Собор Дарвина. Как религия собирает людей вместе, помогает выжить и при чем здесь наука и животные

Адаптационисты и кальвинизм

Изучаем адаптации в должном масштабе

Сделаем следующий шаг: посмотрим, можно ли, подробно рассмотрев особенности церкви Кальвина, истолковать их как адаптации к окружающим условиям. Но сначала все же необходимо обсудить некоторые общие вопросы пространственного и временного масштаба. Кальвинизм – не творение одного человека; и более того, со временем он менялся. Конечно, мы ясно видим, что Кальвин строил свое здание на широком фундаменте иудеохристианских верований. И его свершения в Женеве проходили под влиянием других людей и институтов – того же городского правительства. И отметим, что кальвинизм изменился после смерти основателя. По мнению Макграта (McGrath 1990, 209–211), особый акцент на предопределении, который часто ассоциируют с кальвинизмом, вышел на первый план лишь после смерти Кальвина и служил весьма специфической цели: отделить так называемых «кальвинистов» от соперничающих протестантских групп (обратите внимание на функциональный характер этого объяснения). Так какой же нам выбрать масштаб, изучая адаптированность кальвинизма к окружающим условиям? Самую грубую пространственно-временную шкалу – христианскую традицию в целом? Шкалу поточнее – кальвинизм в рамках христианства? Или еще более точную – женевскую Церковь времен Кальвина?

С такими же вопросами сталкиваются эволюционные биологи, когда изучают любых живых существ, за исключением человека. Когда мы исследуем приспособленность гуппи к среде, какую нам выбрать? Грубую шкалу больших таксономических единиц, к которым принадлежат гуппи – род Poecilia, семья Poecillidae, отряд Cyprinidontiformes? Несколько менее грубую, на которой отмечен один только вид гуппи? Более точную, охватывающую лишь особей гуппи из одной реки? Еще более точную, разделяющую гуппи на обитателей речных верховий и низовий? Или, возможно, совсем мелкую – микроареалы из одной-единственной запруды? Это эмпирические вопросы, требующие доскональных исследований, а ответы могут различаться в зависимости от того, какая черта служит предметом научного интереса. Способность к живорождению – характеристика, общая для всего семейства, в которое входят гуппи. Возможно, это адаптация, но не та, которая отвечает на давление локального отбора. Размер потомства при рождении в рамках популяции гуппи варьируется сильнее и отвечает как раз на давление локального отбора: гуппи, обитающие в низовьях, при рождении не такие крупные (и их больше), как гуппи, населяющие верховья; и все говорит о том, что это – адаптация к присутствию или отсутствию хищников.

Поиск адаптации на слишком мелкой шкале ведет к простой фальсификации гипотезы. Скажем, я предсказываю, что гуппи, обитающие у края отдельной запруды (микроареал, где хищников мало) дают потомство более крупное, чем гуппи, обитающие в середине той же запруды (микроареал, где хищников относительно больше). Если мне не удалось обнаружить предсказанное различие в размерах потомства – то, вероятно, потому, что адаптация и естественный отбор не проявились на столь мелкой шкале. Поиск адаптации на чрезмерно грубой шкале ведет к иной ошибке – мы можем не найти реально существующие адаптации. Предположим, я думаю, что гуппи хорошо адаптированы как вид – но не принимаю во внимание локальных адаптаций в пределах отдельных рек. В таком случае я не проведу различие между гуппи, живущими в верховьях и низовьях, и адаптивная изменчивость в границах одной реки (самцы отличаются по цвету, новорожденные мальки – по весу) представится мне бессмысленным шумом. Адаптации на определенной шкале пространственно-временного масштаба становятся незаметными, если искать их на более грубой шкале.

В эволюционной биологии исторически сложилось так, что силу адаптации и естественного отбора раскрывали на все более мелких шкалах, как пространственных, так и временных. В 1940-х годах различия между отдельными видами и подвидами зябликов, обитающих на Галапагосских островах, объяснялись как итог дрейфа генов. Британский эколог Дэвид Лэк (Lack 1961) прославился тем, что предложил объяснять эти различия в терминах адаптации и естественного отбора, но даже он удивился бы, узнав о существовании еще более мелкого масштаба для исследования, столь наглядно представленного в книге Джонатана Вайнера «Клюв зяблика» (Weiner 1994).

Размышление о религиозных группах как адаптивных единицах, сравнимых с гуппи и зябликами, настолько ново, что сейчас мы просто не можем предложить подходящих временных и пространственных шкал. Но, возможно, религиозные верования порой кажутся сторонним наблюдателям бессмысленными, именно потому, что эти наблюдатели подходят к религии с очень грубой шкалой (например, к представлению о христианском прощении, которое я рассматриваю в главе 6). Стоит провести более тонкий анализ – и, вероятно, проявится адаптивный паттерн. Поэтому я начну с малого масштаба, то есть с оценки адаптивного потенциала данной формы христианства у конкретного сообщества людей, разделяющих это исповедание веры. В этом случае я постараюсь оценить способность кальвинизма к повышению адаптации у тех, кто жил в Женеве в середине XVI века – и рассмотрю те черты кальвинизма, что есть и у иных христианских деноминаций (аналогично живорождению у гуппи), а также и другие особенности, которые выделяют кальвинизм на фоне других христианских конфессий. Катехизисы как источники данных

Исследовать религию и найти ее функциональные свойства? Да, это рискованное дело! Впрочем, здесь весьма поможет то, что догматы многих современных форм христианства сведены в катехизисы, по которым открыто учат неофитов. Кальвин-реформатор едва ли не первым делом написал такой катехизис, причем настаивал на том, чтобы его выучили наизусть все жители Женевы. Исследователи наследия Кальвина согласны в том, что этот катехизис – превосходный свод его взглядов, более пространно изложенных в «Наставлении» и многих иных сочинениях. К тому же этот катехизис весьма удобен для наших целей, ведь именно его учили жители Женевы, а значит, именно он, скорее всего, оказал сильнейшее влияние на поведение горожан[32].

В потенциале катехизисы – золотая жила сведений для изучения религий с эволюционной точки зрения. Они имеют полное право называться «культурными геномами», поскольку в легко воспроизводимой форме содержат информацию, необходимую для образования адаптивного сообщества. Они достаточно кратки, их можно проанализировать подробно, и они есть у многих деноминаций, что позволяет проводить сравнительные исследования религиозных организаций. Кроме этого, отдельные деноминации время от времени пересматривают свои катехизисы, создавая тем самым аккуратно запакованные «палеонтологические летописи» эволюционных изменений. Лучшую базу исторических данных трудно и представить.

Сейчас я попытаюсь проанализировать первый катехизис, написанный Кальвином для Женевы в 1538 году, а в основу моей попытки будет положен перевод Форда Бэттлса (перепечатан в Hesselink 1997, вся пагинация указана по этому изданию). Цели моего анализа можно сформулировать в двух простых вопросах: «Как мог бы вести себя тот, кто изучал катехизис Кальвина и верил тому, что изложено в нем? И благодаря каким особые чертам катехизис способен так влиять на поведение?» Катехизис Кальвина

Катехизис Кальвина делает одинаковый акцент на отношении людей с Богом и на их отношении друг с другом, причем это выделяет сам Кальвин:

С позиции функционализма представления о Боге и Его взаимоотношениях с людьми необходимо истолковать как адаптацию, призванную управлять поведением людей. Таким образом, весь катехизис надлежит понимать в терминах отношений «люди-люди» – по крайней мере, такова рабочая гипотеза. При этом удобно оставить различие отношений «Бог-люди» и «люди-люди» для целей анализа. Выразить то, какого поведения по отношению к другим людям ждет от человека Бог, достаточно просто: оно в явной форме содержится в катехизисе. А вот почему поощрять поведение необходимо через представления о Боге – и в особенности о Его взаимоотношениях с людьми? Этот вопрос более глубокий. Но и на него есть ответ. Отношения людей с людьми

Перечень действий, предписываемых к исполнению катехизисом Кальвина, приведен в таблице 3.1. В нем – знакомые предписания Десяти заповедей, ожидать изменения которых в рамках иудеохристианской традиции не приходится – как не приходится ожидать того, что гуппи перестанут быть живородящими. В перечне есть и сравнение с организмом – идея, ставшая источником вдохновения для этой книги. И, наконец, там есть образцы поведения, созданные специально для местных социальных и политических условий. Если прочесть их в обратном порядке, то можно сказать, что кальвинизм наставляет верующего быть добропорядочным гражданином и не бунтовать против властей, как об этом сказано в следующем отрывке из катехизиса:

По катехизису ожидалось, что лица, наделенные властью, будут справедливы и добродетельны, но с теми из них, кто не таков, надлежит вести себя кротко. По сути, безнравственный правитель, наказывая членов Церкви за их проступки, исполняет волю Божью! Вот и прекрасный пример того, как утверждение о Боге служит механизмом, запускающим поведение (покорность по отношению к властям), адаптивное в той обстановке, в которой пребывает Церковь.

Хотя Церковь Кальвина имела лишь незначительный контроль над политическими властями, своих собственных пастырей она контролировать могла. Если религия прежде всего содействует эксплуатации, позволяя своим адептам, занимающим высокое положение, извлекать выгоды за счет «низших», мы могли бы ожидать, что в катехизисе останется лазейка для испорченных пасторов – как и для испорченных государей. Однако этого нет.

Этот отрывок дает нам первый намек на то, что кальвинистская Церковь была задумана и создана и для того, чтобы контролировать поведение пастырей столь же эффективно, сколь и поведение стада.

Сравнение с телом, или организмом, поддерживает стремление к единству целей и одновременно к разделению труда, чтобы исполнить общие задачи, выходящие за пределы слов «делайте другим то…»:

Все исследователи наследия Кальвина выделяют в кальвинизме одну общую черту: он освящает мирские занятия. Пекарь или фермер могут чувствовать святость так же, как и священник, ибо все они – слуги, которые, словно органы, служат на благо церковного тела.

Да, возможно, Десять заповедей и Золотое правило этики слишком очевидны, чтобы заслуживать комментариев. Но нам не следует сбиваться с пути из-за знакомства с ними. Гипотеза, которую я стремлюсь проверить, предполагает, что религия заставляет группы людей действовать как адаптивные единицы. Есть много иных утверждений, противостоящих этой гипотезе: одни называют религию орудием эксплуатации, другие – паразитом от культуры, третьи – побочным продуктом мышления, основанного на подсчете прибылей и издержек… список можно продолжать долго. В главах 1 и 2 мы отмечали, что интеллектуальные тенденции в биологии и социальных науках превратили организмическое представление о религии в гипотезу-неудачника и даже в научную ересь. А Десять заповедей и Золотое правило этики, может быть, и звучат знакомо, вот только поддерживают организмическую гипотезу в гораздо большей мере, нежели ее соперниц. Изучение человеческого поведения, предлагаемое эволюционизмом, наводит и на другие догадки, очевидность которых ясна лишь в ретроспективе. Дейли и Уилсон (Daly and Wilson 1988) сообщили нам, что мужчины более склонны к насилию, нежели женщины, а приемных детей родители бьют чаще, чем родных. От Басса (Buss 1994) мы узнали, что мужчины особенно ценят в женщинах молодость и красоту, тогда как женщины в мужчинах – богатство и статус. Несмотря на их привычность, все эти научные результаты важны, поскольку они – итог разработки формальных теорий, а не порождение наивной психологии. А кроме того, эти результаты важны еще и потому, что их никак не объясняют и часто даже с негодованием отвергают соперничающие гипотезы, выдвигаемые в рамках общественных наук. В нашем случае мы предсказываем, что религия учит верующих вести себя так, чтобы приносить пользу группе, что и поддерживается, пусть и знакомыми, Десятью заповедями и Золотым правилом этики – уж лучше держаться банальностей, чем заблуждаться.