Замки роз: нерассказанные истории

Глава 2

Времени на сборы почти не оставалось.

Отец спешил. Путь от Тембриллии до Небесной Долины, где в кольце крутых гор таилась древняя Обитель, был неблизким. И кажется, наш повелитель опасался, что кто-то другой успеет занять место претендентки на кресло настоятельницы раньше его дочери.

Слухи о тяжелой болезни Всеблагой Девы распространялись по Материку как пожар. Те княжества и герцогства, что были ближе, имели неслабое преимущество.

Однако и у отца были козыри в рукаве. Я поняла это, когда кисло смотрела из окна на длинную вереницу телег, которую грузили мешками, бочками, тюками сундуками, живыми гусями и козами, и бог знает, чем ещё. Всё это отправлялось в качестве моего «вступительного взноса». Тембриллия богата. Вон те здоровенные, окованные медью сундуки наверняка содержат аккуратно сложенные стопки нашего знаменитого кружева, за которое иностранные купцы дают золота больше, чем весит легчайшее плетение.

Секреты кружева хранятся тщательнее, чем герцогская казна. К вышивальщицам не подпускают посторонних, а приёмы и схемы передаются от мастериц к ученицам под строгим контролем особых герцогских чиновников, которые следят, чтоб эта важная государственная тайна не покинула пределы Тембриллии.

Девушек из Тембриллии любят брать в жёны. Они приносят с собой богатое и редкое приданное.

Я вздохнула и отвернулась от окна.

Что мне до телег? Мне не разрешили брать больше одного маленького сундучка. Сказали, там всё нужное дадут, а значит, ничего не понадобится.

Но я всё-таки упрямо засунула под тряпки самое дорогое, когда горничная ушла.

Солнце медленно всходило над кромкой деревьев. Велели быть готовой через час. Я не спала всю ночь.

Матушка так и не посылала за мной, и я решила собрать смелость в кулак и сама к ней отправиться – хотя бы, чтобы от нервозности перестать грызть ногти.

Зря я это сделала.

Лучше бы уехала, не прощаясь – так, может быть, у меня бы ещё оставались иллюзии, чтоб в этом месте по мне хоть кто-то будет скучать.

Герцогиня де Тремон, почти невесомая в белом полупрозрачном платье, сидела в резном кресле у окна и с отсутствующим видом смотрела куда-то в небо. Её тонкие хрупкие пальцы, унизанные перстнями, без её участия вязали какую-то изящную вещицу поблёскивающей золочёной ниткой. Серебряный крючок мелькал споро и монотонно, а я стояла в трёх шагах от матери, всё не решаясь прервать её задумчивости.

Наконец, я прочистила горло и глубоко вздохнула.

- Я… уезжаю, матушка!

Блик. Блик. Блик. Солнечные лучи мелькают на быстро движущемся кончике крючка.

- Вы ничего мне не скажете? – прошептала я, борясь с подступающими слезами. Всё утро борюсь с собой, чтоб не разреветься, как последняя дура. Но её молчание, кажется, последняя капля.

Разворачиваюсь на каблуках и бросаюсь бегом к двери.

Уже у самого выхода вдруг торможу, и у меня вырывается:

- Неужели же… неужели вы никогда не жалели, что всё так? Ведь я же ваша дочь. Ведь могло всё быть как-то по-другому?

Мне в спину несётся:

- Единственное, о чём я жалела в этой жизни, так это о том, что вышла замуж за твоего отца.

Сжимаюсь как от удара, оборачиваюсь. Крючок больше не мелькает. Платок валяется на полу, тонкая золочёная нить протянулась от рук матери, жалобно повиснув.

- Как я любила, Николь… ах, как я любила! Как была счастлива. Как мы были счастливы с моим Этьеном. Пока нас не поймали и не разлучили. Конюху не дозволено любить княжескую дочь. Его отправили матросом на какое-то рыболовное судно, меня – под венец… У меня не было сил бороться. И вот я каждый день, каждую ночь кляну себя за слабость. Нельзя быть слабой в этом мире, Николь! Никогда не позволяй себе быть слабой. Борись за тех, кого любишь. Иначе узнаешь, что такое – умирать заживо без надежды на спасение…

Кажется, она меня больше не видела. Только прошлое, которое снова было живо перед её глазами.

Я обхватила руками плечи – меня била дрожь и стало холодно, как в погребе. Я вылетела из покоев матушки стрелой и помчалась вниз. Туда, к утреннему солнцу. Навстречу которому в длинную процессию вытягивались телеги. К дороге, которая увезёт меня в какую-то другую, новую жизнь.

И наверное, неважно, куда.

Лишь бы подальше.

Долгих три дня и две ночи по горным дорогам вытрясли из меня всю душу.

На исходе третьих суток показалось суровое строение тёмно-серого камня, лепившееся на склонах гор.

Стены были так высоки, словно одним своим видом должны были предупреждать – ни один мужчина не смеет даже шагу ступить за ворота, чтоб не осквернять своим присутствием покой святых дев.

Извозчик моего экипажа иронично хмыкнул, но остановил коней. И как же затащить внутрь всё это барахло, которое нагрузили со мной?

Мои сомнения разрешились, когда тяжёлые дубовые двери распахнулись, и навстречу нам вышли сурового вида женщины в чёрных просторных одеяниях до земли, полностью скрывавших фигуры. На головах только – белые платки. Обходя нашего извозчика по широкой дуге и бросая на него неодобрительные взгляды, одна из дам ловко взяла лошадь под уздцы. Другие тем временем сгоняли с телег одним своим мрачным видом прочих провожатых. Я так понимаю, теперь это добро принадлежит Обители, а бедные мужички потопают обратно на своих двоих. Благо, впечатлений от посещения этого потаённого места им на всю жизнь хватит, станут знаменитостями у себя в деревнях, наверное.

Со скрипом вращая натруженными колёсами, мой экипаж медленно преодолел арку. Я была до глубины души поражена толщине стен. А также тем, что там внутри ещё и чугунная решётка пряталась, которую можно было спустить для того, чтобы капитально перегородить единственный вход в Обитель.

Когда она с грохотом опустилась где-то позади, пропустив последнюю телегу, я почувствовала себя так, будто дверь темницы захлопнулась за моей спиной.

- Так значит, это тебя мне всучил де Тремон как «наследницу»?

Бледно-голубые глаза впиваются в меня пристально, так что взгляда не отвести. Как будто пытаются пробуровить мне душу.

Высокая и прямая как палка, вся изборождённая глубокими морщинами, с поджатыми сухими губами и властным взглядом – Всеблагая Дева Одетт, настоятельница Обители, нависает надо мной, полностью заполняя объем маленькой комнаты. Комната, где мне предстоит жить, будто вырублена целиком из куска камня. В ней всё каменное – пол, стены, потолок, оконный проём такой узкий, что само окно больше напоминает бойницу…

Всё каменное и ужасно холодное.

Холодней только направленный взгляд.

- Будешь ему писать письмо, передай, что не дождётся! Я ещё на его похоронах простужусь.

Хмыкнув над собственной шуткой, Одетт разжимает клещи взгляда, но мне от этого не становится легче. Потому что её цепкий, как паучьи лапы, взгляд, впивается в мой сундук.

- Открой!

Мой сундук стоит у окна. Здесь больше нет никакой другой мебели, кроме узкой кровати с тонким тюфяком, полки для книг на противоположной стене, и умывальника.

Не сразу понимаю, что этот приказ касался моего сундука.

- Ты ждёшь наказания? Оно последует, если мне придётся повторить ещё раз. Этот будет не самое лучшее начало твоего пребывания здесь.

«Отмираю» и кидаюсь к сундуку. Присаживаюсь на колени и дрожащими пальцами пытаюсь повернуть ключ в замочной скважине, он не сразу слушается. Откидываю крышку.

Дальше как в тумане.

Одетт отбирает у меня ключ, заставляет выкладывать всё содержимое сундука на кровать, критически рассматривает каждую вещь.

Тут же забираются все мои небогатые наряды. Мне оставляют только исподнее, полотенца, простыни – и мои швейные принадлежности.

А потом… я леденею, когда понимаю, что сурово прищуренный взгляд цепляет мои книги.

- Это ещё что?

Пытаюсь оправдываться, но не помогает.

Одетт наклоняется – на секунду мне кажется, что она не сможет разогнуться, но кажется, слухи о многочисленных болезнях этой карги сильно преувеличены.

Она открывает книгу на первой попавшейся странице… и её тонкие, изломанные брови ползут вверх. Вся покрываюсь холодным потом – и дело вовсе не в том, что сижу на голом камне – а просто до меня доходит, что по закону подлости Всеблагой Деве попалась моя любимая книга любовных сонетов.

Несколько бесконечных минут царит гробовая тишина.

А потом слышится медленный треск разрываемой бумаги.

Мне на колени падает изорванная книга.

- Остальное, полагаю, в том же духе? Уничтожишь эту мерзость сама, я не стану марать больше рук. Утром проверю. Добро пожаловать в Обитель, наша новая дочь!

Оглушительно хлопает дверь за спиной ушедшей настоятельницы.

До глубокой полночи, пока ещё хоть как-то светила луна, я перечитывала свои книги. А потом своими собственными руками изорвала каждую страницу на маленькие клочки.

Но поклялась себе, что запомню каждую-каждую строчку.

---

Дорогие читатели! Очень тронута вашим тёплым приёмом этой истории. Безумно благодарна за ваши лайки и отзывы, надеюсь, что новая книга придётся вам по душе – начинаем новое путешествие! ))

Глава 3