Полихромный ноктюрн

— Тебе было тяжело отпустить их. Я помню это, как вчера. Тогда я поступила глупо. Должно быть, вино ударило в голову. Сам знаешь, мы становимся слишком чувствительными после него, — мягко произнесла Гильона, а потом голос изменился, стал двойным: — Тебе следовало вывернуть их наизнанку. Ты так не думаешь? Ведь именно они окропили простынь моей кровью…

— Ты поступила так, как считала нужным, правильным. В этом вся ты. Время, проведённое с тобой, показало мне другой мир, невероятный мир, — утвердил он, вспоминая былое. — И знаешь что? Когда я зашёл так далёко и вижу всё со стороны, мне кажется странным…

— Что же? Как по мне, всё предельно понятно.

— Как я мог не услышать их шагов, приближающихся к нашей постели? Как не услышать твою боль, когда железо вошло в твоё сердце? Прокрасться мимо меня и сделать такое… немногие способны на это.

— Специальный отдел Министерства не причём. Хексенмейстеры не делали этого, не они держали клинок, — сообщила она с полной уверенностью, поняв его намёк.

— Садоник лично посетил наш дом, — падая в ранее закрытую яму осознания, вспомнил пугало. — Наместник лично постучался в дверь. Даже не дождался рассвета. Всё произошло быстро… Совпадение? Мне тяжело думать. Пытаюсь, но не могу. Будто плыву под льдом замёрзшей реки. Не могу пробить корку. Но скитаясь по слоям этого мира, я понял, что случайности не всегда случайны…

— Садонику была нужна твоя помощь. Но, в итоге, сам предложил её тебе. Не нужно подозревать его доброту. Сейчас в тебе говорит дурман, влияние Хора. Не позволяй сбить себя с верного пути. Ты говоришь безумные вещи. Хотя бы потому, что Наместник не мог подослать убийц, чтобы перетянуть тебя на свою сторону. Да и… даже они не смогли подобраться так близко к тебе. Верь мне!

— А те опарыши, они разве могли? — спросил Фель и посмотрел в глаза Гильоны.

От зеркала начали расползаться различные многоногие гады. Бежали от чего-то или же к кому-то. В отражении завился поток червей. Бескостные собирались воедино, изображали человеческий контур. Налетел рой чёрных мух и обволок его, после чего испарился, оставив только плетёного человека. Тут эссенции вломились в подвал, новое поле их битвы — в подвале.

Туманная фигура попятилась, сделала несколько шагов назад, где к ней подошло безликое существо с бесчисленным множеством бездонных всёпоглощающих глаз. Их взгляд хоронил необъяснимый страх под песками забвения; и являл на его место нечто иное. Подобное нельзя описать, а можно только почувствовать. Чудовища зарычали и сразу разбежались как тараканы от огня свечи. Квинтэссенции, несмотря на раны и измождённость, выпрямили спины и торжественно подняли оружие, поприветствовали салютом. Оно схватило туман за горло, расставило свои крылья из сотен живых мертвецов. Дитя Старой войны появилось прямо там. Всего лишь через миг, мантия отражения разлилась густой тьмой, она ужасающей вольной полетела от Хора.

Тут насвистывание зазвучало вновь, и к нему присоединились потрескивания — подпевали. Стекло задрожало натянутой нитью. По нему короткими перебежками побежали трещины — зеркало разлетелось на осколки и пыль, а стрелки часов остановились.

— Давай же! Покончим с этим! Рамдверт! — зарычал опустошенный запоздалым осознанием.

Неожиданная разновидность ненависти заклокотала в груди. Затерявшись в урагане ярости, ринулся вперёд. Битва за жизнь, битва за радость и счастье впереди. Нельзя медлить, нужно застать врасплох, ошарашить неудержимостью. Показать настоящий натиск.

Лезвие топора уже вонзилось в голову кукольного и человекоподобного предмета. Струйки побежали по обезображенному лицу марионетки, багровый вековой занавес опускался.

Лёжа в кровавом месиве, соскальзывал на обратную сторону жизни. Его удерживал только призрачный пряный аромат, который захлёбисто пытался вдохнуть.

— Ну и ну. А ты его разозлил. Сразу вспомнила гигантов из оплота, — произнесла туманница с насмешкой. — Знаешь, ты смотрел на Бургомистра свысока, а сам оказался таким же. Какое разочарование, да?

Ответа не было. Должно быть, собирался с быстро покидающими его силами для последних глотков воздуха, пропитанного ароматом вина.

— Что? Не можешь и слова произнести? А, ну да. С железякой в черепушке сложно шевелить языком. Но знаешь, будь ты лучше, смог бы сказать хоть что-нибудь на прощание. А то… твоё: «Давай же! Покончим с этим!», — выглядит крайне жалким.

— Ответь мне… Ты обманула меня? — туманная фигура улыбнулась, отвела безразличный взгляд. — Конечно… никогда бы не сказала мне убить. Теперь вижу, Рамдверт был прав, — сжимая кулаки, прохрипело Пугало живых полей в последний раз. Его представление закончилось под брезгливые аплодисменты безвозвратно утраченного счастья.