Собор Дарвина. Как религия собирает людей вместе, помогает выжить и при чем здесь наука и животные

Если адаптивная религия не служит уже определенной этнической группе, эта религия явно должна привлекать новых членов. Христианская Церковь, как и большинство сект, была задумана так, чтобы приносить благо тем, кого унизило и оскорбило общество, любящее мирские блага. Ее настойчивый эгалитаризм, ее приверженность альтруистической любви – все это влекло и богачей, таких как Иустин, воодушевленных этими ценностями независимо от своего статуса. Именно в этом контексте христианство показывает одну из своих «прощающих» сторон. В Церковь мог войти любой – неважно, сколь беден, презираем или даже жалок он был. Тот факт, что изгои, те же проститутки или инородцы (с точки зрения иудаизма), у всех на глазах принимались в число последователей Иисуса, ярко иллюстрирует эту грань христианства.

Хотя почти любой грех, совершенный в прошлом, мог быть прощен, было бы абсурдным предполагать, будто неофитам, ставшим частью Церкви, позволялось следовать старым привычкам. Одним из удивительных аспектов христианства было преображение после крещения. Вот снова рассказ Пейджелс об Иустине:

Мы хорошо можем представить этот обряд, связанный с искренней верой в духов и преображающий заново рожденных.

От членов Церкви ожидалось, что они будут проявлять друг к другу предельный альтруизм, который снова и снова подтверждался примерами из жизни Иисуса и его притчами. Несомненно, Иисус служит исходной положительной ролевой моделью для альтруизма, только наивно было бы полагать, будто такого возвышенного идеала можно достичь без механизмов социального контроля. Так прощение принимает еще один облик, пока речь идет о взаимодействиях внутри группы. Евангелия изображают ключевые фигуры людей, умышленно предавших Иисуса (Иуда) или потерявших присутствие духа в опасности (Петр). Иуда не прощен Иисусом, по крайней мере, по свидетельству Марка: «Впрочем Сын Человеческий идет, как писано о Нем; но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы тому человеку не родиться» (Мк 14:21). Петр прощен, но только после того, как сокрушенно раскаялся в отказе от Иисуса. По мнению Пейджелс, эти повествования составлены с целью оказать мощное воздействие на аудиторию, для которой Евангелия и были изначально написаны:

Религия в своем «земном облике» может только надеяться на приближение к идеалу. Жизнь Иисуса оборвалась слишком быстро, и он просто не успел столкнуться с нарушениями, которые неизбежно случаются в жизни любой общины. Однако его ученики сталкивались с проступками ежедневно – и в своих посланиях, также вошедших в Новый Завет, описали норму: соразмерное прощение. В нескольких разделах главы 3, посвященных кальвинизму, я говорил о том, что нарушения норм наказывались по нарастающей шкале санкций, вплоть до изгнания из общины. Именно Павел сказал: «Извергните развращенного из среды вас» (1 Кор 5:13). Во всех случаях целью было устранить неприемлемое поведение, но не человека. Поэтому даже наиболее тяжкий грех, совершенный членом Церкви, мог быть прощен при достаточном, по оценке Церкви, раскаянии в нем. Возможно, благодаря вере в духов было легче провести различие между личностью и поступком. Человек, совершивший злодейство, не был злодеем по природе – в нем обитал злой дух. Стоило изгнать духа, и человек мог быть полностью прощен в психологическом смысле этого слова, поскольку личность была всего лишь вместилищем, но не источником вины. Таким образом, всепрощение, позволявшее любому присоединиться к Церкви, распространялось и на тех, кто в нее входил, – но при этом не оставляло возможности для возникновения эксплуатации внутри самой Церкви. Этот тип обусловленного прощения необходим любой человеческой группе, чтобы действовать в виде адаптивной единицы.

Подведем итог. Евангелия предоставляют кодекс правил для создания Церкви и ее изоляции от окружающего общества, в высшей степени мотивируют тех, кто входит в Церковь, и наставляют их в том, как вести себя друг с другом и с чужаками. Прощение имеет много обличий – и так должно быть, – для того чтобы действовать адаптивно в столь многих различных ситуациях. Вместе с этим категория чужака еще не выделена в достаточной мере. Есть линия поведения, предусматривающая крайний альтруизм и всепрощение в отношении угнетенных (даже если вероятность их присоединения к Церкви невелика), и линия непреклонного сопротивления тем, кто пребывает в союзе с сатаной. Но кто состоит в таком союзе? Для Иисуса и авторов Евангелий худшими врагами были иудейские религиозные институты, а вовсе не Римская империя. Такое отношение соперничества и соответствующий ему отказ в прощении отражены в евангельском повествовании о смерти Христа.

Об исторической личности Иисуса известно мало, но мы больше знаем о Понтии Пилате, римском правителе Иудеи в дни смерти Христа. По всем рассказам, Пилат был человеком жестоким, привыкшим использовать жесткую тактику для достижения своих целей. Как указывает Пейджелс (Pagels 29–30), современные свидетельства о нем варьируются от едко неприязненных до откровенно недоброжелательных. Филон, влиятельный член еврейской общины в Александрии, говорит, что Пилат «был от природы жесток, самоуверен и неумолим», и сообщает, что в правление его не было недостатка во «взятках, оскорбленьях, лихоимстве, бесчинствах, злобе, беспрерывных казнях без суда, ужасной и бессмысленной жестокости». Впрочем, в Евангелиях он описывается по-разному: или как слабый человек, уступающий требованиям евреев, или просто как человек, не менее трех раз объявивший о невиновности Иисуса – прежде чем иудеи добиваются своего. Коротко говоря, Понтий Пилат представлен так, что ответственность за смерть Иисуса переносится с римлян на евреев.

Пока что я рассматривал фрагменты Евангелий, в основном общие для всех четырех версий. Кроме того, Пейджелс трактует отличия между Евангелиями как адаптивные отклики на местные проблемы, возникавшие перед общинами, для которых было написано каждое Евангелие – соответственно, это отразилось и на правилах прощения. Евангелие от Марка было написано сразу же после того, как римляне осадили Иерусалим и разрушили Храм в 70 году. Евангелие создавалось для христианской Церкви, и римляне не были ее союзниками, но ее главным врагом оставались влиятельные иудейские круги, тогда как евреи, лишенные прав и льгот, служили главным источником новообращенных. По сути, разрушение Храма толковалось как предсказанная Иисусом Божья кара за грехи правящих элит и как надежный знак неминуемого возвращения Христа. Именно еврейские правящие круги, главный соперник, в Евангелии изображаются ответственными за смерть Иисуса.

Евангелие от Матфея возникло десять или двадцать лет спустя. В это время основное направление иудаизма контролировали фарисеи – религиозная группа, во времена Иисуса куда менее сильная; и тем не менее в Евангелии от Матфея именно они стали главной мишенью для обвинений. Лука был, по всей видимости, неофитом из неевреев, и писал он как раз для неевреев, присоединившихся к христианской Церкви. А Иоанн, вероятно, был членом радикальной сектантской церкви, которая состояла из евреев, еще более жестко, чем обычные христиане, противившихся правящим иудейским кругам. Поскольку главная цель каждого Евангелия заключалась в руководстве поведением той или иной Церкви, каждое из них адаптировали под местные социальные условия.

Пейджелс поразительно четко развивает этот тезис, но я ограничусь Евангелием от Луки, который, вероятно, писал для нееврейской аудитории еще до того, как христианское движение разрослось достаточно широко, чтобы привлечь внимание римских властей. Во всех иных Евангелиях первый эпизод, в котором Иисус учит людей в родном Назарете, завершается благосклонным принятием сказанного. У Луки он, напротив, оканчивается волнениями, поскольку Иисус предсказывает, что Бог принесет спасение инородцам даже ценой того, что обделит евреев. От этой новости «все в синагоге исполнились ярости и, встав, выгнали Его вон из города и повели на вершину горы, на которой город их был построен, чтобы свергнуть Его» (Лк 4:28–29).

Этот отрывок показывает, что у Луки было мало причин делать свое описание евреев мягче или проводить различие между влиятельными богачами и простыми людьми. Однако он точно имел веские причины выставить римлян в благожелательном свете. По изложению Луки, Пилат сделал все возможное, чтобы спасти Иисуса от евреев. Сначала он заявляет: «Я не нахожу никакой вины в этом человеке» (Лк 23:4). Затем он пытается снять с себя ответственность, отправив Иисуса на суд к Ироду, царю Иудеи и римскому ставленнику. Не римские солдаты, а именно евреи, служащие у Ирода, избивают и высмеивают Иисуса. Когда Ирод отправляет Иисуса обратно, а Пилат снова должен принять решение, он красноречиво защищает Иисуса и от еврейских вождей, и от народа, выкрикивающего в один голос требование казни. И даже после этого Пилат защищает Иисуса, в третий раз, говоря: «Какое же зло сделал Он?» (Лк 23:22). Но в итоге он должен отдать Иисуса «по прошению их». Остается неясным, кто же все-таки распял Иисуса – римские солдаты или толпа евреев, но римский сотник, видя его смерть, «прославил Бога и сказал: истинно человек этот был праведник!» (Лк 23:47).

Похоже, Евангелия непрестанно «адаптируют» под практические нужды первых местных общин не только в отношении прощения, но и в целом. Рождение от Девы, о котором впервые говорится в Евангелии от Матфея, было, вероятно, защитной реакцией на обвинения в том, что Иисус не мог быть Мессией, поскольку не происходил из достойного рода. Хорошо, тогда Его род будет достойным! В Евангелии от Матфея Ирод узнает о рождении Христа и убивает в окрестностях Вифлеема всех младенцев, не достигших двух лет – деталь, выпавшая из текста других Евангелий; а независимого ее подтверждения нет. Откуда нам знать, не выкрали ли ученики Иисуса его тело и не сфальсифицировали ли воскресение? Этого не могло быть: пещеру охранял римский солдат!

Еще интереснее Евангелия, не вошедшие в Новый Завет. Когда христианское движение получило достаточный импульс, возникла необходимость установить единообразие, канонизировав одни религиозные учения и отвергнув другие. В конце II века епископы христианской Церкви, к тому времени уже называвшей себя ортодоксальной [от греч. ὀρθοδοξία – «правильное учение; правоверие»], собрались с тем, чтобы составить Новый Завет и заклеймить все остальное – по словам одного из епископов, «пропасти бессмыслия и богохульства против Христа» (Pagels 1995, 70). Среди Евангелий, вытолкнутых в пучину, было «Евангелие от Фомы», поощрявшее верующего пуститься в путешествие самопознания вместо подчинения сплоченной группе. По мнению Пейджелс (Pagels 74–75), вот по какой причине выбирались Евангелия, вошедшие в Новый Завет: «И, следовательно, автор Евангелия от Марка предлагает элементарную модель христианского общежития. Евангелия, принятые большинством христиан, в какой-то мере следуют этому примеру. Дальнейшие поколения находили в Евангелиях Нового Завета то, чего не обнаруживали во многих других элементах ранней традиции, связанной с Иисусом: практический план строительства христианских общин». Акцент, сделанный Пейджелс на практическом характере плана, явно совпадает и с акцентом Дюркгейма на мирском характере пользы, приносимой религией, и с главной идеей данной книги. К тому же, хотя Пейджелс и не использует слово «эволюция», ясно, что она описывает эволюционный процесс, в рамках которого версии христианских верований, хорошо работающие на уровне общины, приходили на смену тем, которые работали плохо. В христианских верованиях, дошедших до наших дней, у прощения много обликов, как это и должно быть, чтобы христиане в своих сложных социальных условиях вели себя адаптивно.