Старовский раскоп

* * *

Каждую ночь теперь Ингмару снился один и тот же сон.

Река. По реке стелется туман. Такой густой, что не понять — утро ли? Вечер? Холодно до нытья костей. И идет навстречу Богиня. Туман стекает по её белому платью к босым маленьким ступням, а она смотрит на Ингмара. Без улыбки. Страшно смотрит.

— Я голодная, — говорит. — Мне нужен человек. Дай мне его.

И всё. На этом сон заканчивался, а Ингмар просыпался в поту и страхе. Бывало это среди ночи и почти тут же Ингмар проваливался в следующий сон, более приятный. Обычно после визита Богини он во сне охотился. Бегал по лесу, рвал кого-то зубами, иногда терзал шею белесого "сиятельства"… Подымался с утра вялый, как моченое яблоко. Весь день робали, как проклятые, спешно подымали какие-никакие избушки, землянки даже, и то боялись не успеть к снегам. И каждый день с утра и до вечера, неотвязно ожидал Ингмар обещанных Владимиром страшных кар Верхних, а ночами замирал от ужаса в кошмарах. Наяву Саат пока не являлась, а места здесь были совсем дикие и зверь ходил непуганый. С голоду помирать не придется.

А мать ничего, вроде оправилась. Не смеется, правда, теперь совсем, но и к веревке не тянется. А то, шептали женщины, приглядывать нужно бы, дескать, как бы руки на себя не наложила. В первые дни боязно было за нее. За себя проще, за себя-то Ингмар знал, что отомстил и теперь отцовскому духу на той стороне спокойно. Он уже в лесу вечной охоты и ничто его в этом мире не держит. Мать, правда, говорила, что ходил он к ней.

А к Ингмару ходила Саат. Ходил и ходила.

Лег снег. Помаленьку начали забываться город, "белые" и "красные", запах пороха и ночь мести. Жизнь налаживалась. Хоть не в прежнем удобстве, а зажили.