Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты

Андерсон обратился к своим русским друзьям со скромным предложением: купить весь запас ценных металлов Центрального банка и Министерства финансов за исключением золота. Он купит палладий, родий и серебро. Все, что есть.

Отчаянный план Андерсона предусматривал искусную логистику. Часть металла будет доставлена в Москву из Сибири на бронепоезде. Затем вся партия отправится самолетом в Швейцарию и будет храниться в банковском хранилище с пометкой Tiger. Tiger заплатит 4 миллиарда долларов, когда металл будет ему передан, — ту сумму, которая поможет снизить сиюминутное давление на российский бюджет. Затем он станет распродавать на рынках запасы постепенно, делясь прибылью с российским правительством. По оценкам Андерсона, возможные доходы Москвы могли бы составить приблизительно 8 миллиардов долларов или около того.

Андерсон вылетел в Москву в июле, чтобы встретиться с высокопоставленным должностным лицом из Центрального банка. Обстановка казалась благоприятной для заключения сделки: доходность ГКО подскочила с 70 % в мае до уровня более чем в 100 %. Андерсон и его собеседник хорошо поладили. Президент Ельцин, по всей видимости, знал о сделке и одобрил ее. Возвращаясь в офис Tiger на Парк-авеню несколько дней спустя, Андерсон чувствовал себя так, будто сделка всей его жизни была почти уже в кармане: Сорос и Наполеон пускали слюни на безграничную российскую романтику, а Андерсон почти готов был показать, что один хеджевой фонд мог скупить сокровища целой страны. Затем Манхэттен настигло сообщение из Москвы. Нужно предусмотреть комиссию.

Андерсон просмотрел запрос и дал детальный ответ. У Tiger, ответил он, нет проблем с выплатой комиссии, в конце концов он всегда выплачивал комиссионные биржевым брокерам. Но Tiger не мог согласиться с деталями российского предложения. Русские хотели подписать два контракта: один официальный о купле-продаже металла, в котором не будут указаны комиссионные и один частный, по условиям которого оплату необходимо будет перевести в кипрский банк. Российский парламент и общественность будут знать лишь об официальной версии договора, и поэтому вопроса о том, кому причитаются комиссионные, не возникнет.

Андерсон ответил, что у него с этим есть проблемы. «Это должен быть один контракт», — настаивал он.

Какое-то время Москва хранила молчание. Затем пришел ответ: хорошо, понятно, а как насчет перечисления суммы комиссионных в банк Гибралтара?

Андерсон снова дал разъяснения. Не важно, куда перечислять — на Кипр, в Гибралтар или в другую гавань. Но информация должна быть обнародована, и все должно быть включено в один контракт. Юристы Tiger и российские юристы должны будут изучать один документ, и он должен выдержать тщательное публичное внимание на Западе и в России.

Сообщения перелетали между Москвой и Нью-Йорком, пока, наконец, не стало ясно, что соглашение невозможно. Для русских не было ни малейшего повода продавать без получения комиссионных частным образом. А у Андерсона не было возможности спасти сделку десятилетия49.

В КОНЦЕ ИЮЛЯ, К ТОМУ ВРЕМЕНИ, КОГДА ПЕРЕГОВОРЫ

о продаже палладия закончились неудачей, российский кризис развернулся с новой силой. Сообщение о большом займе МВФ поступило 13 июля, но это успокоило рынки лишь на короткое время. Через неделю после сообщения МВФ второй выпуск облигаций, гарантированный Goldman Sachs, с помощью которого планировалось заработать 6,4 миллиарда долларов, привлек лишь 4,4 миллиарда долларов. Рынок российских облигаций обрушился, а за ним вскоре и рынок ценных бумаг. Неожиданно даже азартные хеджевые фонды стали относиться скептически к финансированию России. Так как иного выбора не оставалось, русские возобновили секретные переговоры со своим старым приятелем, Джорджем Соросом.

Экономическая команда Ельцина сделала Соросу предложение. Государство продаст с аукциона еще 25 % «Связьинвеста», между тем победитель первого аукциона немедленно предоставит правительству промежуточный краткосрочный кредит, так же как поступил Сорос год назад. Но на этот раз Сорос не был готов сотрудничать: летом 1997 года он снабдил Россию несколькими сотнями миллионов долларов, но теперь понадобились бы миллиарды для того, чтобы вытащить страну из кризиса. В пятницу 7 августа Сорос позвонил Анатолию Чубайсу и Егору Гайдару, ведущим экономистам Ельцина, и сказал, чтобы те вернулись в реальность. Иностранные и российские инвесторы устали скупать российские долги. И будет невозможно отложить платежи по большому количеству ГКО, когда наступит срок их выплат. Чтобы выйти из этой кризисной ситуации, потребуются миллиарды, а не миллионы.

Выслушав Сороса, Гайдар сообщил ему свои подсчеты финансирования России: он оценил потребности страны в 7 миллиардов долларов. Сорос возразил, что Гайдар по-прежнему занижал сложную проблему. Он оценил потребности России в 10 миллиардов долларов. Консорциум «Связьинвест» мог потянуть на 500 миллионов долларов, подсказал Сорос. Остальные средства должны были поступить от западных банков и правительств50.

Следующий звонок Сороса был Дэвиду Липтону, главному чиновнику по международным операциям в казначействе США. Сорос убеждал казначейство предоставить часть промежуточного краткосрочного кредита, используя тот же метод, что применялся для спасения Мексики три года назад. Липтон резко возразил Соросу, сославшись на то, что в конгрессе такую помощь не поддерживают: русские уже использовали свой последний шанс в виде июльского пакета МВФ. В понедельник 10 августа Сорос снова коротко переговорил с Липтоном. Он позвонил Лоуренсу Саммерсу, второму по значимости чиновнику в казначействе, а в пятницу побеседовал с секретарем казначейства США, Робертом Рубином. Чтобы стимулировать команду казначейства, Сорос убедил сенатора Мича Макконнелла, влиятельного республиканца, позвонить Рубину и предложить поддержку его партии в отчаянной попытке спасти Россию. В этом шквале телефонной дипломатии Сорос вышел за рамки той роли, которую он играл в Южной Корее, где он вел себя как Международный валютный фонд, ведущий экономическую политику, которая могла бы привлечь частный капитал. Теперь он стремился играть роль посредника при полноценной правительственной помощи.

Не в первый раз двойственная натура Сороса стала причиной неприятностей. Члены правительства, с которыми он контактировал, не знали, как трактовать его взгляды: ратовал ли Сорос за то, что будет хорошо для мира, или же за то, что будет хорошо для его портфеля? Чувствуя, что его частные беседы не увенчались успехом, Сорос обратился к общественности в длинном письме, опубликованном в Financial Times 13 августа. Теперь наступила очередь инвесторов почувствовать неуверенность. Сорос предположил, что, как часть пакета, в который будет входить западное финансирование, русские должны снизить бремя рублевых ГКО, обесценив валюту на 15–25 %. Это было разумной политической рекомендацией, но все на рынках трактовали это как публичное заявление о том, что Сорос избавляется от рублей.

Исходя из разумного предположения, что Сорос готов повторить торговлю фунтами стерлингов 1992 года, инвесторы направились к выходу. Через день после опубликования письма Сороса доходность ГКО упала на 165 %. В понедельник 17 августа, столкнувшись с неотвратимым бегством с рынков, Россия провела девальвацию рубля и объявила дефолт по иностранным долгам51.

Правда же была в том, что Сорос не сокращал свои рублевые позиции. Он предвидел неизбежность девальвации и даже ускорил этот момент. Но вместо того чтобы продать то, что можно было выжать из валюты, зная, что политики ничего не предпримут, чтобы спасти ее, он попытался заставить политиков вести себя иначе. На самом деле, вместо того чтобы сокращать рублевую массу, фонды Сороса были полны рублей. Вдобавок к фактической задолженности по «Связьинвесту» в 1 миллиард рублей эти фонды владели всеми видами российских облигаций и акций52. В результате дефолта и девальвации Quantum и его дочерние фонды потеряли 15 % своего капитала или около 1–2 миллиардов долларов53.

Для Стэна Дракенмиллера, для которого результаты деятельности фонда Quantum были делом всей его жизни, это был горький момент. Для любого, кто понимал масштаб и вид потерь, идея о том, что Сорос был суперхищником, превратилась в нонсенс. Но сам Сорос перевел поражение на совершенно иной уровень. Оглядываясь на свой прошлый опыт, он писал: «Я ничуть не жалею о своих попытках помочь России двигаться в сторону открытого общества. У них ничего не получилось, но я по крайней мере пытался помочь»54.

Сорос сошел с Олимпа как мессия, чтобы спасти грешников. Он был распят.