по всей видимости, привычно проигнорировали очередные «обязательства», заключенные от их имени[795]. Однако по мере того, как эти «обязательства» стали применяться, лишая рабочих привычных премий и даже сокращая зарплату, поднялась волна забастовок, затронувшая в 1979 году производства от Норильска и до Западной Украины[796]. В 1980–1981 годах бастовали на предприятиях Урала, Поволжья, Сибири, Украины, Литвы, Северного и Южного Кавказа[797]. При этом обязательства по улучшению условий труда, данные предприятиями по «коллективным договорам», по данным аппарата ЦК КПСС не выполнялись в 5 % случаев, что в масштабах советской экономики давало 490 тыс. потенциально взрывоопасных мест[798]. Прежде всего забастовки охватили машиностроительные и металлургические предприятия базовых отраслей промышленности, где относительно невысокие зарплаты сочетались с тяжелыми условиями труда. Другими причинами забастовок стали пересмотры нормативов, постоянная сверхурочная работа, плохие условия труда, плохое снабжение, отказы в льготной пенсии для работников вредных производств. Вылезали и другие неожиданные проблемы, например трехмесячная задержка зарплаты работникам свинцовых рудников в Южной Осетии[799].

В этой связи в 1980 году секретари ЦК КПСС Иван Капитонов (отвечавший как руководитель Орготдела в том числе и за урегулирование забастовок и прочих конфликтов с населением) и Владимир Долгих (курировавший тяжелую промышленность) через постановление Секретариата ЦК КПСС рекомендовали министерствам немедленно прекратить практику коллективной ответственности трудящихся, а профсоюзам — вспомнить о своих правах и обязанностях по урегулированию трудовых конфликтов[800]. Однако и год спустя эти призывы не были услышаны и являлись, по словам составителей записки в ЦК, причиной забастовок «во многих случаях»[801].

Хотя, как мы видим по статистике аппарата ЦК КПСС, число забастовок за 1980–1981 годы значительно, в восемь раз, сократилось относительно 1979 года, полностью искоренить это явление не удалось вплоть до перестройки. Самая продолжительная и брутальная забастовка 1970–1980-х, зафиксированная мемуаристами, продолжалась три дня в начале июля 1981 года на участке № 11 шахты им. Ворошилова производственного объединения «Прокопьевскуголь» в Кемеровской области. Ее причиной стало увольнение начальника участка, пользовавшегося уважением у рабочих. Она разбиралась с участием инструктора (1972–1982) Орготдела ЦК КПСС Степана Карнаухова, который вылетел на место и полез в шахту к бастующим, благо до партийных органов он прошел путь от наладчика оборудования до директора шахты. Результаты его поездки разбирались на собрании сотрудников отдела с участием главы — Ивана Капитонова[802].

Крупные протесты рабочих по социальным мотивам случались и в последующие годы. В 1984 году 300 строителей Саяно-Шушенской ГЭС подписали коллективное письмо с протестом против резко ухудшившегося после смены директора снабжения и плохого медицинского обслуживания. Печальное состояние дел на этой стройке, когда работники буквально голодали и жили за счет посылок родственников из крупных городов, зафиксировал в своем дневнике за 1982 год и Анатолий Черняев[803]. В результате приезда двух комиссий новый директор строительства был снят и заменен на прежнего, а статус снабжения («московское») восстановлен[804].