Собор Дарвина. Как религия собирает людей вместе, помогает выжить и при чем здесь наука и животные

Коренная проблема общественной жизни – и ее решение

Если религиозные группы действуют как адаптивные единицы, когда не дают «своим» мошенничать и координируют их поведение, то те, кто входит в такие группы, должны благоденствовать в большей мере, нежели индивиды-одиночки или члены не столь адаптивно организованных групп. Слово «благоденствовать» и для верующих, и для неверующих в данном случае имеет примерно один и тот же смысл. В главе 1 я указывал: в первом приближении нам незачем ломать голову над понятием приспособленности, как и Дарвин не ломал себе голову над тем, полезен ли крепкий клюв для раскалывания орехов. Все землепашцы на Бали хотят собрать обильный урожай риса. Во времена Древнего Рима никто не хотел умирать от чумы. В Евангелии от Матфея (Мф 25:35–40) звучат слова благодарности, обращенные к тем, кто помогал другим утолить основные нужды – кормил голодных, давал воду жаждущим, одевал нагих, посещал заболевших и узников (в последнем случае подразумевались еще две главных потребности – здоровье и свобода). Религии могут в некоторых аспектах менять желания людей – но только после того, как сумеют утолить фундаментальные, общие для всех нужды, через согласованные действия групп.

Это рискованное предсказание: оно легко может оказаться неверным. Недостатка в тех, кто считает религию преимущественно дисфункциональной в том или ином аспекте, нет. А если религия – паразит от культуры, обманом заставляющий людей отрекаться от желаний в реальном мире ради пустых обещаний вечной жизни? А если религия – просто вид экономического мышления, вращающего свои шестерни в раздумьях, как получить невозможное в обмен на доступные ресурсы? Такие теории дают иное предсказание: религия делает своих адептов нищими, давая им в обмен лишь неясные духовные блага.

Легко увидеть, почему религия так часто выглядит дисфункциональной: затраты на нее слишком заметны. От религиозных людей принято ожидать того, что они при необходимости пожертвуют своим временем, деньгами, личностью и даже жизнью. Они отказываются от благоприятных возможностей! Они принимают верования и практики, необъяснимые со стороны! Однако эти затраты, сколь угодно великие, не доказывают, будто приверженность религии снижает благосостояние ее адептов. Альтруизм предполагает принесение жертв во благо других. Да, модели поведения, которого требует религия, требуют жертв – но блага, принесенные ими, остаются по большей части внутри Церкви, и суммарный эффект может легко повысить благосостояние среднего адепта. Как понимал Дарвин, группы альтруистов выигрывают у групп неальтруистов, даже когда критерии оценки исключительно светские.

Я уже рассматривал исторические примеры религиозных групп, преуспевающих по мирским меркам. Приходят ли современные исследования религий, имеющие доступ к независимым потокам доказательств, к такому же выводу? Неплохо бы начать с Яннакконе (Iannaccone 1992, 1994), чья теория религиозной приверженности обсуждалась в главе 2. Он показал, что строгие Церкви могут быть сильными, когда отсеивают «халявщиков» и оставляют своим адептам только одно: религиозную вовлеченность. По мнению Яннакконе, причина, по которой «строгие» Церкви, скажем, та же Церковь святых последних дней, растут, тогда как Церкви «нестрогие», те же епископалы, с каждым днем теряют прихожан, состоит в том, что первые дают значительные выгоды, – и выгоды эти более чем возмещают затраты на их достижение. Это в прямом смысле хорошая сделка, если принимать во внимание чистый доход.

По всей видимости, эта теория и поддерживающие ее свидетельства приходят к тому же выводу, что и наши примеры из истории. Однако стоит присмотреться повнимательнее, и мы увидим не только достоинства современных исследований религии, но и их недостатки. Во-первых, можно ли точно измерить что-либо столь невнятно звучащее, как «строгость»? Да, можно. Ходж и Рузен (Hoge and Roozen 1979, Е-4; обсуждение работы: Iannaccone 1994, 1190) пригласили двадцать одного эксперта (историков Церкви, социологов религии, лидеров религиозных конфессий и преподавателей семинарий) и попросили их оценить шестнадцать основных протестантских деноминаций по семибалльной шкале с учетом следующего рабочего определения строгости: «Делает ли деноминация акцент на поддержании характерно иного образа жизни или иной личной и семейной этики в таких аспектах, как одежда, питание, потребление напитков, развлечения, времяпрепровождение, супружество, половые отношения, воспитание детей и тому подобное? Или же деноминация одобряет основную направленность нынешнего американского образа жизни в тех же аспектах?» Спустя пятнадцать лет Яннакконе опросил по этой же методике шестнадцать новых экспертов. И деноминации не только были расставлены в ожидаемом порядке (епископалы – на «нестрогом» полюсе, Свидетели Иеговы – на «строгом», остальные между ними), но и корреляция между результатами двух опросов, проведенных с разницей в пятнадцать лет, была ошеломляющей – 0,99. Кроме того, ранжирование деноминаций сильно коррелировало с другими показателями вовлеченности адептов, исчислить которые гораздо легче – скажем, с той же частотой посещения церковных служб. Нет сомнений в том, что современные церкви можно упорядочить по степени их строгости, и это закладывает фундамент для количественной проверки теории Яннакконе.

Социологи религии обычно разбивают «спектр строгости» на четыре категории: (1) либеральная основная линия, (2) умеренная основная линия, (3) консерваторы и евангелики, а также (4) фундаменталисты, пятидесятники и секты (Iannaccone 1992, 1994). Десятки исследований выдали массу данных о семейном доходе, об уровне образования, о посещении церковных служб, о доле средств, направляемых на церковные нужды… и выявились связи, достаточно устойчивые, чтобы признать их общими правилами. Во-первых, семейный доход адептов и уровень их образования снижаются с повышением строгости их церкви. Члены либеральных церквей, как правило, богаче сектантов, и образование у «либералов» тоже лучше. Во-вторых, суммы средств, направляемых на нужды церкви, возрастают в прямой зависимости от ее строгости. Сектанты не только отдают «в общий котел» более значительную долю своих доходов, нежели «либералы», но и в абсолютном исчислении направляют на эти цели больше, несмотря на то что сами значительно беднее. И если объединить финансовые затраты с тем, сколько времени уделяется на церковные нужды – а равно так же с тем, сколько иных возможностей при этом теряется, – пропадает всякое сомнение в том, что строгие церкви налагают на своих адептов тяжкое бремя.

На первый взгляд эти факты будто бы свидетельствуют в пользу теорий, заявляющих о дисфункциональном и паразитическом характере религии. Возможно, адепты строгих церквей не столь богаты, как «либералы», и не могут получить столь же качественное образование просто потому, что церкви просто их обескровили! Чтобы поддержать функционалистскую теорию религии, мы должны показать, что строгие церкви дают такие блага, которые более чем превышают затраты на их получение. И здесь возникает проблема. Исследователи религий поистине превосходно измеряют «строгость» и затраты на участие в делах религии, но у них не получается столь же успешно измерить приносимые религией блага. По сути, затраты и блага редко когда измеряются в одной валюте – потому нам и не вычислить чистый доход. Вот ключевой фрагмент работы Яннакконе (Iannaccone 1994, 1183), в котором обсуждается социальная польза религии; причем этой пользы можно достичь, только решив «проблему безбилетника»:

Должен признаться, я разочаровался, когда прочел этот фрагмент в первый раз. Как биолог, я полагал, что решением «проблемы безбилетника» и производством общих благ занимаются те, кто с риском для себя предупреждает других о хищнике; те, кто устраивает совместную охоту; те, кто принимает участие в общих трапезах; те, кто добровольно соглашается сократить воспроизводство ради того, чтобы сберечь ресурсы… А применительно к религии – те, кто ухаживает за больными; те, кто дает деньги в долг, не требуя процентов; те, кто орошает участок земли совместно с соседом, живущим ниже по течению реки; те, кто жертвует деньги на выкуп братьев по вере из рабства… Все эти выгоды повышают благосостояние других, и способы, благодаря которым все это претворяется в жизнь, можно измерить в той же твердой валюте, в какой исчисляются индивидуальные затраты: это время, деньги, возможности, здоровье и, наконец, выживание и воспроизводство. Но перечень, приведенный Яннакконе, почти не упоминает о материальных благах. Он состоит из неясных духовных удовольствий, таких как говорение на языках. Нет, он не отрицает материальных выгод; время от времени он говорит о них во всех своих трудах – но он просто не отличает их от выгод духовных и не придает им особого значения, как показывает приведенный выше отрывок. А потому, хоть он и способен точно измерить строгость Церквей и материальные затраты на увлеченность религией, он не измеряет полученных благ с той же точностью – он даже не измеряет их в той же валюте – и ему просто нечего сказать о чистой прибыли, а теория его остается неподтвержденной.