Нам нельзя. Петля судьбы.

31.

Евгений.

Непонимающе трясу головой, когда на стол ложится папка пациента, и Илья достаёт из неё единственный лист. Обычный лист, но у него дрожат руки…

— Что это? — рассматриваю ровные столбики цифр.

Со многими показателями я и сам знаком, но какие-то для меня являются тайной за семью печатями.

— Я не должен тебе показывать, но посчитал, что именно ты можешь знать. Должен знать, — исправляется Светлов, делая акцент на слове слово «должен». — Здесь есть и твоя заслуга.

— Это… — начинаю понимать, но хочу услышать устное подтверждение догадкам.

По мере того, как Илья говорит, его плечи расправляются, а из моего рта вырывается выдох. Оказывается, во время его речи я не дышал.

— Если я правильно понял, — подытоживаю и проговариваю еще раз, — эти обследования дают нам возможность думать об операции в положительном ключе?

Если Светлов и удивляется местоимению «нам», то вида не подаёт. А я… Я привычно произношу его, потому что настроен на «долго и счастливо». Пусть немногие верят в искренность чувств девятнадцатилетних, но эти чувства есть и только мы знаем, что они настоящие. Чужая душа потёмки, поэтому не следует судить по неудавшимся отношениям всех.

— Да. Об оперативном вмешательстве думать ещё рано, но положительная динамика… — Светлов наклоняется над столом, и, разместив на ровной поверхности ладони, наклоняется ко мне. — Ты не передумал? Результаты могут быть непредсказуемыми.

— Я не ушёл, когда Женя не видела, — напоминаю, — поэтому нет, меня не пугают перспективы. Рядом с ней мне хочется верить исключительно в лучшее.

— Я понял. А родители? Сомневаюсь, что им понравится. Твои прошлые, и Жекины настоящие проблемы тщательно скрываются от СМИ, но если покопаться, заинтересованные люди найдут то, что хотят.

— Мне все равно, — обдумав, выдаю. — Если родители не поймут сразу, со временем смирятся.

— Ты так уверен? Наш отец вряд ли смирится.

Про их родителей я думаю в последнюю очередь, а зря. Женечка очень привязана к папе и брату, и если последний явно на нашей стороне, то со Светловым Виктором Васильевичем предстоит долгая и кропотливая работа.

— Я сам поговорю с ним. И буду разговаривать до тех пор, пока он не поймет.

Решительно поднимаюсь из-за стола и протягиваю руку. Крепкое рукопожатие без слов говорит о том, что Илья доверяет мне. А я обещаю сдержать данное слово.

— Заскочу? — киваю на лифт, когда Светлов провожает меня.

— Она отдыхать легла, — демонстрирует Женин брат экран с только что открытым сообщением. — Непривычные нагрузки дают о себе знать.

— Через сколько можно повторить? — тут же хватаюсь за тему, прикидывая в голове, куда отвезти Женечку, чтобы избежать стрессов. Да я извлек урок и не собираюсь повторять ошибок.

— Посмотрим. Я наберу, когда увижу, что она готова.

Киваю, подтверждая, что буду ждать. Выхожу из клиники и еду прямиком в офис к отцу. Не люблю откладывать «на потом».

По дороге звоню Игнату и перекидываюсь с ним новостями. Он тяжело дышит, но тренировка будет позже.

— Куда-то бежал?

— Да так, — слышу звук открытия бутылки, — пришлось объяснить одному недоумку, чтобы не лез не в своё дело.

— Помощь нужна? — направление мыслей друга понятно.

— Пока нет. Скажу, если выйдет из-под контроля. Сам как?

Кратко обрисовываю встречу с Виолой, не стесняясь в выражениях. Меня начинает потряхивать только от того, что Облачко могла не выслушать и уйти. А если бы… Чёрт, если бы ей стало плохо? Она так плакала, что эти звуки на подкорку въелись и звучат ржавой пилой по натянутым нервам.

— У Вилкиного отца проблемы сейчас серьёзные, она, Жек, не отстанет.

— Проблемы? — про них я не слышал, но ведь подобные новости упрощают дело. — Надеюсь, новых они не захотят.

— Думаешь, отец впишется?

— Не думаю. Для начала сам попробую, но ей не обязательно об этом знать.

Закончив разговор, сворачиваю к высокому зданию, и паркую машину на первом же свободном месте. Прикладываю пропуск и, отвечая на приветствия, двигаю к лестнице. Подъем в одиночестве поможет освободить мысли и собраться.

В приемной тишина, которая не напрягает. Отец не любит лишней шумихи и суеты. Его этаж — образец чистоты и строгого порядка. Всё по-армейски лаконично и исключительно функционально, ни одной лишней детальки.

— У себя? — поздоровавшись, спрашиваю секретаря.

Вопреки моде на длинноногих красоток, у отца в приемной сидит дородный мужик папиного возраста. Гений в своём деле! Про то, как Алексей Геннадьевич справляется с поручениями, можно романы писать.

— На встрече он. А ты присаживайся, подожди. Чай будешь?

***

После двух чашек становится понятно: ждать бесполезно. Звонки отец сбрасывает, отвечая стандартным сообщением. У нас давно договоренность: если что-то срочное, я набираю его либо Алексея. Либо пишу сообщение, и папа перезванивает.

— Он не говорил, когда вернётся? — планы и графики наше всё. Каминский Вячеслав Евгеньевич придерживается расписания в рабочих вопросах, но форс-мажоры же никто не отменял.

— Час назад закончить должны были. Если неотложное дело, может, адрес тебе дать?

— Да нет, — поднимаюсь, благодарю за чай. — Дома уже поговорю.

Попрощавшись, спускаюсь в лифте, встретив давно знакомых сотрудников. Улыбки поднимают настроение, которое немного упало. Сейчас бы Женечке позвонить, но боюсь потревожить её сон…

Дома Настя виснет на шее и с порога начинает хвастаться оценками. Показывает тетради, дневник, а мама умиляется идиллии. Давно я вот так не проводил вечера. Это… успокаивает, но я будто чувствую нехватку чего-то важного.

Если бы рядом сидела моя девочка, я был бы счастлив безоговорочно. А сейчас часть меня в клинике: ждет, когда Облачко откроет глаза.

— Жень, ты слушаешь? — сестрёнка одёргивает, и я перевожу внимание на столбики примеров.

— Да-да, продолжай.

— А я вот вижу, что ты отвлекаешься. Про свою девушку вспоминаешь, да? — хитрые глаза искрятся любопытством.

Замечаю, что мама прячет улыбку и не комментирует.

— Есть немного, — признаюсь.

— Немного? — гремит за спиной голос отца. — А следовало бы лучше выбирать себе… девушек… Поговорим?