Экземпляр номер тринадцать

Глава 6

В это самое «хорошо» мне верилось с большим трудом.

Буквально зашвырнув меня в коляску, над которой по случаю небесной мороси был раскрыт капюшон, вир уперся взглядом на дорогу. И лишь с силой сжатые кулаки выдавали то, каким гневом кипит мой опекун.

Я испуганно сжалась в своем углу сидения, судорожно теребя озябшими пальцами тайно переданный мне бабушкой предмет. На ощупь, в руках было сжато что-то небольшое, продолговатое и удивительно холодное. Там же имелась тонкая металлическая цепочка, которая извивалась в кулаке тонкой змейкой и все время норовила выскользнуть наружу.

«Кулон» — догадалась я, аккуратно прощупывая пальцами острые грани предмета — «Видимо, магически заряженный на вызов»

Вот только чем бы мне помогло истеричное призывание бабушки в портативное устройство связи, случись то, о чем я боялась даже думать?

Очень осторожно я спрятала украшение в кармане юбки, пытаясь не совершать при этом резких движений.

« Я рядом» сказала она. Что значит рядом? Пока Ада доберется до меня может произойти что угодно. Даже самое непоправимое.

Я тоненько всхлипнула, чем и привлекла внимание погрузившегося было в свои мысли мужчины:

— Что рыдаешь? — неожиданно грубо рявкнул на меня он — Страшно? Правильно. Бойся меня. Раз не получилось по-хорошему, то пусть будет так!

— Вир Драг… — пискнула я.

— Чего тебе не хватало? А? — не слушал меня опекун, все больше заводясь — Чем я тебе плох оказался? Я же хотел нормально все сделать! Чтобы постепенно… Неужели за столько лет ко мне не прикипела? Я же с тебя пылинки сдувал, баловал! Думал, проникнешься. Присмотришься. Ну разница в возрасте — подумаешь? Маленькие девочки любят мужчин постарше. Думал, сейчас заберу тебя к себе и у нас будет время, чтобы ты успокоилась, подумала, комфорт оценила. Спальню тебе из Фиры заказал! Шмотками роскошными весь гардероб забит. Драгоценности вон фамильные из столицы забрал. Ладно, думаю, горе у нее. Сейчас в себя придет, увидит все это и сама не захочет уходить. А там цветы, конфетки и все на мази! Так нет же!

— Вир Драг, пожалуйста… — еще тише выдохнула я, все более вжимаясь в спинку сидения.

— Что «пожалуйста»? Что «пожалуйста»?! Надо тебе было перед теткой истерики закатывать? Черт… Теперь все планы коту под хвост.

— Отпустите меня — всхлипнула я — Я не хочу… Я не смогу жить с Вами.

— Что?! — практически ахнул мужчину — Что ты сказала?!

— Я не смогу с Вами жить. Пожалуйста! Мне не нужно ничего. Драгоценности эти, платья… Я ничего не возьму. Просто отпустите меня! Я… я боюсь Вас!

— Ты никуда не уйдешь! — рявкнул опекун, от чего дрогнул и покачнулся магический светильник, подвешенный к закрытому капюшону коляски — И точка. Боишься? Ну, значит пусть будет так!

Экипаж качнулся и мягко остановился у входа в особняк. Едва лакей успел опустить подножку, как вир вылетел из коляски и, буквально, рывком вытащил меня следом:

— Быстро в дом, Делия! К себе, наверх!

Не дожидаясь повторного приказа и ничего не видя перед собой от слез, я влетела внутрь. Мужчина не отставал ни на шаг. Но едва дворецкий успел закрыть за нами дверь, как к хозяину вылетел его секретарь:

— Вир Драг! Вот! Это пришло буквально пять минут назад.

— Что это? — ледяным голосом произнес опекун, так и замирая с пальто, в руках, которое он не успел кинуть подоспевшему слуге.

— Это… уведомление о назначении даты суда по пересмотру дела об опекунстве над несовершеннолетней вирой Адаль — Он состоится послезавтра…

Я пораженно замерла в руках лакея, который как раз помогал мне снять и мое пальто.

— Ах, вот как? — безэмоционально проронил мужчина и чрезмерно аккуратно передал-таки свою мокрую от дождя одежду лакею — Быстро…

— И это еще не все — подавленно проронил секретарь — Вот!

— А это? — почти незаинтересованно дернул бровью вир.

— Это уведомление об одобрении ходатайства верховной ведьмы Темного ковена о включении ее в состав комиссии по рассмотрению дела…

На миг мужчина просто застыл. А затем внутри его грудной клетки зародился животный рык, который секундой позже буквально сотряс богатый холл дома:

— Тварь! Ведьма! — и вир заметался по залу, поминутно зарываясь пятерней в свои густые волосы — Ты! Это все ты виновата! — вдруг взревел он, обвиняющее тыкая в меня пальцем.

Я перепуганно отпрянула, практически прижавшись спиной к лакею, который так и не успел снять с меня промокшее пальто.

— Я не понимаю…

— Договорилась с теткой, да? Решила от меня улизнуть? Какая же ты тварь… А впрочем, чему я удивляюсь? Темные ведьмы все твари! Все до одной! А я ее пожалел… хотел по-людски с ней… Темная гадина! Но теперь все! Быстро пойдешь в след за своей мамашей! Обойдемся без игр.

— Вир Драг — я откровенно расплакалась, прижимая к щекам ладошки — О чем Вы?

— В комнату! Живо! И не высовывайся оттуда, покуда за тобой не придут! — рявкнул опекун, для наглядности указав мне пальцем в сторону лестницы на второй этаж — Ты — дернул он подбородком в сторону секретаря — Срочно отправь уведомление о моем обязательном присутствии на суде. И в наивежливейшей форме! Пусть через пару минут ко мне в кабинет зайдет дворецкий.

— Так точно, вир — поклонился за его спиной упомянутый слуга.

— Отправлю ответ через минуту — подтвердил и свое поручение секретарь.

А мужчина тяжелым быстрым шагом направился в кабинет, даже не бросив взгляда на мою летящую вверх по лестнице фигурку.

Вихрем ворвавшись в свою, к слову и правда весьма богато обставленную комнату, я прямо с разбега кинулась на кровать и, зарывшись лицом в подушки, зашлась горькими рыданиями.

— Мама… мамочка — навзрыд плакала я — Почему? Как ты могла оставить меня ему?

Тело мое стрясалось от нервного перенапряжения и разрывающей тоски.

Я плакала по своему беззаботному детству. По потерянному ощущению спокойствия и надежности. По тихой размеренной жизни в нашем небольшом, но таком уютном доме, в который я больше никогда не вернусь.

Нет, между мной и мамой никогда не было особенно теплых чувств. Я с некоторым удивлением всегда наблюдала, какой глубокой и теплой казалась любовь матерей моих подружек к собственным дочерям. Моя же мать, скорее, вела себя как наставница. Заботливая, внимательная, строгая. Но и только. Ее больше интересовало мое физическое здоровье, ухоженность и беспрекословное послушание, нежели душевное состояние. Вся сила ее огромной, пылающей любви доставалась исключительно мужу. Если бы я лично не видела, каким восторгом и обожанием загораются ее глаза, стоит отцу войти в дом, никогда бы не поверила, что она вообще может чувствовать что-то большее, чем просто легкая привязанность. Даже родная дочь вызывала у нее любые чувства: от гордости до злости. Но никогда не удостаивалась и сотой части той всепоглощающей любви, которую она питала к собственному супругу.

Задевало ли меня это? Как ни странно, нет. Я никогда и не нуждалась в ее любви. Мне вполне хватало того, что я чувствовала за своей спиной поддержку, заботу и надежность семьи. В принципе, меня больше радовали спокойствие и свобода, нежели проявление чувств. Даже отец, поначалу пытавшийся всеми силами компенсировать нехватку материнской любви у своей дочери, вскоре обнаружил, что я скорее тягочусь его чрезмерными эмоциями, нежели ищу их.

— Она темная — со смешком, целовала его в висок мать — Ей это не нужно. Никому из нас не нужно.

— Но ты другая — мягко говорил отец, накрывая своей мозолистой ладонью лежавшую у него на плече женскую ладошку.

— Только с тобой — жарко выдыхала ему в ухо жена — Мне нужна только твоя любовь. И ничья больше. И свою я тоже целиком отдаю тебе.

Наверное поэтому меня не особо удивило, что после ухода мужа моя мать не нашла больше в себе сил жить. Меньше, чем за пару недель она словно высохла изнутри. Казалось, горе выкачало из нее все соки, силы и даже само желание дышать.

Глупо было рассчитывать, что чувства к дочери заменят ей единственного любимого человека. И, все-таки, мне было обидно.

Обидно за то, что она так плохо озаботилась моим дальнейшим будущим, недальновидно передав в руки этому пугающему, явно недоброму мужчине.

Я плакала от безысходности и страха за свою дальнейшую жизнь. От бессилия, потому что пока не имела возможности хоть как-то самостоятельно о себе позаботиться. От обиды на то, что мой дар, судя по всему, оказался настолько слаб, что даже мамину работу в деревне я не смогла бы полноценно продолжить. А, значит, и обеспечить себя я тоже не смогу!

— Мамочка, как ты могла? Ты же не подготовила меня к тому, что я останусь одна… Как мне жить?

Вскоре, подушка насквозь промокла. А я, устало, перешла к судорожным всхлипам и шмыганью носом. Вокруг было неожиданно темно. Комната, оказалось, уже погрузилась в серые холодные сумерки. Дождь за окном усилился, постепенно перерастая из мелкой мороси в полноценный осенний ливень.

Я с трудом села на кровати, огорченно отмечая тупую головную боль, которая часто сопровождала любые сильные всплески моих эмоций. Нужно было срочно успокоиться, пока она не переросла в откровенную мигрень.

Кряхтя, я попыталась аккуратно слезть с кровати, как в мое бедро уперлось что-то острое, ощутимо уколов нежную кожу. Я ахнула и тут же залезла рукой в карман, вынимая наружу забытый мной подарок. В тусклом свете ярко мигнул резными гранями небольшой продолговатый прозрачный кристалл, ограненный в форме капли. Верх кристалла оказался запаян золотым наконечником с просверленным в нем отверстием, через которое была продета тонкая цепочка. Собственно, острый металлический наконечник и впился в мое несчастное бедро, привлекая внимание.

Я тихо вздохнула и, с неожиданной для себя сентиментальностью, одела кристалл на шею, спрятав его под платьем. Едва я пригладила лиф, как в дверь аккуратно постучали.

— Д… да! — охрипшим от слез голосом отозвалась я.

— Вира Адаль! — громко произнесла из-за двери моя горничная — Вир Драг просит Вас спуститься к ужину.

— Я… передайте ему, что я не голодна — проговорила я.

— Но… Он сказал, что это не обсуждается. Вы позволите мне войти и помочь Вам переодеться?

— Тогда так и говорите, что это приказ — злобно огрызнулась я, самостоятельно распахивая перед опешившей служанкой дверь.

— С вашего позволения — коротко присела передо мной горничная и тут же кинулась к гардеробу, из которого уверенно извлекла темно-серое шелковое платье, с завышенным лифом и мягкой, длинной юбкой, украшенной изящной вышивкой чуть более темного оттенка. Квадратный глубокий вырез лифа прикрывали стального цвета кружева, прошитые россыпью мелких хрустальных страз. Точно такие же кружева оторачивали и скроенные легким фонариком короткие рукава платья.

— У меня траур, Риза — холодно бросила я, едва взглянув на чрезмерно дорогой для обычного ужина наряд.

— Серый цвет допустим для траура — тихо отозвалась прислуга — Как и коричневый, темно-лиловый, темно-зеленый и темно-синий…

— Значит у меня глубокий траур — огрызнулась я — Если другого черного платья в гардеробе нет, то я , пожалуй, спущусь в этом.