Морок и Пламень

Всё это произошло за несколько секунд, но оставленный за спиной бывший соратник не терял времени. Он не стал больше протыкать Джека, но и бить по незащищённой шее тоже не спешил. Вместо этого он рубанул по ногам. Кость выдержала, но Джек упал на пыльную землю. И со всех сторон его окружали безоружные и вооружённые скелеты, трое прижали его к земле, выбив клинки из потерявших хватку рук. Остальные стояли рядом, готовые в случае чего навалиться всей кучей.

Уронивший Джека скелет вышел из-за спины и довольно-таки осмысленно оскалился. Обездвиженный Джек злобно посмотрел на него и даже вспомнил его имя. Это был Харрис, его давний знакомый, оживлённый одновременно с ним и основной соперник по тренировочным схваткам. Харрис всегда отличался подлыми приёмчиками.

Заговори ещё, зомби-скелет. Хотя сегодня я рискую к вам присоединиться. О, какая непоколебимая уверенность, что меня потом кто-то оживит!..

И вдруг скелет действительно заговорил резким и неприятным, но вполне осознанным голосом.

— А-а, Джек! Давно не виделись, старый мешок с костями!

Повелитель тыкв изумлённо расширил глазницы: не только разум, но и память и даже, похоже, старая вражда — всё сохранилось в Харрисе.

Джек дёрнулся и попытался скинуть с себя скелетов, но из этого ничего не вышло.

— Харрис! Тебя земля не приняла за все твои делишки? — с вызовом спросил он.

Тот самодовольно осклабился, трогая острие кинжала костяными пальцами.

— Порассуждай напоследок… Повелитель тыкв. — Последние слова он произнёс издевательским тоном и приблизился к Джеку, поудобнее перехватывая оружие.

— И какие же у вас на меня грандиозные планы? — Джек старался не смотреть на острие. Отвлекая противника разговором, он снова и снова пробовал призвать предавшее его в самый нужный момент Пламя...

— Оу, ничего грандиозного, зазнайка! Размечтался! Пришьём тебя по-тихому и всё. Ему нужны только твои мослы и черепушка, а не твоя шутовская жизнь.

Приблизившись к лежащему Джеку, Харрис присел, заглянул глазницы в глазницы и прошептал:

— Я просто хотел ещё разок взглянуть тебе в лицо. Как тогда, идиотик. Посмотреть бы опять как у тебя глаза вылезут!

Тогда? Опять?..

Харрис оставил на время кинжал, запустил пальцы Джеку в глазницы, прижав его голову другой рукой, и пошарил там в поисках чего-нибудь, что можно было бы выдернуть. Но увы… Даже у оживших скелетов внутри черепа пусто — с физической точки зрения.

Тогда Харрис снова схватил оружие и замахнулся. Джек изо всех сил попытался вывернуться, но его держали крепко. А бывший соратник в последний момент остановил клинок и загоготал.

— Что, страшно? Жаль, что ты не можешь обмочиться, пугало огородное! Не-ет, я тебя придушу медленно! — Харрис двумя руками взял кинжал и плашмя прижал к шее Джека, давя всё сильнее и сильнее.

— Проси пощады, уродец! — проговорил он с садистским наслаждением. — Это тебе, конечно, не поможет, но на несколько минут продлишь свою дурацкую жизнь!

Шейные позвонки уже начинали противно хрустеть, и Джек вдруг почувствовал, как из глубины поднялся страх. Не от нынешнего безвыходного положения, нет, сейчас он скорее испытывал досаду за такой глупый и бездарный конец, за то, что не сказал всего Салли, за много-много неиспытанного, несделанного… Будто тень когда-то пережитого страха, давным-давно забытого, накрыла его. Что-то всколыхнулось в памяти… Он немигающим взглядом смотрел в глазницы Харриса, нависшего над ним… Черты врага смазались — и вновь обрели резкость. Джек увидел насмешливо оскаленное человеческое лицо, злые серые глаза, спутанные темные волосы… И в следующий миг зрение заволокло темнотой, и он потерял сознание.

* * *

Салли медленно приходила в себя. Сначала она различила звуки — тысячу раз слышанные, опостылевшие звуки лаборатории. Потом ощутила металлическое прикосновение стола, врезающиеся в запястья и голени ремни. И последним вернулось зрение. Сквозь веки проходил яркий свет лабораторных ламп.

Салли открыла глаза и сразу же закрыла — кто-то забыл выключить свет. Кто-то… Тот, кто её предал.

Она шевельнулась. Прибор, который отслеживал её состояние, издал пронзительный писк. Через минуту отворилась дверь лаборатории и вошла тихая и грустная Джуэл. Не говоря ни слова, она проверила показания приборов, рассечённый лоб и… свежий шов на груди.

Только сейчас Салли почувствовала саднящую боль в этом месте. Вполне терпимую. Снаружи. А внутри — ничего…

Салли дёрнулась в своих ремнях. Они что же, вырезали сердце?!

Она прислушалась к себе, задержав дыхание. Ей кажется, или пульсация ощущается? Или это обман мутящегося сознания, которое желаемое готово принять за действительное?..

Салли умоляюще взглянула на Джуэл.

— Скажи мне…

Та виновато отвела взгляд.

— Сердце… — в ужасе выдавила из себя Салли, боясь услышать ответ.

Джуэл вскинула на неё глаза.

— Что? Нет! Оно на месте! Просто…

— Что?! Ну говори, говори же!

— Когда мы до него добрались, оно вдруг остановилось… Потом вздрогнуло… Я не знаю. Виктор… Зашил всё обратно и долго не мог прийти в себя…

Салли перестала вырываться и прикрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями. Сердце по-прежнему с ней… Возможно, только неподвижной, молчаливой памятью, но с ней.

Про предостережения Валентина Салли сейчас и не вспоминала. В конце концов, что ещё может случиться с нежитью... Джуэл молчала, делая незначительные дела в лаборатории, переставляя с места на место какие-то колбы…

— А что вообще… происходит? — спросила опять Салли, приподняв голову. — Который час? Какое число?!

Джуэл перестала смахивать невидимые пылинки со стола.

— Ты была без сознания всего два часа, так что ничего существенно не изменилось. Ведьмы, видимо, ещё не осуществили свой план… И от Повелителя тыкв тоже никаких вестей.

— Где… доктор? Отстегни меня, пожалуйста.

Джуэл с сомнением посмотрела на неё.

— Сейчас я его позову, пусть сам отстёгивает…

"Она боится моей реакции, — поняла Салли. — Что я сбегу, или ударю, или ещё что-то в этом роде. Мало ли что можно ожидать от такой психованной истерички, какой я была в последнее время…"

Джуэл, косясь на Салли, вышла, и по каменному полу послышались её торопливые шаги. Салли осталась одна.

Значит, Док обманом помешал ей уйти. «Дых-ханье лягушки». Достойный ответ, горько признала она. За все её супчики с сонным зельем. Но как не вовремя…

Что же могла значить резкая боль в груди и почему её сейчас нет? Либо опасность миновала, либо… Но она-то жива! Правда, Валентин и сам тогда не знал, как сработает связь в их случае.

Салли ещё раз прислушалась к себе. Ничего непонятно. Еле слышно гудит поле. Щёлкают приборы. И почти инфразвуком слышится основной генератор.

Дверь отворилась, и прожужжала коляска Финкельштейна. Он смотрел угрюмо и вызывающе, будто готовясь отражать нападки и нападать в ответ. И раньше бы Салли плюнула ему в лицо даже связанной и обвинила в предательстве, но теперь… Она ясно видела, что только неуклюжая забота толкнула учёного на эту подлость. Пусть даже о сохранности своей собственности. В его системе ценностей неудобная привязанность бывшей прислужницы явно стояла гораздо ниже её же жизни.

Салли хотела и не могла ненавидеть его. Её создатель. Её, по сути, отец. Её мучитель. Он дал ей жизнь, кров, знания. Он забрал её свободу и использовал её тело как поле для сомнительных экспериментов. Имел ли он на это право? Да. Нет. Может ли почти живое, мыслящее существо быть чьей-то собственностью, даже если создано специально для этого? Слишком сложный вопрос. Слишком неоднозначный ответ.

Салли отвернулась, чтобы не смотреть в лицо Финкельштейну, и тихо спросила:

— Эксперимент завершен? — и услышала, как Док от неожиданности подавился и закашлялся.

— Откуда ты… — выдавил он из себя, постучал кулаком по груди и прочистил горло. — Да. Я хотел тебе давать стабилизатор весь последний этап, уж больно ты была сумасшедшая, но сегодняшние пробы показали, что ты на удивление стабильна.

Салли слегка кивнула. Ну вот и всё. Дальше — только последствия. И только её три огня. Если будет в её жизни ещё огонь.

— Я уйду после Вальпургиевой ночи — Белтейна. — Она не спрашивала.

— Будешь приходить каждую неделю для измерений, — напомнил Док, не возразив на основное.

Салли не ответила.

— Что с сердцем? — поинтересовалась она таким же бесцветным голосом.

Финкельштейн, растерявший весь боевой настрой, как-то скукожился в кресле и стал казаться совсем стариком.

— Я не трогал его раньше, потому что оно сразу обросло плотным коконом твоих листьев. Просветил рентгеном тогда, померил счётчиком Гейгера, пощупал зондом — ничего. Ну, думал, романтическая ерунда, ладно. Влюблённая кукла с инертным куском металла в груди — пусть. Но сегодня я вскрыл кокон и посмотрел. Совершенный механизм, как и всегда… Но на корпусе блестящая царапина, как от лезвия. И… Откуда оно у тебя? А у Джека — второе?.. — Салли даже повернула голову к Доку, такие жалостливые и просительные интонации в его голосе она слышала впервые.

— Из Валентин-тауна. Почему вы спрашиваете?

Док поднял руку к лицу и снял свои окуляры, чего не делал почти никогда. Глаза под ними были припухшими и покрасневшими, а учёный ещё и начал их ожесточенно тереть. Салли почему-то затаила дыхание.

— Когда-то их создала моя первая жена.

* * *

Злые и насмешливые серые глаза. Несвежее, сдобренное каким-то пойлом дыхание. Спутанные нестриженные волосы, грязные ногти. Разномастная одежда. Замах кинжалом — резкая остановка и жалящий смех.

— Испугался, идиотик? Проси пощады, уродец! Это тебе, конечно, не поможет, но на несколько минут продлишь свою дурацкую жизнь. Хорошо нас позабавишь — отправлю на тот свет не больно и по-быстрому.

Это что, разбойник? Я слышал о таких только в сказках. В страшных сказках. Когда-то отец читал… До того, как увлёкся наукой, много лет назад.

Разбойник замахивается — и мне страшно. Тело странно неуклюже, и в голове ни одной здравой мысли. Меня даже не держат, так почему мои длинные ноги не несут меня прочь отсюда? Разбойников всего трое, вскочить, сбить вот этого — и нырнуть в густой лес.

Но вместо этого я лежу неподвижно и тупо смотрю то на кинжал разбойника, то на его ухмыляющееся лицо.

Бандит корчит недовольную мину.

— Этот лежит, как бревно, и не дёргается. Скукота! Жаль, графчик того… А то бы можно было выкуп получить. Нет, циркачи вряд ли возьмут, слишком много возни… Так что это долговязое пугало теперь никому не сдалось. Дай-ка хоть посмотрю, на сколько у него глаза вылезут.

И тот, кто потом стал скелетом Харрисом, плашмя прижимает кинжал к моей шее, медленно увеличивая нажим. Глаза его безумны, и мне ужасно страшно. Противно хрустят шейные позвонки. Темнота уже готова поглотить меня. Я бы помолился Богу — наш пастор втайне от отца говорил мне, что это помогает. Но мне нельзя. Поэтому очень-очень страшно. Я же точно знаю, что там ничего нет. Отец не может ошибаться. И та прекрасная, далёкая, холодная женщина не может — мать. Где они?..