Режим бога

«Когда ты счастлив сам, счастьем поделись с дpyгим!» — я даже не понимаю, кто из них красивее… Да, и гримера с «Мосфильма» тоже не зря приглашали!

Я, наконец, отрываю взгляд от экрана и перевожу глаза на своих высокопоставленных зрителей.

«Все в порядке, дорогой Виктор Станиславович! Не извольте более беспокоиться! Эта публика у Ваших ног…».

Глаза всех четверых неотступно прикованы к экрану, на лицах предвкушающие улыбки ожидания чередующихся образов! Если к этому можно было бы добавить открытые рты, то совсем на детей походили бы…

Тем временем, на экране золотые интерьеры Большого театра, сменялись заснеженным лесом, а полированный мрамор метрополитена снова уступал место пальмам, увешанным елочными игрушками.

…Тающее мороженое на улыбающихся губах девушек… снежинки лежащие на длинных ресницах Веры… елочная лапа, «неожиданно» скидывающая снег на каштановые локоны смеющейся Лады… голубые льдинки Альдониных глаз за бахромой сосулек, свисающих с паркового мостика…

И концовка… «Конец — делу венец!» Как же, плавали — знаем.

Комендант здания Министерства тяжелого машиностроения, где мы ставили свои «каскадерские трюки» очень… очень… ОЧЕНЬ сильно не хотел прогневать всесильного зятя Генерального секретаря, но даже помощник Чурбанова подполковник Зуев, прикрыл в тихом «ахуе» глаза, когда два плотника вынули из оконного проема на 26-ом этаже полностью всю раму!

Зато получившийся кадр того стоил…

Наконец-то, над ночной Москвой девушки стояли одновременно все трое. А дальше последовало маленькое чудо современного монтажа (и 3 с лишним часа работы!): камера сначала взяла девушек общим планом, а затем «вылетела» в окно и под последние слова песни — «Когда ты счастлив сам, счастьем поделись с дpyгим!» — на экране появилась панорама ночного Калининского проспекта с высотками, в которых светящиеся окна были сложены в гигантские буквы «С», «С», «С», «Р»!!!

«Не зря на крыше СЭВа мёрзли с телекамерой, как цуцики!»

Да, такая концовка не просто венец делу, а венец, как минимум, царский…

Смолкли последние аккорды…

— Лихо! — Щелоков, плохо скрывая довольную улыбку, пружинисто поднялся со стула, подошел к телевизору и затем развернулся к нам. Молча, он поочередно переводил взгляд со своей жены на Чурбанова, с него на дочь генсека и снова на жену.

Эта малопонятная мне пауза, сопровождалась добродушными похмыкиваниями Чурбанова, нетерпеливым ёрзаньем Брежневой и спокойной улыбкой супруги министра.

— Ну, что скажете… товарищи члены приемной комиссии?! — Щелоков добродушно усмехнулся, выделив интонацией последние слова.

Галина Леонидовна не выдерживает первой. Она вскакивает со стула и, «уперев руки в боки», выдает фразу, которая изрядно запутывает для нас с Клаймичем ситуацию:

— А я говорила вам! Он там не то что не опозорится — фурор произведет!

— И правда, очень интересно получилось! — поддержал жену Чурбанов. — Кстати, туда сделать что-то подобное тоже не помешало бы…

Брежнева энергично кивает словам мужа и разворачивается к подруге.

— Да, отлично получилось… Не зря пол Москвы на уши поднял! — с улыбкой, наконец, подала голос и Щелокова. — Николай Анисимович, тебя что-то смущает?

Все присутствующие снова уставились на министра.

— Нет, — откликнулся хозяин кабинета, — просто хочу услышать ваше мнение. Ну что, рассматриваем приглашение?

— Обязательно! — вскинулась Галина Леонидовна.

— Я думаю… да… — наклоняет голову с безукоризненным пробором Чурбанов.

Светлана Владимировна молча, но тоже уверенно кивает.

— Что ж… — министр неспешно подходит к нам.

Чурбанов поднимается и встает за шефом, а Брежнева, наоборот, опять садится, рядом со Щелоковой.

— Значит так, «эйзенштейны»… Вчера из посольства Италии поступило официальное обращение в наше Министерство культуры. Они хотят пригласить ансамбль «Красные звезды» к себе на музыкальный фестиваль. С вашей «Фичилитой»…