Морок и Пламень

Глава 11. Кровь или Кость

Хлопнула входная дверь, и Салли осмелилась наконец выглянуть в коридор. Ушёл. Теперь в башне остались только она, Финкельштейн, Джуэл и Гарик, наверняка уже видящий десятый сон в своей каморке. Несколько недотравленных крыс да пара условно живых рук и глаз в ретортах лаборатории. Всё как в старые недобрые времена. Можно подумать, сейчас — добрые… Ушёл. Механическое сердце билось болезненно и неровно, пропуская удары. И зачем ей теперь этот неудобный артефакт? Джек сказал «пока не быть вместе», но ей так надоело ждать, она ждала непонятно чего почти всю свою жизнь...

Салли вернулась в комнату и распахнула окно. Ночной воздух наполнил унылое помещение весенними запахами, против которых даже туман оказался бессилен. Если бы у неё был свой дом, она бы обязательно повесила на окно цветник и посадила бы туда какие-нибудь бесполезные, но прелестные и ароматные человеческие цветы… Очередная глупая мечта, которой не суждено сбыться. Ушёл. Обсудил свои дела и ушёл — как всегда.

Туман милосердно скрывал из вида и башню Джека, и весь город, в кои-то веки создавая уют полного уединения.

В висках стучало, хотя что там может стучать? Каждый вдох отзывался болью в груди. Салли присела на кровать и обхватила себя руками. Собраться. Сшить душу заново из кусочков, как она многократно сшивала своё многострадальное тело. Завтра будет новый день, который она посвятит новым мыслям, новым делам и новым планам на будущее. Жалей себя, кукла, но жалей последнюю ночь.

Л-ю-б-о-в-ь. Из этих букв прекрасно составляется слово б-о-л-ь. А вот слово с-ч-а-с-т-ь-е — совсем иного толка. Тут и ч-е-с-т-ь и ч-а-с-т-ь. Часть чего-то целого и, несомненно, важного. Счастье — там, где солнце. Счастье — там, где возможность применить свои лучшие качества, сколько их ни есть. Счастье — там, где она нужна и её ценят. А не там, где сегодня так, завтра эдак захочет один своевольный скелет.

Злость. Это хорошо. Злость — это сила. Сила ей нужна. Теперь о ней никто не позаботится. Хотя кого она обманывает? Так было всегда. Пустые надежды, пустые мечты пустоголовой куклы.

«А я тебе говорил…» Говорил, знаю. И был прав.

Ушёл? Пусть заберёт и порождённые собой кошмары.

Но кошмар повторился. Смутно угадываемый рассвет застал Салли в сидячей позе, в какой её и настиг сон. Тело затекло. Сначала было ничего, но потом пришли воспоминания, как ножом по несуществующему сердцу. Ушёл… Но кошмары остались. И… Как там? Третья улица Вампиров, дом двадцать пять? Давно планируемый визит к прорицательнице — неплохое начало для новой жизни.

Салли оделась и спустилась вниз. Утренний ритуал был выверен и точен: завтрак Финкельштейнам, «витаминки» — ей, тонизирующая пытка в лаборатории — тоже ей.

Она легла на стол. Док был непривычно тих сегодня, на шее, как шарф, скрутилась чистая повязка. Заметив взгляд Салли, он неосознанно тронул повязку и пробубнил:

— Порезался, когда брился.

Салли удивлённо подняла брови: никогда она не замечала ни волоска на лице и шее своего создателя. Но потом Док удивил её ещё больше, спросив:

— Ну, а ты? Как себя… м-м… чувствуешь?

Нет, он и раньше узнавал её ощущения после очередного этапа, но всегда формально, по опроснику, куда педантично заносил ответы. И никогда не задавал ей этого простого вопроса. Она даже растерялась.

— Ну… Меня больше не мучает озноб… И сил вроде прибавилось…

Финкельштейн удовлетворённо кивал:

— Хорошо, хорошо… Ты знаешь, мы ведь почти у цели.

— О-о… — Салли порой казалось, что конец эксперимента — это кусок мяса, подвешенный на верёвке к палке, привязанной к волколаку. Где волколаком была она сама.

— Да, нам остался последний этап, состоящий из нескольких сеансов. А дальше — только наблюдение. Изменения проявятся не сразу, а, возможно, в течение ряда лет.

— И что же, скоро я вправе буду уйти отсюда?

Вошла Джуэл, и Док, кажется, впервые был ей не рад. Он недовольно проговорил:

— Золотце, ты не могла бы… не знаю… пойти и избавиться от вчерашнего неудачного реагента… И дверь закрой, ага.

Джуэл изумлённо посмотрела на супруга, но послушно вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— И чего тебе так хочется отсюда сбежать? — вздохнул Финкельштейн, фиксируя Салли ремнями. — Я ещё могу понять раньше: увлечение юности, все дела… А сейчас и бежать-то некуда. Не к кому.

Салли крепко зажмурилась. Пожалуй, способность плакать — не такой уж большой плюс.

— Здесь твой единственный дом. — Голос Дока звучал непривычно мягко.

— Дом — там, где тебя любят, — автоматически отозвалась она прописной истиной.

— Много ты знаешь… — проворчал учёный. — Ладно, у нас ещё будет время это обсудить. Поболтали — и будет. Спи.

С этими словами он ввёл ей наркоз, прервав разбегающиеся мысли о слишком уж большом количестве свободы, которое свалилось на неё за последние сутки.

Очнувшись, Салли почувствовала небывалый прилив сил. Хотелось сделать всё-всё давно откладываемое и прямо сейчас. Любая проволо́чка раздражала. Она нетерпеливо ждала, когда медлительный Док отстегнёт наконец эти проклятые ремни и выпустит её. Но, памятуя о вчерашнем недовольстве Финкельштейна, она смиренно спросила:

— Я слетаю к ведьмам или…

— Лети уж, — смилостивился учёный, зачем-то потрогав повязку на шее.

— Обед на кухне, как всегда.

— Угу.

Салли быстренько ретировалась, пока странная задумчивость и покладистость Дока не обернулась каким-нибудь неожиданным взрывом.

Метла-Птица в руки, рывок — и вот она уже в небе. Ветер и скорость — её друзья. Солнце — покровитель. А больше ничего и не надо. Но слишком скоро окончился полёт... Салли пустила метлу почти вертикально вниз — только ветер свистел в ушах — и затормозила у нужного дома, готовая к встрече с судьбой.

Дом прорицательницы Гизелы был одним из самых старых в окру́ге, как будто он здесь стоял издавна, а остальные дома пристроили вокруг. Серые мшистые камни потемнели и растрескались от времени, и в этих трещинках уютно укоренился ядовитый плющ. Узкие готические окна-бойницы кое-где зияли отсутствием стёкол. Другие, напротив, были украшены строгими геометрическими витражами. За́мок, а не дом — только очень миниатюрный. Сходство дополняла маленькая круглая башенка, где едва бы расположились два человека.

На простой прямоугольной бронзовой табличке у входной двери вместо имени были выбиты слова: «Кровь или кость».

Салли глубоко вдохнула и стукнула массивным молоточком в виде костяной ладони. Ответа не последовало, и она толкнула незапертую дверь, входя в полутёмную переднюю и стряхивая с себя остатки тумана.

— Простите, — позвала Салли. В другое время она бы оставила эту затею, но почему-то именно сегодня чувствовала в себе непоколебимую решимость.

— Входи, дева, — тут же отозвался зычный женский голос, доносящийся из башенки.

Салли поднялась по узенькой, витой лестнице и оказалась перед прорицательницей.

Гизела блистала остатками былой красоты. Все ещё прямая осанка. Длинные, прямые, кипельно белые волосы заплетены в косы, оттеняя чёрное платье с капюшоном. И поразительные глаза: один бледно-голубой, взгляд которого, казалось, проникал под кожу, второй — с до предела расширенным зрачком, полуприкрытый веком. Его взгляд был устремлён куда-то вдаль, наверное, в то туманное будущее, которое не дано видеть простым бессмертным.

На столе перед прорицательницей стоял небольшой обруч на подставке, составленный — Салли сдержала ошеломленный восклик — из костей человеческих пальцев. В помещении было на удивление пусто: ни книг, ни свечей, ни хрустальных шаров — всего этого добра, которого, по обыкновению, ждёшь от предсказателей. Голые каменные стены украшали только витражные оконца; наверное, в солнечный день всё здесь играло радужными цветами…

Гизела сидела в деревянном кресле с высокой спинкой, как на троне. Кивком она показала на кресло поменьше напротив, так что теперь хозяйка и гостья смотрели друг на друга сквозь костяной обруч.

— Итак, — начала прорицательница, — творение Финкельштейна Салли хочет узнать своё будущее?

"Для затворницы она неплохо осведомлена", — с удивлением подумала Салли.

— Я хочу разобраться с одним сном, — ответила она, — если вы согласитесь принять в качестве оплаты мою работу. Я могу делать что-то по дому, могу шить, варить зелья…

Гизела сделала отрицательный жест, и Салли замолчала, опасаясь отказа.

— Я вижу, что скоро ты сможешь меня отблагодарить. Приступим. — Салли дёрнулась от этого словечка: так обычно говорил Док. — Что ты для меня приготовила: кровь или кость?

— Что?..

— Точный ответ может дать только кровь или кость спрашивающего. Или жертвующего добровольно.

Салли нервно усмехнулась. Какая досада, что она всего лишь кукла, набитая листьями! Кстати, о листьях…

— А лист из меня не подойдёт? Или нитка…

— Лист породило дерево. Нитку породил хлопок и спряла пряха. Это всё твоё на время, но не твоё по сути.

— Волос?

— Волосы веются по ветру, куда он — туда и они. В них уже не осталось никакой судьбы.

— Но у меня нет ни крови, ни костей…

— Ты уверена? У тебя такое румяное личико, приглядись… — Гизела взяла горсть похожего на перец порошка из стоящей возле неё плошки и бросила в лицо Салли. Точнее, в костяной обруч между ними. Салли рефлекторно закрыла глаза и затаила дыхание, но порошок, не преодолев плоскости кольца, образовал в ней нечто вроде зеркала, где Салли увидела собственное отражение. И правда: румяные щёки пылали на бледном лице. Наверное, это от быстрого полёта.

— Вот давай и проверим, — напевно прожурчал голос прорицательницы позади отражения.

Салли видела себя, а сквозь облачко порошка в кольце угадывала лицо Гизелы. От этого двойного ви́дения кружилась голова.

Предсказательница протянула через обруч тонкую руку с длинными чёрными ногтями. Отражение разрушилось.

— Дай мне руку.

Салли, как заворожённая, медленно вложила правую кисть в протянутую ладонь. В другой руке Гизелы блеснул маленький дамский кинжал с гардой из витого рога и, не успела Салли вскрикнуть или отдёрнуть руку, прочертил по кукольной ладони длинную, глубокую полосу. Кукольной ли?

Сначала едва заметно, потом всё более мощным потоком из разреза выплёскивалась алая кровь.

* * *

Джек проснулся от приступа тревоги — постоянной спутницы его утра. Теперь, когда он знал, что это означает, состояние было совсем тягостным. Переваривая только что увиденный кошмар, он встал и подошёл к окну. Ничего, кроме туманной стены. Но где-то там стоит башня чокнутого профессора, который прямо сейчас творит с Салли что-то неясное и недоброе. Джек сжал зубы. Вот ведь ирония судьбы! Знать, что́ происходит. Иметь возможность это прекратить. И… не иметь такой возможности. Чувствовать несчастье родного существа через связь сердец — и ждать, надеяться, верить туманным объяснениям Финкельштейна… Это совершенно не соответствовало кипучей натуре Повелителя тыкв. Это не его роль.

С пальцев сорвалась искра и упала на ковёр. Джек поспешно прихлопнул её ногой — не хватало ещё подпалить собственный дом.