Режим бога

Глава 20

Очухался я от наркоза в больничной палате. Около моей кровати сидел молодой врач в солидных роговых очках и читал «Литературную газету». Определить название печатного органа проблем не составило, поскольку читал врач последнюю страницу и титульный лист я видел, сквозь ресницы, без помех. Ну, а по периодическому сдавленному хихиканью, читал он, видимо, что-то смешное.

Послышался звук открываемой двери, и я счел за благо, пока, подержать глаза закрытыми. Мягкий мужской голос спросил:

— Как пациент?

Поспешное шуршание газеты и торопливый ответ молодого голоса:

— Пока не проснулся, Владимир Михайлович!

— Василий Илларионович, если я Вас еще когда-либо застану около пациента, за которым Вам поручено наблюдать, занятым каким-нибудь другим делом, то этот день станет последним днем нашей совместной работы. Пока ступайте в ординаторскую, — глубокий мужской голос ни на миг не потерял своего обаяния, в процессе произносимой тирады.

Послышалось огорченное сопение и поспешно удаляющиеся шаги.

Виктор, Вы меня слышите? — негромко продолжил голос.

Рисковать было не из-за чего, я сразу открыл глаза.

Рядом с моей кроватью стоял очередной персонаж в белом халате. В отличие от молодого «очкастого Васьки», персонаж был солиден, имел аккуратную бородку, располагающее лицо и внимательные глаза, был мужчиной лет под пятьдесят и имел солидный начальственный вид.

— Вот и отлично! — он с оптимизмом встретил мое «пробуждение» — как себя чувствуем после операции, молодой человек?

Пока я лежа слушал хихикающего «Ваську», у меня было время подготовиться к этому очевидному вопросу:

— Доктор, — хриплю я пересохшим горлом — скажите мне правду, я обещаю мужественно ее встретить… мне скоро придется идти в школу?

Персонаж пару секунд хлопал глазами, а потом вульгарно заржал в полный голос. И не слова не говоря, вышел из палаты, продолжая ржать уже на ходу.

Впрочем, через пару минут он вернулся с медсестрой средних лет, которая напоила меня, аккуратно придерживая голову. Сам же персонаж представился «завом Первой хирургией — Владимиром Михайловичем».

Затем Владимир Михайлович, не переставая улыбаться, стал измерять мне давление, сунул под мышку градусник, поданный молчаливой медсестрой, проверил зрачки и поприкладывал стетоскоп к моей груди. Удовлетворенный результатами и показаниями термометра, потрепал меня по голове и порекомендовал «спать и набираться сил». После его ухода, я остался в палате один.

— А все-таки я его свалил! — губы сами по себе расплылись в непроизвольной улыбке — никогда не получал удовольствия от драк или другого насилия, но сейчас был глубоко и всецело удовлетворен. Впрочем, расточал улыбки недолго. Наконец, дошла суть моего положения. Я в больнице, о ране знают, мою «страховку» в куртке уже, наверное, нашли. Еще бы не нашли, там одни менты вокруг! Значит надо ждать гостей. Мдя… А еще мама… Тут проблем будет не меньше. Мдя, еще раз…

Пока я лежал, погруженный в мысли и усиленно комбинирующий варианты, за дверью послышались многочисленные шаги, приближающиеся к дверям моей палаты.

— Ага, за мной, гадом буду… — мысленно напрягаюсь и настраиваюсь на схватку.

Шум за дверью останавливается и стихает. Негромкий бубнеж голосов, и в приоткрывшуюся дверь в палату проникает давешний Владимир Михайлович.

— Не спишь?! — жизнерадостно спрашивает он меня, излучая оптимизм и веру во всемирное выздоровление всего человечества — как себя чувствуешь? А тут к тебе пришли, навестить!

«То ли дурачок, то ли и на самом деле не въезжает в ситуацию, впрочем, какая мне разница…» — думаю я и отвечаю:

— Не сплю, хорошо, так пусть заходят… — как будто у меня есть вариант предложить следакам зайти этак через месячишко!

Довольный «зав Первой хирургией» гостеприимно распахивает дверь и… «ух, твою ж налево» в палату заходят ЧУРБАНОВ, РОМАНОВ, какой-то хмурый дядька в штатском, милицейский генерал и Ретлуев, с непонятным выражением лица и неуместными, в такой компании, капитанскими погонами. Следом протискиваются трое офицеров, каждый с парой стульев, но они не задерживаются и, оставив стулья, беззвучно исчезают за дверью.

Просторная палата сразу стала маленькой и забитой, от такого количества людей. «Заву», видимо, тоже разрешили присутствовать, и он скромненько замер возле двери. На передний план выдвинулся Чурбанов, он был в более скромном, чем утром, не парадном мундире, но все равно смотрелся импозантно, Галину Брежневу можно понять:

— Ну что, герой, как самочувствие?!

Ха, прогнозируемый вопрос, ну так, держи ответ!

— Раз дырка только в боку, а голова цела, то значит Вы успели меня поймать… по-крайней мере, это последнее, что я помню. Так что, чувствую себя значительно лучше, чем могло быть! Спасибо, Вам большое, дядя Юра! — делаю признательную морду.

Чурбанов такого не ожидал, сначала слегка смутился, потом засмеялся:

— Да, пожалуйста, «племянничек», голову твою совместно сберегли, теперь бок пусть выздоравливает! Вон Григорий Васильевич тебе свой реанимобиль отдал и в лучшую больницу города отправил, — он отступил в сторону, давая место около моей кровати Романову.

— Спасибо, Вам большое, Григорий Васильевич! Больница мне оказалась очень кстати…

Все опять засмеялись. Романов пододвинул один из стульев и сел рядом с кроватью:

— А чего это он — «дядя Юра», а я «Григорий Васильевич»?! — весело спросил Романов, с интересом рассматривая меня.

— Так с товарищем генералом мы уже обнимались, а с Вами, Григорий Васильевич, еще нет! — бодро отрапортовал я.

Все опять рассмеялись и стали рассаживаться. Ну, как «все»… Краем глаза я видел, что Ретлуев улыбается криво, а хмурый дядька в костюме, вообще почти никак не реагирует. Смеялись Чурбанов, Романов, незнакомый мне милицейский генерал и доктор.

Рассевшись, и еще немного поулыбавшись, гости перешли к делу:

— Витя, — начал Чурбанов — Григория Васильевича, ты знаешь, ну, кто его не знает — польстил он «главе города», Сергей Ефимович — прокурор города (ага, вот что это за хмурая рожа), Владимир Иванович — начальник городской милиции (милицейский генерал подмигнул и улыбнулся), ну, а своего тренера и своего врача ты и без моих представлений знаешь. Нам принесли твое заявление и сам понимаешь, что мы хотим узнать от тебя подробности. Расскажешь?

— Конечно, — я серьезно кивнул и всем своим видом выразил готовность.

Чурбанов откинулся на спинку стула:

— Тогда мы все тебя внимательно слушаем.

Я набрал воздуха в легкие и принялся излагать свою версию событий, которой был намерен держаться во что бы то ни стало. Я рассказал, как поехал покупать турник, а потом решил отправиться в музей, посмотреть макет железной дороги.

— С турником? — уточнил «хмуромордый» прокурор.

Усилием воли задавил резко возникшую неприязнь, «смущенно» улыбнулся и объяснил, что боялся «застрять» около железной дороги и опоздать, на обратном пути, в спортивный магазин. Вроде «прокатило». Второй раз прокурор подал голос, когда я рассказывал, что увидел подозрительного человека во дворе:

— А что тебя заставило свернуть во двор?

Опять изображаю смущение и невнятно мямлю, что «просто завернул посмотреть». Ответ, явно, никого не устраивает и прокурор, почуяв неладное, начинает «давить», мол зачем свернул и как тебя не заметил преступник. Я мямлю что-то невразумительное. Ответ у меня на этот вопрос готов еще с утра, когда я сочинял свою писанину, но пусть прокурор растеряет энтузиазм на «пустышке», легче будет вывернуться в серьезных вопросах.

Наконец, вмешивается Романов, кладет мне руку на плечо и проникновенно начинает объяснять, что я настоящий молодец, да что там молодец, просто герой и всем ребятам пример, что я всем им нравлюсь и т. п., короче, говори правду, тут все тебе желают добра. Хе!..

Изо всех сил стараясь покраснеть, выдавливаю, что свернул во двор по «малой нужде», потому что уже не мог терпеть. А преступник меня не увидел, потому что я не победно ссался посреди двора, собирая аплодисменты зрителей и поклонников, а забился в укромный угол и там тихонечко гадил — ну, смысл такой, слова, разумеется, пришлось выбирать другие.

Присутствующие, включая врача, кажется были готовы расхохотаться, вытянутому у меня «признанию», а прокурор чуть не сплюнул на пол! Хе!.. Внутренне я ржал.

Так потихоньку и добираемся до финальной схватки с маньяком. Тут, напавшее на меня дико неуместное веселье, рисует перед глазами схватку Шерлока Холмса с профессором Мариарти у Рейхенбахского водопада.

В итоге нападает новый приступ идиотского смеха, который я, уже в панике, давлю внутри себя, и от этого меня начинает заметно скрючивать и потряхивать. Но дуракам — счастье! Присутствующие понимают все неверно и вот уже доктор тянет мне стакан с водой и интересуется могу ли я продолжать беседу.

Я могу, но кивая внешне, внутренне формирую другой ответ: «нет, я утомился и хочу вздремнуть, подождите пару часиков в коридоре»! Сам виноват… в итоге мне под нос суют нашатырь. Резкая вонь прочищает мозги и до меня, наконец, доходит, что мое крайне опасное веселье, скорее всего, «отходняк» от наркоза. Осознав опасность, беру себя в руки.

Поэтому рассказ о моем поединке с маньяком удается без всяких дурацких хохм, периодически дрожащим голосом и довольно искренне. Я опять понимаю, что был совсем рядом со смертью… на волоске…

Когда я замолкаю, некоторое время стоит тишина.

— Значит, все-таки, ангелов нет — «ни к селу», задумчиво произносит главный городской милиционер.

Все недоуменно смотрят на генерала. Долго томить высокое начальство «непонятками» генерал Кокушкин не стал и, посмеиваясь, принялся рассказывать:

— Дело в том, товарищи, что у несостоявшейся, к счастью, жертвы преступника, есть крайне набожная бабка. Она настолько заморочила внучке голову своими религиозными бреднями, что когда мы расспрашивали девочку, что произошло, она нам заявила, что с неба спустился ангел со сверкающим мечом и поразил прислужника сатаны.

Все засмеялись. Я тоже подхихикивал, лежа на кровати, и стараясь не напрягать разболевшийся живот.

— Вот так все «чудеса» и случаются, — отсмеявшись, сказал Романов — прочем девочка ведь в шоке была, и не такое привидится.

— Где, кстати, твой меч, «ангел»? — поинтересовался, не без потуги на юмор, городской прокурор.

— Перекладина, за дверью в моей комнате стоит, а карабин и сумка под столом в ящике с игрушками… — «смущаясь», пробубнил я.

Прокурор замялся после моего «пассажа» об игрушках, а затем поинтересовался:

— Ты ведь не будешь возражать, если мы заберем эти предметы и твои вещи… ну, те, которые в крови?..

Веселость в палате сразу притухла: «игрушки» и «вещи в крови» прозвучали невеселым диссонансом.

— Берите, конечно, я все понимаю, только… — я потупился.

— Что? Говори… — уже вполне дружелюбно подбодрил прокурор.

— Вы маму до смерти не напугайте, а то ведь я у нее один, трясется надо мной. Папа в Африке погиб — он у меня военным летчиком был. Вот, теперь живем вдвоем с мамой. Ей, как-то аккуратно сказать надо. Да, и меня, наверное, не отпустят сегодня домой…