Огонь под пеплом

24

Стокгольм, 14 августа 1810 года.

Любезная сестра!

Ваше письмо меня растрогало. Вы поступили благородно, предупредив человека, намеренного вверить Вам свою честь, об опасностях, грозящих неопытному сердцу. Если он любит Вас — не с пылкой страстью юноши, рассуждающего как завоеватель, а с нежностью зрелого мужа, находящего в любви утешение и поддержку, — он поймет Вас и поможет Вам полюбить его самого.

Я тоже прекрасно понимаю Вас, дорогая Шарлотта. Мы все жаждем оказаться в плену любви, о которой поется в песнях и говорится в романах; это желание порой ослепляет нас, заставляя принять пламя вожделения за священный огонь и расписать едва намеченный портрет самыми яркими красками, хотя он и утратит от этого всякое сходство с оригиналом. Упоение от любви подобно опьянению от вина: мир кажется нам лучше и ярче, когда мы полны ею, но, увы, после наступает похмелье. Что было бы, если бы А.Р. и я поддались взаимному влечению, забыв обо всём? Мы, безусловно, познали бы счастье, но весьма скоротечное. Что смог бы я предложить своей возлюбленной, если бы она последовала за мной наперекор воле родителей, обрекая себя на скитания, бедность, беспокойную жизнь, заботы, труды, ненадежность положения? Один необдуманный поступок зачастую влечет за собой цепочку других; я знаю офицеров, которых вечные упреки и сознание собственной вины перед доверившимися им созданиями подвигли на еще худшие проступки: растрату казенных средств, шулерство, мародерство… Вы знаете, что я на это. неспособен, но если предположить, что отчаяние побудило бы меня переступить через принципы — любила ли бы она меня по-прежнему, увидев, каким я стал ради неё? И смог ли бы я сохранить в неприкосновенности чувство, предмет которого утратил бы былую привлекательность? Блаженны те, кто обрел в супружестве довольство и покой, вкушая хмельной напиток умеренными глотками, чтобы не оглушать им себя, а наслаждаться его благотворным воздействием, но ведь со временем вино способно превратиться в уксус. Вы рассудительная девушка, Шарлотта, и гораздо лучше меня знаете господина Рютберга. У вас достаточно воображения, чтобы представить себе повседневную жизнь рядом с ним, и взвесить на весах своего сердца, каких черт в нём более — привлекательных или отталкивающих. Не мне решать за Вас, но если Вы полагаете, что без колебаний оставите его, устремившись за миражом, стоит лишь ему появиться на горизонте, вернитесь к нашему первому плану: продайте имение и приезжайте в Швецию. Невинность, угодившую в силки опытного обольстителя, легко извинить, но мать семейства, вдруг уподобившуюся неосторожной бабочке возле свечи, неизменно ждет всеобщее осуждение.

Не стану от Вас скрывать, что вырученных за имение денег вам хватит в обрез на небольшой домик в каком-нибудь маленьком городке; столица с ее дороговизной будет нам не по карману. Возможно, лучше даже приобрести участок земли и сдавать его в аренду: это, по крайней мере, будет приносить постоянный доход, а Вы знакомы с сельской жизнью и умеете вести хозяйство. Подумайте еще раз, сестра: имеет ли смысл менять одну глушь на другую? Единственной выгодой от переезда будет возможность чаще видеться, если, конечно, наш полк не переведут из Стокгольма обратно в Померанию.

В столице сейчас неспокойно, на площадях собираются люди, таверны и кабаки вечно полны и гудят как ульи: все обсуждают выборы в Эребро. Неделю назад объявили, что Риксдаг утвердил кандидатуру принца Августенбургского, за которого стоял генерал Адлерспарре, и многие, включая меня, вздохнули с облегчением: всегда проще идти вперед по выбранной дороге, чем маяться на распутье. Но здесь этим решением остались недовольны: чернь требует князя де Понтекорво, то есть французского маршала Бернадота! Даже генерал Вреде стоит за него, хотя лейтенант Мёрнер, затеявший всю эту авантюру, до сих пор сидит на гауптвахте. Третьего дня в Стокгольм прибыл некий курьер из Парижа, который был принят министром иностранных дел, и с тех пор повсюду только и слышно: Бернадот! Бернадот! Люди, которые в глаза его не видели, рассказывают, что он храбр, умен, красив, к тому же из протестантской семьи, и самое главное — его сына зовут Оскар! "Божье копье!" Он будто нарочно дал своему сыну древнее скандинавское имя, словно Господь еще десять лет назад приоткрыл ему свой замысел! Продажные писаки сочиняют дурные вирши о том, что "Швеция вздохнет в тени его меча, как иссушенная земля под летним ливнем", а другие кладут их на музыку. Вы сами видите, сестра, как легко увлечься мечтой, которая может оказаться пустой химерой. Говорят, что король категорически против того, чтобы сделать своим приемным сыном якобинца. Нам остается только ждать и молиться, чтобы разум возобладал над легкомыслием.

Надеюсь, что это письмо застанет Вас в добром здравии, и остаюсь Ваш любящий брат

Густав А.