Воитель

ГЛАВА 25

МИХАИЛ СМОТРЕЛ ЕЙ ВСЛЕД, ЮБКА КОЛЫХАЛАСЬ ВОКРУГ ЕЁ ИКР, грудь мягко двигалась под футболкой. Чёрт бы её побрал! Ему с трудом удавалось не думать о ней, о вкусе её кожи, о вкусе её крови.

Он выбросил эту мысль из головы. Ничто теперь не мешало его очень плотским фантазиям, но что-то сдерживало его. Ему предстояло увидеть, как она умрёт, увидеть, как весь этот юмор и яркая энергия будут подавлены, и он ненавидел эту мысль. Чем ближе он к ней подойдёт, тем хуже будет. Ему и так было достаточно трудно сдерживать свои эмоции. Он всегда думал, что у него их нет, но ошибался. По крайней мере, в том, что касалось Тори.

Он оглядел пластиковую кухню. Это было яркое напоминание о том, кем и чем он был. Божий блюститель. Что делало его вершившим правосудие пылающим мечом, бросавшим души во Тьму. Конечно, он знал о Темноте больше, чем кто-либо из тех, кто там побывал. Он был единственным, кто вернулся.

Падшие даже не знали об её существовании, пока он не был вынужден присоединиться к ним, и он всегда был намеренно загадочным на этот счёт.

Как только Уриэль изгнал его, Метатрон, вероятно, занял его место. За то короткое время, что Метатрон провёл в Шеоле, ему удалось избежать каких-либо серьёзных разговоров с Михаилом. Они оба знали, какие ужасные вещи выпали на их долю, и разговор о них только лишь сделает их более реальными. Вопрос был в том, кто занял место Метатрона? Кто будет преследовать их через причудливые миры, населяющие Темноту?

Его работой было втягивать в это людей. Тех, кто вызывал наибольшее недовольство Уриэля, приговаривали к Темноте, и Михаил уводил их туда. И если им удавалось ускользнуть от Призраков, он возвращался и выслеживал их.

Он всегда пытался поверить, что люди, на которых он охотился, заслужили ужас бесконечной тьмы. Но Тори этого не заслужила. Тори заслуживала света и любви, радости и счастья, и долгой жизни.

Вместо этого она получила падшего ангела, который не умел любить, и смертный приговор. И он ничего не мог с этим поделать.

Он оттолкнулся от стола и направился к прямоугольнику света, который Тори видела как окно. Всё выглядело так же, как и всегда, размытые цвета, которые могли сливаться в любое видение безопасности и комфорта, которое, скорее всего, убаюкивало несчастную добычу ложным чувством безопасности. Это делало наказание намного более разрушительным. И приносило больше удовольствия надсмотрщику.

Несомненно, Уриэль получал удовольствие от боли тех, кого наказывал. И нет сомнений, что преступления, за которые он наказывал, могли быть относительно незначительными. Михаил уничтожил целые деревни, от новорождённых младенцев до стариков, в наказание за богохульство одного человека, и он делал это без вопросов.

Расспросы стали причиной его грехопадения. И это стало причиной падения первого ангела, Люцифера, любимца Бога. Михаил был тем, кто сбросил Люцифера с небес, и он никогда не жалел об этом.

Он оттолкнулся от окна. Время шло слишком быстро. По опыту он знал, что в Темноте время движется иначе. Насколько он мог предполагать, Уриэль постарается удержать их здесь, в то время как он пошлёт свои армии на уничтожение Шеола. Михаил должен вытащить Тори отсюда как можно скорее.

Ночь наступила быстро. На мгновение он испугался, что садистский ум Уриэля дал им ложное убежище, что не будет никаких огней, чтобы удержать монстров на расстоянии. Но когда тени стали длиннее, и он увидел мерцание прозрачных Призраков, ожидающих их, свет включился автоматически. Он не был уверен, что это хорошо. Если они не контролировали включение света, то у них не было контроля, если что-то решит выключить свет.

Ему нужно было оставаться рядом с Тори на случай, если это случится. Он не был уверен, каков будет результат, если ему придётся сражаться с Призраком. По правде говоря, за всю свою жизнь он ни разу не был по-настоящему испытан противником. Он был Мечом Божьим, и даже во вселенной, где Бог исчез, оставив всё на усмотрение одного архангела и сомнительной совести человечества, он всё ещё занимал это место. Даже Уриэль не мог отказать ему в этом, хотя и мог вышвырнуть его с небес.

Он обошёл весь дом в поисках её. Было достаточно легко следовать за сладким ароматом её кожи, даже современное мыло и шампунь не могли скрыть эротический отпечаток, который она оставила на его чувствах. Он найдёт её, где бы она ни пряталась.

Она растянулась на оранжево-коричневом диване, пристально глядя в книгу в мягком переплете с аляповой обложкой. Она даже не заметила, что он наблюдает за ней. Он мог вдоволь насмотреться на её длинные ноги, на копну тёмных волос, которые она тщетно пыталась контролировать, на её грудь…

На ней не было лифчика, чёрт бы её побрал. В искусственном свете он мог видеть тёмные соски под тонким белым хлопком, и его возбуждение усилилось при мысли о том, что он хотел бы сделать с этими грудями. Он прижался бы к ним ртом и сосал, сильно, пока они не превратились бы в острые маленькие бугорки в его голодном рту, и…

Они уже начали твердеть. Пока он неподвижно смотрел на неё, её соски затвердели. Он протянул руку и поправил себя в свободных брюках цвета хаки, которые нашёл в спальне. Видимо, недостаточно свободные.

— Перестань пялиться на мою грудь.

Она не пошевелилась, но голос её звучал едко. Он уловил вспышку в её глазах, один из мимолётных образов, которые преследовали его последние несколько дней. Она хотела ощутить его губы на себе. Она хотела всего, что он мог ей дать.

— Я не смотрел на твою грудь.

— Ангелы не должны лгать.

— Я падший, помнишь? Я могу лгать, если очень захочу, могу пить, могу блудить.

Она сердито посмотрела на него.

— Почему, когда ты говоришь абстрактно, ты употребляешь вежливое слово "блуд", а когда говоришь конкретно со мной, ты употребляешь слово "трахать"?

Он не должен был улыбаться, это, вероятно, взбесит её, но были времена, когда она была такой чертовски милой.

— Потому что, когда я смотрю на тебя и разговариваю с тобой, всё, о чём я думаю, это "трахаться". Определенным образом.

Она быстро села, её грудь вздымалась и опускалась от гнева, без лифчика. Что было особенно приятно глазу.

— Ты… Забудь.

Он рассмеялся, и она прищурила глаза.

— Я что?

Она встала, не обращая внимания на его вопрос.

— Пойду поищу кровать, — сказала она, направляясь к нему, явно ожидая, что он отодвинется.

— Хорошая мысль, — сказал он, не двигаясь.

Она попыталась оттолкнуть его, что стало большой ошибкой. В тот момент, когда он почувствовал, как её тело коснулось его, его возбуждение зашкалило, и он схватил её за руки, чтобы она не смогла убежать.

Она была босиком, меньше ростом, и смотрела на него с внезапным, почти страхом. Невозможно, и это выражение тут же исчезло, оставив её снова злой.

— Убери от меня свои руки.

Но он этого не сделал. Не сразу.

— Ты действительно этого хочешь?

Но это было не так. Он видел образы, мелькавшие в её голове, беспорядочные, эротичные, настойчивые. Он почти чувствовал на себе её губы, и ему хотелось застонать.

Но она была сделана из более прочного материала, и она игнорировала тоску, которая наполняла её разум и, как следствие, его.

— Да, это так.

Он отпустил её, отступил назад, и какое-то мгновение она не двигалась. А потом она ушла, её босые ноги издавали громкий топот, так она выражала своё неудовольствие.  * * * 

ВЫСОКОМЕРНАЯ ЗАДНИЦА! СОВЕРШЕННО ЭГОЦЕНТРИЧНЫЙ, самодовольный сукин сын, чёртов архангел, думающий, что я стою там и дрожу от его прикосновения.

Неважно, правда это или нет. Он никак не мог этого знать. К сожалению, он, казалось, понимал всё, что я чувствовала, независимо от того, говорила я что-то или нет. Он сказал, что у меня выразительное лицо, но я очень хорошо скрывала свои чувства в Кастелло или от злых монахинь. Только Михаил, казалось, мог читать мои мысли.

О Боже, это была ужасная идея. Потому что мой разум работал по линии непристойностей, особенно когда он был рядом со мной. Если бы он знал, чего я секретно, тайно жаждала, тогда мог бы убить меня прямо сейчас.

Я ненавидела его. Наверное, он смеялся надо мной, над моей бедной, жалкой, изголодавшейся по любви личностью. Когда-то он был готов трахнуть меня, я тоже могла использовать это слово, но с тех пор он держался от меня как можно дальше. Он даже не брал кровь, в которой так нуждался, кровь, которую я должна была ему дать. Кровь, которая сделает его сильным. Нет, он скорее будет искать смерти, чем пить из меня.

Хотя, если подумать, почему он отдал мне свои татуировки и прошёл через Портал незащищённым?

Потому что я была нужна. Вот почему он пришёл за мной в первую очередь. Пророчество гласило, что я должна прийти в Шеол и выйти замуж за Архангела Михаила, чтобы Падшие победили Небесные Армии. Михаил сказал, что Тёмный Город — это рай. Если так, то не делает ли это Белоха Богом?

Нет, я совсем забыла. Бог ушёл в длительный отпуск, оставив Уриэля за главного. Но если дела обстояли именно так, то кто такой Белох?

Разве меня это волновало? Заботилась ли я о ком-нибудь из них? Суть в том, что единственная доброта и порядочность, которые я испытывала, исходили от Падших. В Шеоле мне никто не лгал. Никто не хотел никого побить, они просто хотели, чтобы их оставили в покое. Небесные Армии собирались атаковать, а не наоборот. Падшие делали всё возможное, чтобы быть готовыми, но они не были агрессорами, никто не предлагал вызвать на бой противника.

В конце концов, рай и ад казались одинаково плохими, хотя я не испытывала ничего, кроме вкуса ада. Я проберусь сквозь Темноту, вернусь в Шеол и помогу им отбиться от агрессора. А потом я уберусь оттуда к чёртовой матери и получу первый ангельско-вампирский быстрый развод, который смогу найти.

В следующий раз, когда мне придётся поговорить с Михаилом, а я надеялась, что это будет нескоро, я заверю его, что не собираюсь убегать. По крайней мере, до тех пор, пока не разберутся с Плохими Парнями, считавшими себя Хорошими. Ему не нужно было притворяться или жалеть любые сексуальные фантазии, которые крутились у меня в голове. Это не имело к нему никакого отношения, а всё было связано с моим желанием открыть для себя жизнь.

Я позабочусь о том, чтобы это желание исполнилось. За те несколько коротких часов, проведённых в его узкой постели в Шеоле, я открыла для себя мир чувственности. Я… Я слишком привязалась к нему, но я справлюсь. Я всегда быстро исцелялась, и это было не хуже, чем сломанная кость или грипп. Я выживу, я всегда выживала.

И святой Архангел Михаил мог пойти к чёрту.

Я потопала на кухню, смущённая и разъярённая. Я даже не могла сказать ему, что эти фантазии не имеют к нему никакого отношения. Во-первых, татуировки на его теле сыграли явную роль в некоторых из них. Во-вторых, если бы я велела ему не лезть ко мне в голову, нам обоим пришлось бы признать, какие именно развратные фантазии имели место, и это уже было достаточно унизительно. Я, конечно, не собиралась обсуждать, почему у меня возникли такие мысли. То ли потому, что он был первым мужчиной, с которым я переспала более чем за шесть лет, первым мужчиной, который знал больше, чем абсолютные основы. Или это было связано с тем, что он был чертовски хорош собой. А может, мне просто было скучно. Это не имело ничего общего с тем фактом, что он очаровывал меня, приводил в ярость, трогал меня так, что я не могла понять. Или что он пришёл за мной, спас меня, снова и снова рисковал своей жизнью ради меня.