Один человек и один город

* * *

Хозе во дворе не наблюдалось. Более того, он не появился ни через пять, ни через пятнадцать минут. Учитывая, что архивные исследования задержали меня намного дольше, чем требовалось для перевозки мусора, можно было начинать беспокоиться. В конце концов, лифты, как и все в этом мире, имеют привычку ломаться.

В отдел попечения пришлось подниматься по лестнице. С тележкой, чтобы иметь возможность объяснить свое присутствие на этаже. И она недолго оставалась пустой.

— Ну слава богу, а то я уж хотела закрывать! — в растянутый на креплениях мешок дружной стаей полетели лохматые папки.

Спрашивать, не видели ли тут где-нибудь рядом Хозе, было уже лишним делом. Оставалось только терпеливо ждать, пока тараторящая о ненормированном рабочем дне женщина опустошит шкаф с потерявшими актуальность документами. Бумаги набралось порядочно, но все же меньше, чем в библиотеке, и везти груз было легко. Правда, торопиться я не собирался. Плелся по коридору нога за ногу, гадая, успеет ли напарник за это время утолить свою тягу к развлечениям. Конечно, поиски можно было продолжать и дальше, но свободно гулять по этажам? Несколько рискованно. Кто знает, вдруг ещё каким отделам и секторам приспичит вынести мусор?

Вечером муниципальный совет, наверное, ничем не отличался от любого другого учреждения: часы пробили семь, служащие прошелестели на выход, и жизнь остановилась. Кое-где раздавались звуки уборки и шаги припозднившихся работников, но они едва-едва разгоняли тишину. А вот голоса в ближайшем ответвлении коридора прозвучали вполне ясно.

— Позвольте вам представить общественного консультанта, сеньориту Толлман. Она, как непосредственно занятый в проблеме специалист…

Джозеф? Что он здесь делает? То есть, это нормально, когда сенатор посещает подчиняющийся ему орган власти, но где все остальное, полагающееся случаю? Кортеж, свита и прочие милые мелочи?

— Очень приятно.

— И мне, сеньора.

Голосок Глории как-то странно дрожит. Волнуется девушка? Ну ещё бы! Не каждый же день с высшими лицами приходится разговаривать. Зато вторая женщина вполне спокойна. Как дремлющий аллигатор. И кажется, где-то я уже слышал этот характерный акцент.

— Хочу добавить, что отчеты, составленные сеньоритой, всегда были безукоризненны. Надеюсь, на это и впредь.

— Разумеется, сеньор сенатор!

— Возможно, мисс Кейтель захочет задать вам несколько вопросов, поэтому заранее предупреждаю: вы имеете право отказаться от беседы, но это было бы… Вы меня понимаете?

— О, что вы, сеньор! Любые вопросы, без проблем.

Интересно, она, так отвечая, вытягивается по стойке «смирно»?

— Я назначу время позже, если вы не против.

— Как вам будет угодно.

— Собственно, я собирался показать мисс Кейтель типовой отчет. Вы можете предоставить нам что-нибудь в качестве образца, сеньорита?

Пауза. Впрочем, совсем крохотная.

— Сеньор сенатор, видите ли…

— Какие-то трудности?

— Дело в том, что эти отчеты, как и любая документация нашего отдела, подлежат определенному сроку хранения, после чего…

— О, кажется, я понял, что имеет в виду сеньорита. Архив сдан на утилизацию?

— Да, сеньор сенатор. Только вчера. Если бы я знала, что он понадобится…

— Ничего страшного. Я подожду, пока вы подготовите новые бумаги. Сожалею, что вам придется ускорить график.

— Я сделаю все, что смогу, сеньор сенатор.

— Сколько вам потребуется времени? За неделю справитесь?

— Да. Даже быстрее. Намного быстрее.

— О, не торопитесь сверх меры! Мне нужна качественная работа, как и всегда.

— Я поняла, сеньор.

— Сообщите, когда все будет готово. Жду. А теперь, мисс Кейтель, позвольте мне продолжить нашу небольшую экскурсию по…

Голоса начали удаляться. Мужской и женский. Вместе с неторопливыми шагами. Больше никаких звуков слышно не было, а значит, Глория оставалась стоять, как вкопанная, там, где её настигла встреча с сенатором.

Я тоже не двигался. Некоторое время. Минуты полторы примерно. Потом покатил тележку прямо вперед, ко второй лифтовой шахте. В конце концов, не мог же Хозе одновременно находиться в двух противоположных крыльях здания?

— Мусорщик? Подожди!

Да, она все ещё стояла там, за поворотом. А потом сорвалась с места, как ужаленная.

Цок-цок-цок. Шмыгнула в дверь ближайшего кабинета. Цок-цок-цок. Вылетела обратно, прижимая к груди несколько папок. Метнулась ко мне, не глядя швырнула свою ношу в разверстую и почти досыта наевшуюся пасть мусорного мешка, прянула обратно.

Все это мельтешение происходило на периферии моего зрения: поворачиваться, чтобы яснее разглядеть обстановку, а заодно дать повод себя узнать, я не стал. А как только Глория вернулась к кабинету, продолжил движение.

В обрывках подслушанного разговора и том, что случилось дальше, было много странного. Может быть, даже все подряд.

Сенатор в присутственном месте в неурочное время, да ещё в компании неизвестной дамы? Подозрительно. Такие прогулки обычно совершаются, чтобы что-то скрыть. Неофициальные дела с мелкой служащей муниципалитета? Ещё загадочнее. Какими достоинствами обладает сеньорита Толлман, если её услуги востребованы высшим должностным лицом Санта-Озы? Отчеты, говорите? А на что тогда сенатору команда талантливых аналитиков, выписанных из разных уголков мира?

Конечно, есть вероятность, что все это — секретная операция. По крайней мере, держащаяся в тайне от значительного количества лиц. Но в чем она заключается? Неужели Джозеф ударился в заговоры? Вряд ли. Он может прятать нечто личное, это да. И если так, то участие мелкой сошки, которой легко пожертвовать, объяснимо. Глория, как расходный материал. А вот спутница сенатора — птица явно другого полета.

Вспомнил, где мы с ней встречались! В полицейском управлении. Иностранка, ведущая себя, как хозяйка положения. Женщина, выбирающая духи с запоминающимся ароматом. Уже дважды я заставал её в обществе сенатора, и это больше, чем совпадение. Откуда же она взялась? Мне мисс Кейтель не представляли, уверен. В сенаторском доме она не появлялась, в резиденции тоже. Такое впечатление, что и возникла-то она лишь совсем недавно.

Да, тут есть, над чем поразмыслить. В отличие от другого обстоятельства, очень настораживающего: вот там все ясно, как божий день. Глория оказалась врушкой.

Женщины любят недоговаривать, и это им зачастую прощается. Но несколько минут назад я стал свидетелем прямого, можно сказать, возмутительного обмана. А улики лежат в пределах досягаемости. На расстоянии руки. Краснеют корешками из мешка.

Нет, по дороге я их не открывал. И в лифте сохранял полнейшее безразличие. И во дворе. Начал читать, только когда забрался в кабину.

Они были совсем тоненькие, эти папки. Буквально по листку в каждой, похожему на анкету. Имя, место жительства, семейное положение, статьи доходов. Такие сведения могли запрашиваться налоговой службой, службой социальной поддержки, жилищной комиссией. Ничего необычного. Несколько ничем не выдающихся людей.

Серхио Гомес. Марта Гонсалес. Педро Перейра. Леон Валеньес. Эвита Алонсаго. Ана Веласко. Аврелия Погги. Родриго…

Стоп!

Ана Веласко?

Двадцать семь лет. Не замужем. Детей нет. Близких родственников нет. Получатель пособия на общих основаниях. За последний год сменила несколько временных мест работы.

Снимок не впечатляет: обычная женщина. На улице из толпы не выделится. Впрочем, и остальные в этом смысле похожи на пропавшую. Толком нигде не работающие, не обремененные семьями, все живут в Низине, не отмечены посещением полиции даже по личной инициативе. Прямо-таки невидимки.

И стоило ради унылой ерунды лгать сенатору?

Должно быть, стоило.

Папки я кинул в кузов. В отсек для макулатуры. Пустые, конечно: анкеты сложил вместе и спрятал в карман комбинезона. Попутно старательно отметал мысль о том, что если меня прихватят с этими документами, окажусь соучастником. Весь вопрос, чего именно?

Хозе появился на горизонте как раз вовремя, чтобы не позволить мне задремать. Подошел вразвалочку, всем видом показывая, что он тут главный, и равнодушно спросил:

— Бить будешь?

Может, и следовало бы. Если бы чужое легкомыслие не подарило занятную задачку моим мозгам.

— Я за тебя отработаю. Когда скажешь.

Отличная манера извиняться. С истинно аристократическим достоинством. Народный патриций, не больше, не меньше.

— И давно тебя от лифтов прёт?

Он гордо поднялся в кабину, завел двигатель, деловито осмотрел приборы.

— Ладно, молчу.

— Мама меня с собой взяла. Когда пособие подтверждала. Я ещё был совсем маленький.

— На пару дюймов меньше, чем сейчас?

— Просто маленький, — вяло огрызнулся Хозе. — Я до этого выше наших крыш ни разу не поднимался.

А крыши в Низине — максимум три человеческих роста. Да, для жителя одноэтажной равнины здание муниципалитета, вздымающееся над парком, может стать самой настоящей мечтой. И я хорошо это понимаю. Сам ведь тоже норовил все время забраться повыше. К самым небесам. Туда, где кажется, существует совсем иная жизнь. А ещё хочется верить, что если задержишься там подольше, то сможешь стать её частью. Навсегда.

— Ты в следующий раз предупреждай просто: я бы выспаться успел, пока ты катаешься. А то Долорес нам завтра выдумает очередное задание, а сил на него не…

— Завтра? — задумчиво сдвинул брови Хозе. — Нет, завтра ничего она сделать не сможет. Завтра выходной.