Нам нельзя. Петля судьбы.

20.

Евгения.

— Не надо волноваться, — в который раз повторяет Илья, а Женя молча сжимает мою руку в своей. Периодически подносит пальцы к губам и целует, запуская в моём животе целый рой бабочек.

Я… боюсь. А если не получится?

И хоть мы уже пробовали и улучшения, как говорят, «на лицо», но страх никуда не исчезает. Меня немного примиряет то, что в саму палату сейчас и раньше по разрешению брата пропускали зеленоглазого блондина. Он был первым, кого я услышала, когда очнулась.

И снова его не должно было быть рядом, но он был… сидел сбоку и поглаживал моё запястье.

Как потом рассказывал Илья, Женя его буквально вынудил пойти на нарушение. И признался, что если бы не видел пользы, ни за что не позволил бы. Как хорошо, что мой брат умеет видеть не только то, что лежит на поверхности.

Свои сны и видения я, конечно, не помню. А вот чувство пустоты и холода до сих пор преследует ночами, но я старательно ухожу от них, потому что мой личный психолог настаивает, что я сама себя загоняю в эти воспоминания. Да, иногда Женя может такое завернуть! Я в шоке!

Он то веселил меня, то пересказывал новости, то прорабатывал билеты для предстоящего ЕГЭ…

И он всегда верит в меня! И я тоже теперь верю…

Отряхиваюсь от атакующих мыслей и включаюсь в работу. «Включаюсь» громко сказано: от меня требуется успокоиться и выполнять инструкции, которые дают врачи. Кстати, если всё пройдет успешно, меня обещали перевести в прежнее отделение. И я очень этого хочу, ведь тогда мы сможем чаще быть с Женей рядом. И наконец-то поговорить. Здесь он отказался беседовать на темы наших пап. Может быть, он и прав, но мне бы хотелось задать свои вопросы.

— Я с тобой, — шепчет Женя, и повязка пропадает.

Я щурюсь от внезапного света. Света!

Господи… моргаю, активно моргаю и смотрю.

Смотрю!

Хлопаю ресницами, фокусируя взгляд. Не очень четко, хуже, чем было, но я вижу изумрудные глаза, в которых горит столько чувств, столько доброты они излучают, что даже приходится зажмуриться.

Это не укрывается от всех, кто внимательно наблюдает за мной и, естественно, порождает шквал вопросов. А я… Я смеюсь, прикрывая ладонью рот, и плачу, глотая солёные слёзы.

— Всё хорошо, — шепотом выдаю. — Я… Я вижу! Вижу!!!

Хочу даже спрыгнуть с кушетки, но мне не позволяют этого. Два специалиста по очереди проверяют рефлексы, смотрят черед приборы разные показатели, задают миллион вопросов, а я… Я счастлива! Потому что неотрывно слежу за лицом Жени и купаюсь в лучиках его улыбки.

***

Потягиваюсь и с утроенным усердием делаю прописанную врачом гимнастику. Всего—то надо фокусироваться на точке, считать до десяти и переводить взгляд так, чтобы смотреть вдаль. Ничего сложного, просто монотонно и скучно, но под веселые рассказы Жени мне даже это в радость!

Мы два дня вместе. Вместе — это вместе всё время!

Меня в понедельник перевели в «свою» палату, а он приходит утром и уходит вечером. И на свои процедуры еще уходит, конечно. А мне пока ставят капельницы в палате.

Ненавистную химиотерапию по известным причинам передвинули и я, если честно, выдохнула. Так ужасно после нее тошнит и общее состояние такое гадское, что воспринимается она не как спасение, а как наказание. Но если я хочу добиться результата, от нее не уйти. И я заранее настраиваюсь.

Жалко, что в этот период рядышком не будет поддержки, с которой я привыкла. Пройдет еще месяц примерно и Женю выпишут. Он уже здоров, анализы у него, как сказал Илюшка, превзошли ожидания. И я слышала, как он ругал других врачей, своих коллег, что они поставили неверный диагноз, не проверив все досконально.

«Халатности не место в нашем деле», — любит повторять братишка. И я полностью с ним согласна.

— Я всё!

Заявляю гордо, но Женя грозит мне пальцем и заставляет делать ещё. Тщательно следит, чтобы не мухлевала, а мне хочется поскорее закончить и вернуться под его руку, уютно устроившись на плече. Глаза мне напрягать нельзя, поэтому мы с обеда только слушаем аудио книги.

Сейчас у нас на паузе стоит роман «Капитан Невельской», посвященный первой русской экспедиции на Амур и Камчатку и изучении Дальнего Востока. В книге рассказывается о сложной, драматичной истории заселения русскими людьми устья Амура и начале заселения Сахалина.

Это безумно интересно! Так интересно, что у меня иногда даже перехватывает дыхание!

Но еще круче, когда Женя останавливает запись и начинает рассказывать что-нибудь из непонятного или дополняет книгу. И я восхищаюсь, постоянно восхищаюсь его знаниям, умению интересно подать тему и просто зависаю от его голоса…

***

За проведенные вместе дни мы учимся понимать и чувствовать друг друга. Это очень непривычные ощущения и очень приятные. Они вызывают улыбку перед сном, они наполняют счастьем после пробуждения.

Сегодняшнее утро не исключение. Я потягиваюсь и с удовольствием открываю глаза, чтобы побыстрее увидеть мир. Пусть мой мир пока лишь палата и зелень за окном, но видеть его — уже счастье!

Всё познаётся в сравнении… Часто слышим эту фразу применительно к той или иной ситуации. А я вот теперь точно знаю, что именно она обозначает. Прислонившись к стеклу и смешно расплющив нос, я смотрю за Жениной пробежкой, а сама думаю про то, что несколько дней назад даже эта, казалось бы, базовая функция, была мне недоступна. Опыт с зашкаливающим нервяком и накручиванием себя научил меня разговаривать, прежде всего. Верить — обязательно! И ценить то, что имеешь.

Вчера, после прослушивания аудиокниги, у нас состоялся тот самый разговор.

— Хочу с тобой обсудить кое-что, если ты готова выслушать?

Женя с тревогой смотрит в мои глаза, подавшись вперед. Я отвечаю ему, несмело прикасаясь кончиками пальцев к груди, чтобы не упасть. Рядом с ним головокружение нарастает, но оно приятное и явно от устроенного бабочками торнадо. А бабочки… она распределились по всему организму, и живут своей жизнью, заставляя меня в буквальном смысле парить.

— Угу, — только и могу кивнуть, потому что витаю в облаках.

— О том, что было, Жень.

В зеленых глазах вопрос и маленькие огоньки. Они, как маячки, которые не дают мне свернуть с пути.

— Ты уехала из-за меня? Потому что увидела фамилию, соотнесла со скандалом в местных СМИ и решила… Что ты решила тогда, Женя?

— Я… — Жую губу, потому что отвечать стыдно. Я же вижу его отношение… И… Нет! Я не могу ошибаться и не могу даже думать, что это продолжает быть частью игры. Он… Он не такой! — Я вечером поняла, что не права. И я… Я хотела с тобой связаться, подумала про это, но…

Развожу руками, показывая, что вот она я, сама натворила дел…

— А как ты узнал? Илья, да?

— Сам сложил факты. Помнишь, как в твоей любимой тригонометрии, — показывает пальцами кавычки, — из одного вытекает второе, из второго третье. Я просто сложил всю цепочку и понял.

Да уж, жизненная математика… Вот где пригодилась…

Женя берет мою ладонь и подносит к своим губам. Целует запястье, там, где остались метки от капельниц.

— Обещай, что больше не станешь себя накручивать? Всегда и во всем можно договориться. Когда люди понимают друг друга, когда настроены на диалог, они умеют находить решения, Облачко. Слышишь?

— Умеют, — повторяю. — Только не наши папы.

В зеленых глазах проскальзывают грусть, злость, недовольство… А потом Евгений улыбается и выдает, что нашим отцам еще предстоит научиться разговаривать и слышать. И, может быть, этому научим их мы.

Когда Женина фигура скрывается за поворотом, я отлепляюсь от окна и машинально перебираю свои тетради. В одной из них торчит вырванный листок, который я замечаю не сразу. Тяну за уголок и тут же тихонько вскрикиваю.

Выверенными карандашными штрихами на фоне большого панорамного окна, какие раньше бывали в замках, сидит девушка в длинном платье. Она сосредоточено смотрит на альбомный лист, держа в руках карандаш. Наверное, на улице ветер, потому что вокруг девушки разлетаются листья, но ей вряд ли холодно. Несмотря на осень (я сужу по опавшим листьям), рисунок получился теплым и… Добрым? Домашним? Родным?

Глубоко вздыхаю и улыбаюсь, потому что твёрдой жениной рукой на подоконнике странного окна изображена я…