Нам нельзя. Петля судьбы.

26.

Евгения.

Могла ли я ожидать такой прогулки? Конечно, нет!

Думала, мы будем гулять, разговаривать, но вместо этого я рисую, а Женя сидит на пледе рядом и жуёт сорванную травинку.

Но это не значит, что мы молчим. Мы общаемся, но странно: жестами, взглядами, прикосновениями, улыбками. Это необычно и мне безумно нравится!

Я вообще сегодня счастлива так, что хочу обнять весь мир! Хочу порхать, как та разноцветная бабочка, с цветка на цветок, и греться в лучах солнца.

Но нельзя. Нам обоим нельзя находиться на солнце долго, и когда начинает припекать, Женя приносит из машины большой зонтик. Он скрывает нас под куполом, образуя интимную тень. Это тоже красиво, прекрасно и волнительно.

Ничего особо не поменялось, а мне кажется, что мы стали ближе друг к другу. Так бывает?

— Хочу сделать так, — показываю на широкие мазки в верхнем углу холста. Никак не могу придумать, как лучше растянуть эффект перистых облаков. Мне хочется наложить их, чтобы придать пейзажу загадочность.

Ещё я планирую добавить тени, чтобы в моей картине присутствовал цвет глаз Жени. Он такой необычный, что я готова рисовать его круглосуточно!

— Давай сюда? — Женя накрывает своей рукой мои пальцы с зажатой между ними кистью, и точечно наносит краску, которую мы позже растушевываем салфеткой, припасенной заботливыми официантками из пекарни.

Я стараюсь следить за меняющимся изображением, но горячее дыхание у виска направляет мысли в другую сторону. Зачем-то вспоминается, как мы целовались в машине и, к своему стыду, я хотела бы повторить…

Боже, боже! Краснею, чем пугаю Евгения. Он волнуется, присаживается рядом и торопливо осматривает меня на предмет повреждений. Но со мной всё отлично! Всё хорошо! Кроме того, что губы покалывает от невыносимого желания вновь ощутить мягкость его рта.

Ругаю себя и принимаюсь с удвоенным усердием наносить краски, корректируя уже оформившийся рисунок. Получается здорово, но резковато. Я знаю свою руку и сейчас не полностью удовлетворена. Некоторые штрихи выходят неуверенными и неровными, а некоторые чересчур агрессивными.

Хочу предложить сделать перерыв, но Женя меня опережает. Кажется, он не просто так наблюдал за мной и то улыбался, то хмурился. Он определенно смог поймать мою волну. Потому что…

Потому что он вдруг тянет меня вверх и захватывает в плен губы, лаская каждую по очереди, нежно оглаживая спину и руки.

Вот теперь всё… ммм… правильно…

Прикрываю веки и сдаюсь на волю победителя. Лёгкий ветерок обдает разгорячённую кожу, в траве стрекочут насекомые, а мы стоим, обнявшись, и слушаем сердцебиение друг друга.

***

Резкий звонок смартфона нарушает идиллию, но я не могу не ответить, потому что раздающаяся в тишине песня стоит на абонента «мама».

Нехотя отрываюсь от Жени и достаю из кармана телефон. Не успеваю произнести негромкое «алё», как на меня водопадом обрушивается шквал критики и недовольства.

Не сразу, но вникаю в суть маминого недовольства: оказывается, она прислала мне несколько сообщений, которые я благополучно пропустила. В её версии — проигнорировала, чем огорчила женщину с тонкой душевной организацией. Это её слова, не мои, конечно.

Я пытаюсь сначала объяснить, мол, говорить неудобно. Приходится соврать, что я на процедурах, но чуткий слух мамы улавливает лёгкий ветерок и вместо ожидаемого «пока» на меня выливаются новые обвинения. Теперь уже в том, что я невнимательная дочь и не понимаю беспокойства материнского сердца.

С одной стороны мне становится стыдно перед ней. И перед Женей, который хоть и отошёл вежливо, давая мне личное пространство, но определенно всё слышит, так как голос моей мамы… громкий… и динамик тоже… громкий…

И с другой стороны внутри меня плачет маленькая девочка, ждущая, что её погладят по головке и пожалеют, как всегда раньше делал папа. Мне нравилось, что мама не заостряет внимания на болезни, но иногда (всё чаще) она начинает переходить границы разумного.

У меня дрожат руки, а слёзы готовы вот-вот сорваться с ресниц, и я глубоко вдыхаю воздух, чтобы сдержаться. Вдыхаю и выдыхаю уже в Женино плечо. Он за считанные секунды успевает преодолеть шаги между нами, прижать к себе и отключить телефон.

— Если надо, Илья может позвонить мне. Для остальных ты сейчас спишь, — проговаривает чётко, сведя брови к переносице.

Он выглядит грозно и недовольно. Вся его фигура напряжена, а губы сжаты в тонкую линию. Понимаю, что зол он не на меня, но все-таки задираю подбородок и изучаю его лицо.

Изумрудная зелень потемнела и превратилась в зелень вечернюю, когда солнце уже скрылось за горизонтом, но еще продолжает освещать землю оставшимися лучиками. Красиво и… опасно…