Режим бога

03.06.78, суббота (мой 104-й день в СССР)

Вчера, когда я вернулся со встречи с Романовым, дома меня ждал приятный сюрприз. На работе маме, помимо основного отпуска в августе, дали еще «за свой счет» в июле, для лечения и восстановления сил «героического сына»! Так что у меня есть около месяца, чтобы завершить все дела в городе. От маминого предложения отправить меня на июнь в пионерский лагерь или санаторий, я отбрехался тем, что мне нужно писать песню для Сенчиной.

— Ты сможешь еще одну написать? — опасливо поинтересовалась мама, для которой и «Маленькая страна» явилась большой неожиданностью.

— Наверное, смогу. Мне иногда приходят в голову стихи так, что просто садись и записывай, а иногда приходится выдавливать из себя. В любом случае, в лагере мне никто писать спокойно не даст, а я уже пообещал Романову.

Мама озабочено покачала головой и тяжело вздохнула. Пришлось успокаивать и обещать, что все будет хорошо…

Поэтому утром в субботу, я заперся в комнате и стал «творить». Ну, а если точнее, то искать на просторах Рунета, то что можно было бы выдать Сенчиной, в качестве второй песни.

Однако действительность решила нарушить мои «творческие» планы. Сначала в дверь позвонил милицейский капитан, который доставил мне пакет от Чурбанова. В плотном сером конверте с гербом и грозной надписью «Министерство внутренних дел СССР», были записка от Чурбанова, две путевки в Сочи в санаторий МВД «Искра» и пачка фотографий.

В записке, от руки, Чурбанов писал:

«Витя, здравствуй! Как здоровье, надеюсь уже все в порядке?! Посылаю путевки в санаторий на тебя и маму. Даты открыты, поэтому, когда определитесь с поездкой, сообщи в мою приемную. Там же решат вопрос с билетами. Вложил фото со встречи с Н.А.Щ., ты ему понравился, а про обещанную песню он помнит! В понедельник во „Времени“ будет сюжет с награждения. Привет маме! Ю.Чурбанов»

Фотки получились отличные! Особенно одна, где наглый я втиснулся между двумя «небожителями» и обнял обоих за талии. От неожиданности оба засмеялись, а я смешную рожу корчил изначально. Получилось на самом деле мило и смешно! А уж фотограф момент не упустил.

Сообщение о программе «Время» меня взбудоражило, а вот напоминание про песню, скорее обрадовало, чем напрягло. Что я выдам министру я уже знал. Путевкам я тоже был рад. Хотя каждый год летом, мама и так вывозила меня отдыхать в Лазаревскую — уютный курортный поселок рядом с Сочи.

Маму же, вопреки ожиданиям, письмо Чурбанова огорчило:

— Зачем ты ненаписанные песни всем направо-налево обещаешь?! Если один раз получилось, то совсем не обязательно, что получится снова. Тебя тут в программе «Время» будут показывать, а вдруг ты слово не сдержишь, как людям потом в глаза смотреть будешь?!

— Мам! Не переживай, «милицейскую» песню я уже почти придумал. Скоро запишем на кассету, и я тебе проиграю черновой вариант. Я же сказал, что все будет хорошо!

Мама вздохнула и принялась снова рассматривать фотографии. К счастью, через пару минут она уже снова улыбалась.

Только улеглось обсуждение мвдэшного конверта, и я снова сел за стол, как раздался уже телефонный звонок.

Звонила Сенчина. Общалась очень любезно и спрашивала, когда я могу подъехать послушать песню в ее исполнении с оркестром.

Я брякнул, что «хоть сегодня», рассчитывая на безопасность субботы, за что поплатился приглашением к 15 часам на Васильевский.

После этого не оставалось ничего иного, как звонить Лехе и интересоваться его планами. К счастью Леха был свободен и, более того, намеревался маяться бездельем. Так что я переписал пару текстов, прослушал по несколько раз, через наушники, оригинальное исполнение и через полтора часа сидел в комнате у собирающегося Лехи.

Леха, возясь в недрах старого и монументального шкафа, рассказывал мне, что получил письмо, от приятеля-сослуживца из Владивостока и, что тот через пару недель приедет к нему в гости.

— Нас в роте «близнецами» называли, — доносился из шкафа голос Лехи, — так то на лицо не похожи, а вот ростом и размерами, это да! К тому же оба блондины…

«Надо же, оказывается существует еще один такой же белобрысый Терминатор…» — подумал я и спросил:

— Леха, ты чего там в шкафу делаешь?

— Сандалии ищу, в машине уже жарко в ботинках…

Я представил себе гримасу Бивиса, когда перед ним предстанет Леха в сандалиях на босу ногу и приготовился прочитать последнему экспресс-лекцию о стиле, когда мое внимание привлек, хорошо узнаваемый, звук упавшего предмета.

— Леша, а что это у тебя там упало? — вкрадчиво интересуюсь.

— Нашел! — Леха вылез из шкафа победно потрясая каким-то убожеством из толстой подошвы и коричневых кожаных ремешков, — а… это гитара, не страшно — отмахнулся мой, довольный находкой, «брат».

— Твоя или дядина, — я умел быть настойчивым.

— Моя, со мной всю службу прошла, из дома еще с собой брал. Последнее время чего-то забросил, не тянуло петь.

— А мне, не судьба, было сказать, что ты на гитаре умеешь играть?! — возмущенно завопил я.

Леха, не понимая причину моего негодования, растеряно хлопал глазами, продолжая держать в руках недоразумение фабрики «Скороход» или какой-то подобной.

— Ладно, — мне стало жалко ругаться на большого и доброго, но не слишком прозорливого приятеля, — примерь сандалии под джинсы, пойми, что это убого, одевай кроссовки и поехали…

Уже что-то сообразив, и виновато на меня посматривая, Леха оценил свой вид в зеркале, переобулся на кроссовки, взял гитару, и мы поехали ко мне домой.

Я быстро заскочил домой, схватил чурбановский подарок — однокассетную маленькую «Соньку», чмокнул маму и поскакал по лестнице вниз. До встречи с Сенчиной было всего полтора часа, а я хотел попробовать успеть записать песню…

Анатолий Самуилович встретил нас, как родных!

«Эка тебя Романов отымел!» — злорадно подумал я.

Сенчина была улыбчива и ровна.

В этот раз нас провели в большой, но обшарпанный зал, где на сцене сидело человек тридцать музакантов.

Концертный оркестр, музыканты которого одеты не во фраки, смотрится непривычно и смешно! Они играли что-то вразнобой, затем Бивис забрался на возвышение с пюпитром, постучал об него палочкой и оглянулся на Сенчину, которая уже стояла с микрофоном:

…«Там, где всегда весна… Там, где всегда весна…» — замолчала Сенчина, отзвучали последние звуки оркестра.

По довольному виду певицы и деловитой нахмуренности Бивиса, было очевидно, что оба довольны. Судя по тычку локтем, полученному от Лехи, «зритель» впечатлился тоже. Я же пребывал в шоке… Песня получилась похожей на оригинал лишь отдаленно, музыка звучала серо и уныло. Сенчина была хороша, но одна песню «не вытаскивала».

— Что скажите, «коллега»? — не удержался от скрытого сарказма Бивис.

— Очень хорошо, Анатолий Самуилович! Почти великолепно… — мой тон резко контрастировал с содержанием ответа, — осталось внести завершающие штрихи и великолепно станет без «почти».

Лицо Бивиса стало наливаться кровью, губы задрожали и он по-змеиному прошипел:

— Что «внести»?!

— Можно ничего не вносить, но тогда эта музыка будет звучать без моих стихов, — безмятежно ответил я.

По ошеломленным лицам музыкантов было видно, что с маэстро никто не осмеливается так разговаривать. Сенчина теребила в руках провод от микрофона и нервно кусала губы.

Бивис пару минут сверлил меня взглядом и явно боролся с желанием меня придушить. Наконец, он справился с клокотавшим внутри вулканом эмоций и довольно ровным тоном поинтересовался сутью предлагаемых «штрихов»…

Мои героические попытки, придать музыке большую схожесть с оригиналом, продолжались больше трех часов. Я вызывал в памяти звучание песни «моего времени» и пытался добиться от оркестра нечто похожего. Некоторые мои желания, высказанные художественным мычанием и размахиванием рук, Бивис просто не понимал, другие реализовывал с полузвука. Пара, озвученных мною музыкальных ходов, вызвали у него подозрения в моей скрытой гениальности, поэтому дальше моим усилиям Бивис помогал искренне и добросовестно.

Около семи вечера, когда все окончательно выбились из сил, Бивис объявил музыкантам:

— Перерыв, через 10 минут сыграем финально… пока можете перекурить…

Бивис спустился в зал и устало опустился на соседнее кресло. К этому моменту, я уже окончательно понял, что больше ничего улучшить не получится. Просто нынешние музыкальные инструменты, несмотря на наличие в оркестре даже электронных, не могут дать звук 21 века.

Сенчиной я так же подсказал пару интонаций и акцентов в исполнении, как следствие, заключительный прогон дал результат, который уже смог удовлетворить меня и вызвать признание Бивиса:

— И, все-таки, Виктор, вам нужно получать музыкальное образование и не зарывать свои способности в землю.

— Возможно, Анатолий Самуилович, но пока на это просто нет времени. Кстати, тут министр МВД Щелоков попросил меня написать песню к Дню милиции…

У Бивиса вытянулось лицо.

— Мы записали черновой вариант на магнитофон, надо сделать оркестровку для прослушивания в МВД, поможете?

— Конечно, конечно… — засуетился Бивис.

Мы вчетвером перешли в тот зал, где состоялось наше первое знакомство. Леха достал из сумки магнитофон, поставил его на рояль и включил. Запись мы сделали прямо в «Москвиче», Леха играл на гитаре, я пел:

Высок-ааа, выыысок-ааа над земл-еей с-иинева,
Это мирное небооо над Родинооой,
Но простые и строгиеее слыышим слова:
«Боевым. Награждается. Орденом…»[1k2]

Я, не мудрствуя лукаво, набрал в «Яндексе»: «песни о милиции» и в результате полуночного прослушивания выбрал три песни. Одна из них была муромовская «Боевым награждается орденом». В комментариях было сказано, что ее написали к юбилею милиции по заказу, якобы, самого Щелокова, но после опалы министра она осталась невостребованной. Затем ее оперативно посвятили Афгану. Что ж, восстановим, что называется справедливость!

Когда прозвучал последний аккорд лехиной гитары, я выключил магнитофон.

— Понятно, — деловито сказал Бивис, никак не высказав своего отношения к самой песне, — мелодия не сложная, напишем. Только уже не сегодня, прошу, — он молитвенно сложил руки и мы все рассмеялись.

Сенчина пошла проводить нас с Лехой через лабиринт коридоров. Она вышла вместе с нами на улицу и, запрокинув к небу голову, остановилась, с наслаждением дыша свежим воздухом. На ее губах играла мечтательная улыбка, а легкий ветерок играл подолом светлого платья.

«Гхм, на чужой каравай береги зубы!» — схохмил я мысленно, — «надо, надо, надо кого-то срочно заводить себе любимому!».

Леха пошел прогревать машину, а я так увлекся мыслями о вреде сексуального голодания в период подростковой гиперсексуальности, что даже вздрогнул, поймав на себе внимательный взгляд Сенчиной.

— Витя, я хотела с вами поговорить, — начала она.

Если Бивис с самого начала вычурно обращался ко мне на «вы», то Сенчина говорила — «ты». Что-то ее заставило изменить манеру общения, ладно — запомним. Я изобразил полное внимание.

— Я вижу, что вы талантливый молодой человек и думаю, что у вас большое будущее. Я же, как певица… очень завишу от качества тех песен, которые… приходится исполнять. Поэтому очень хочется, чтобы в моем репертуаре появились… современные песни, отвечающие тому, что востребовано… слушателями моего поколения… — Сенчиной, с явным трудом далась эта тирада, она осторожно подбирала слова.