Режим бога

* * *

— Вот пархатый крохобор, — беззлобно ругнулся Романов.

Мы сидели на веранде обкомовской дачи Романова на Каменном острове, и пили чай из блестящего, в лучах вечернего солнца, золоченного самовара. Я только что рассказал Романову о том, как шустро Анатолий Бивис стал моим «соавтором» музыки к песне «Маленькая страна», что и вызвало столь малотолерантное высказывание «хозяина Ленинграда».

— Их никогда не переделаешь, племя такое… — себе под нос пробурчал Романов, глядя в сад.

Мы сидели вдвоем. Сначала я удивился, что Романов отослал своих помощников, Жулебин и второй помощник, которого мне никто не посчитал нужным представить, по-моему, удивились тоже, но безропотно покинули веранду. Однако затем все стало понятно. Романова интересовало два вопроса: моя поездка в Москву и мое нежелание продолжать сотрудничество с парой Бивис-Сенчина.

О Москве я все подробно рассказал, но если про мое общение с Брежневым Романов, видимо, все более-менее точно, знал, то моя встреча со Щелоковым была для него новостью. Хотя особого значения он ей и не придал. Ну, внешне, по крайней мере, этого не проявил. Лишь поинтересовался начал ли я уже писать песню «для милиционеров».

— Начал уже, Григорий Васильевич, даже две получается! Одна торжественная, а вторая уже слегка шуточная…

— Ты смотри, — предупредил Романов — у Щелокова хорошее чувство юмора, но шуток над своим ведомством он не понимает, может обидеться.

— Спасибо, что предупредили, я постараюсь с шутками не перегнуть, — засмеялся я.

— Постарайся, постарайся… — ворчливо ответил Романов и потянулся к вазочке за сушкой с маком. Я, вообще, заметил, что сушки — универсальное блюдо к чаю у высокопоставленных советских руководителей.

— Бивиса я поставлю на место — не переживай, моего внушения ему надолго хватит, — Романов брезгливо усмехнулся и задумался.

Я не стал стесняться, стянул из вазочки пару сушек и захрустел, под удивительно ароматный и вкусный чай.

— Людмила Петровна сказала, что ты, на самом деле, написал хорошую песню…

— Ага, написал… на самом деле хорошую… — я кивнул и принялся за вторую сушку.

Романов посмотрел на меня и хмыкнул:

— Хочешь быть композитором и поэтом?

— Нет… но пока да… — поумничал я.

— Как тебя прикажешь понимать? — удивился Романов.

— Ну, пока хочу писать песни, а посвятить этому всю жизнь не планирую.

— Понятно. Для Людмилы Петровны надо бы написать еще что-нибудь, а то она сейчас самая популярная из ленинградских певиц, а с репертуаром проблемы, все приличное расходится в Москве среди тамошних. С Бивисом проблем больше не будет, а что нужно от меня — говори.

— Ничего не нужно, Григорий Васильевич. Достаточно Вашей просьбы. Я напишу еще.

Романов внимательно уставился на меня. Я же, делая вид, что не замечаю его взгляда, увлеченно потягивал чай из большой белой фарфоровой чашки и разглядывал ухоженный сад.

— Пауза затягивалась. Романов смотрел на меня, а я пил чай. Наконец, хозяин города, насмешливо произнес:

— Совсем ничего не надо?! Ну, тогда, хотя бы, спасибо тебе, — и опять выжидательно уставился на меня.

— Да, не за что, Григорий Васильевич, всегда рад быть Вам полезным. — я встал и выжидательно уставился на Романова, делая вид, что собираюсь прощаться.

— Садись. Тебя еще никто не отпускал. — Романов нахмурился и смотрел уже не слишком дружелюбно.

Я плюхнулся обратно на мягкий удобный стул и преданно уставился на Первого секретаря обкома.

— Ты мне кончай здесь «Ваньку валять», мал еще… — раздраженно бросил Романов. — Не надо ни поддержки, ни музыкантов, ни того, кто, хотя бы, твое мычание на ноты переложит? — не без издевки поинтересовался он. — Ты так к следующей пятилетке-то успеешь песенку написать?

Я спокойно и предельно дружелюбно ответил по всем пунктам:

— Поддержка мне не нужна, сочиняю я в одиночестве. Музыканты есть у Бивиса — целый оркестр. На ноты мелодию тоже он переложит, уже один раз это делал и, Вы сами сказали, что с ним проблем не будет. Песню я напишу за пару недель. Постараюсь сделать такую, чтобы Сенчина попала с ней на «Песню года».

— Высоко метишь, — все еще недовольно, но уже, остывая, пробурчал Романов.

— Так хорошей песне там оказаться не сложно, а плохую я писать не собираюсь. Вот поэтому мне ничего не надо. По крайней мере, пока не сделаю то, что пообещал.

— «По крайней мере»? — передразнил Романов.

Я примирительно улыбнулся.

Романов тоже усмехнулся и ехидно поинтересовался:

— А потом что попросишь? А то я вижу, ты парень не промах! Я это еще на соревнованиях отметил. С тобой ухо востро держать надобно, а то без штанов оставишь.

— Ну, что Вы, Григорий Васильевич, — я изобразил ужас, — как же Вы будете без штанов?!

Неожиданно возникший лед отчуждения растаял, Романов засмеялся, а за ним и я.

— Задумка у меня самая простая, — начал я, — я хочу создать современную молодежную группу, песни которой будут петь не только у нас в стране, но и на Западе. Я хочу, чтобы у нас были лучшими не только спорт, армия, балет и космос, но и песни. Чтобы не мы — под их музыку, а они — под нашу. Вот тогда все, что Вы перечислили, мне и потребуется. А сейчас что-то просить, пока я ничего не сделал и никому ничего не показал — глупо, нагло и «крохоборно» — не удержался я в конце.

Романов опять засмеялся, а потом, уже серьезно, сказал:

— Ладно, пиши и доказывай… потом посмотрим что для тебя сделать, а то «доброжелатели» у таких, как ты, быстро появляются…