Собор Дарвина. Как религия собирает людей вместе, помогает выжить и при чем здесь наука и животные

К тому, что уже сказано, добавлю еще и вот что: у этих известных предписаний есть некоторые особенности, благодаря которым мы можем обсуждать сами правила в свете группового функционализма. Зачастую предполагается, что общение – это совместная деятельность, приносящая пользу всем его участникам. Вот только эволюционные биологи указали: мы не можем принять как данность то, что общение всегда проходит честно и взаимовыгодно (Dawkins and Krebs 1978). Благодаря словам можно не только сотрудничать – и обмануть, и эксплуатировать тоже возможно. Честное общение, как и всякая иная форма поведения, призванного во благо общества, уязвимо перед лицом фундаментальной проблемы социальной жизни и требует специальных условий для того, чтобы возникнуть и развиваться. Катехизис Кальвина (и вся иудеохристианская традиция), похоже, отдает себе в этом отчет, говоря, что ложные клятвы и лжесвидетельство – это столь же великий грех, как убийство и супружеская измена.

К слову, привычный христианский акцент на прощении тоже заслуживает более пристального взгляда. Слова «подставь другую щеку» часто толкуют как приглашение к эксплуатации, но по крайней мере для кальвинизма это совершенно не так, и вот почему. Во-первых, катехизис Кальвина в гораздо большей мере рассматривает прощение не в контексте отношений людей друг с другом, а в контексте отношений Бога с людьми (о них чуть ниже). Во-вторых, катехизис предлагает детально разработанную процедуру наказания проступков и преступлений, в рамках которой прощение в высшей степени зависит от раскаяния (мы и об этом поговорим чуть позже). А что тогда сказано о словах: «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим»?

Заметим: Кальвин однозначно отвергает представление о возможности совершить сделку с Богом, совершенно вопреки концепции Старка о религиозной вере. Сам я интерпретирую этот фрагмент функционально: Церковь забрала роль хранителя общественного порядка у своих же членов. В отсутствие сильной Церкви или сравнимой с ней социальной организации индивиды должны сами поддерживать порядок, и они, несомненно, сотрудничают в малом – но так возникают междоусобицы и соперничество, и, когда масштаб сотрудничества возрастает, система дает сбой. Каждая из группировок, изводивших Женеву до появления кальвинизма, поддерживала свое единство – но между собой они не сотрудничали. Церковь, которая пытается построить единое общество в крупном масштабе, должна подавить все механизмы «самопомощи», которые представляются столь естественными тем, кто в эту Церковь входит. Члены Церкви (и общества) должны простить друг другу все проступки – за них накажут на более высоком уровне. Как мы еще увидим, этот «более высокий уровень» – это не воображаемый ад, а хорошо смазанный механизм, и любое наказание преступников своими силами уступает этому механизму абсолютно во всем.

Подводя итог, скажем, что катехизис Кальвина предлагает образец человеческого поведения, который можно осмыслить с функциональной точки зрения на уровне групп. Этот образец идет намного дальше, чем общие предписания «поступайте с другими так…», и точно отвечает и условиям своего времени, и местным особенностям. Для того чтобы любая единица (индивид или группа) могла действовать адаптивно, она должна быть крайне чуткой к обстановке, или контексту – и вести себя соответственно. Образец адаптивного поведения должен идти от провозглашения правил «делайте то» к правилам «делайте то в одной ситуации, другое – в иной, а третье – в третьей». Для столь краткого документа катехизис Кальвина поразительно чуток к контекстам, а в остальные его труды гораздо подробнее: нам еще предстоит это увидеть.

Представление о локальной адаптации позволяет изучать религию с позиции эволюционизма и с помощью тех же методов, которые применяются для изучения всех видов живых существ – за исключением человека, о чем я говорил в главе 2. И если окружающая среда изменяется во времени и пространстве, а религии повышают приспособленность человеческих групп к условиям проживания, то у нас, вероятно, получится – на пространственно-временных шкалах любого масштаба – предсказать свойства религии так же точно, как мы предсказываем фенотипические свойства рыбок-гуппи, проживающих в верховьях и низовьях рек. В этой главе я уделяю внимание лишь одной религиозной группе, но в главе 6 попытаюсь провести более полный сравнительный анализ на примере идеи прощения[33]. Отношения Бога с людьми

Попросите человека что-нибудь сделать, и он спросит: «А зачем?» Адаптивная система верований не может просто предложить список моделей поведения – она должна также найти им обоснование. Кто-то, вероятно, сочтет, что это обоснование могло бы содержать отсылку к фактам и быть простым и прямым: «Делай это, потому что это хорошо для тебя». Однако сам по себе такой подход навряд ли хоть чего-то достигнет, и вот по каким причинам. Во-первых, лучше всего он работает, когда последствия поступков хорошо известны: «Ешь шпинат, в нем много железа, и будешь здоровым»[34]. Часто мы не знаем, к чему приведут наши поступки, а большая часть их последствий, известных нам в ближайшем приближении (шпинат – горький), может привести нас к совершенно иному выводу, нежели представление о последствиях отдаленных (укрепление здоровья). Адаптивная система верований должна уметь справляться с неведением, находя основания для тех или иных поступков.

Во-вторых, система верований, повышающая приспособленность группы, должна как-то совладать с обманом, приносящим выгоду некоторым членам группы за счет других ее членов. Обман выгоден мошеннику (когда удается выйти сухим из воды), и нам никак не сказать, будто он не приносит личной пользы. То же самое можно сказать и про «пелену неведения»: Ролз (Rawls 1971) при помощи этого термина объяснял понятие справедливости. Попросите эгоистов предложить проект общества при условии, что их поместят туда в произвольном порядке, не гарантировав привилегированного положения, – и они предложат проект общества справедливого. Однако, оказавшись в этом обществе, они подпадают под различные ограничения – и, вполне возможно, захотят разрушить именно то, что ранее сами же и создали. Из-за этой проблемы, скрытой и в сердце теории многоуровневого отбора, трудно обосновать модели поведения, создающие адаптивную группу, в терминах личной выгоды.

В-третьих, адаптивная система верований должна быть экономичной. Если верования призваны стать основой поведения, они должны быть: первое – ясны и понятны; второе – легко применимы в реальном мире. Удобная и четкая система вымышленных верований, способная вдохновить на формирование ряда адаптивных поведенческих моделей, превзойдет по эффективности систему реалистичных убеждений, которую поймет лишь доктор наук и с которой трудно хоть что-то решить.

В-четвертых, система вымышленных верований может обладать более высоким мотивирующим потенциалом, чем система реалистичная. Представьте двух индивидов, борющихся за общий ресурс. Все просто и понятно – но даже здесь тот, кто представит врага бесчеловечной тварью, вероятно, будет мотивирован сильнее, чем тот, кто признает врага подобным себе.

В-пятых, система вымышленных верований может выполнять те же функции, что и внешний источник наград и наказаний, но зачастую с гораздо более низкими затратами. Например, обычно деньги на общественные нужды привлекаются через сбор налогов. К сожалению, те, кто не платит налоги и избегает наказания, материально всегда преуспевают больше, нежели добропорядочные граждане из той же самой группы. Жульничество можно предотвратить путем наказаний, но внедрение системы, призванной выявлять и карать мошенников, может дорого обойтись. Есть и другое решение проблемы – манипулирование представлениями обычных граждан о расплате за жульничество. Группы, управляемые системами верований с «внутренним» социальным контролем, могут быть намного эффективнее, чем группы, которые полагаются только на внешние формы социального контроля.

Из-за всех этих причин (и, вероятно, многих иных) мы можем ожидать, что многие системы верований будут содержать массу вымышленных утверждений о том, как устроен мир (Wilson 1990, 1995). В главе 1 я пояснял: адаптированность таких систем следует оценивать по поведению, на которое они мотивируют, а не по тому, насколько они соответствуют реальности. Возвращаясь к катехизису Кальвина, напомню: наша задача в том, чтобы истолковать представления о Боге и Его отношениях с людьми как завершенную систему верований, разработанную для мотивации на совершение поступков, список которых представлен в таблице 3.1.

Люди нерелигиозные часто считают небеса и ад хитроумными выдумками, призванными обеспечить хорошее поведение. Эволюционные биологи также допускали, что такие слова, как «отец» или «брат», которым в религии придаются свои оттенки смысла, побуждают нас вести себя с посторонними, словно с родными (Alexander 1987)[35]. Такие предположения идут в правильном направлении, но заходят недостаточно далеко. Лишь приняв всерьез сравнение с организмом, мы откроем «мотивационную психологию», более сложную, нежели мы признавали прежде.

Главные элементы отношений Бога с людьми в катехизисе Кальвина представлены в таблице 3.2. Бог изображается как всемогущее существо, создавшее человека по своему образу. Вместо того чтобы воздавать Богу почести с подобающей признательностью, человек заносчиво поставил себя выше Бога – и за это должен был лишиться всей славы, чтобы понять, кто является ее настоящим источником. Все люди причастны этому первородному греху и рождаются совершенно испорченными. Сами они не в силах свободно выбирать между добром и злом – люди всегда склоняются ко злу. Единственный их путь к раскаянию – понимание своей порочной природы и той ужасной участи, что ожидает их, если они не ищут Бога со всем тщанием. Если же они ищут Бога, значит, они открыли «первую дверь в Его Царствие», низвергая «две злейшие напасти – беспечное пренебрежение к Его мщению и ложную уверенность в собственных силах».

И тогда Бог открывает себя с другой стороны и милосердно прощает грехи тех, кто обратился к Нему должным образом. Прощение ни в коем случае не заслужено, ибо только Христос чист настолько, что безгрешен, а люди прощены лишь благодаря «неизреченной доброте» Божьей. Бог все же не лишил нас славы и не оставил нас навсегда, а лишь покинул, чтобы показать путь, по которому мы можем к Нему вернуться. Поэтому в душе истинного верующего преобладает не страх Божьей мести, а радость от спасения. Разумеется, радость и страх неразрывно связаны. Можно радоваться тому, что ты смог избежать страшной участи, и быть благодарным милосердному Богу за Его дары, не заслуженные нами – и в то же время бояться того же самого Бога, наказывающего и неверующих в Него, и тех, кто – еще хуже – поверил, а затем отказался от веры. Божье проклятье столь велико, что простирается до четвертого поколения (праправнуков), хотя доброта Его намного больше и простирается на тысячу поколений для тех, кто сохраняет веру. Бог в катехизисе описывается не только как отец, в глубине души желающий нам самого лучшего, но и как сильный и справедливый Господь, скорый на наказание тех, кто недостаточно усерден в поисках Его. Чтобы чувствовать себя защищенным в рамках этой системы верований, необходимо всеми силами стремиться к совершенству, даже если его и невозможно достичь.