Эйя

Глава 19

Айвен не сдвинулась с места, продолжая ошеломленно стоять там, где ее оставил Нэй – посреди комнатушки, отрешенно уставившись в одну точку. Она не услышала, когда именно дверь хижины с грохотом отворилась, впуская внутрь тяжело дышащего Тронвилля. Откуда-то издалека, сквозь затуманенное сознание, до нее доносились обрывки его бессвязных предложений, больше похожих на недовольное кудахтанье красноперой майловки, чем на человеческую речь.

– Девочка моя, как же так? Ты не ранена? – Причитал он, внимательно осматривая девушку полуслепыми, изумрудными глазами. – О, Сайя! Он что-нибудь с тобой сделал? Айвен, дочка, ну ответь хоть что-нибудь!? – Беспокойно спрашивал старик, пытаясь вывести девушку из заторможенного состояния.

Не придумав ничего лучше, Тронвилль схватил со стола деревянную кружку и зачерпнув из ведра холодной воды, выплеснул ее прямо в бледное, безразличное лицо аннерийки.

– Приди же в себя, златовласка!

Ледяная вода привела девушку в чувство. Она вздрогнула и сделала глубокий вдох, как – будто сбросив с себя сковывающие ее тяжелые цепи.

Завидев перемену в ее лице, старик облегченно выдохнул и обнял девушку, с отеческой заботой усаживая на стул.

– Давай, присядь. Смотри, ты вся вымокла, моя бедная девочка, – приговаривал он, накидывая на ее голову сухой лоскут грубой, льняной ткани.

– Сейчас мы тебя высушим и согреем эти озябшие ручки.

– Тронвилль… – Тихо позвала Айвен.

– Что, моя маленькая?

– Расскажи мне о Дуаг.

– Расскажу, дочка. Расскажу все, как на духу, только не волнуйся. Страшное уже позади. Я не позволю ему тебя забрать! Все будет хорошо, златовласка, – бормотал старик, ковыляя к печи, чтобы разжечь огонь.

Еще прошлой зимой он неудачно оступился и сломал ногу. Иериель приложила немало усилий, чтобы хрупкие кости старика срослись, но все равно, Тронвилль теперь сильно прихрамывал на левую ногу. Его седые, спутанные волосы свисали грязными сосульками ниже плеч. А лохматый балахон из шкуры медвегоя придавал ему какой-то устрашающий, свирепый вид.

Без ее заботы он совсем запустил себя, сокрушенно подумала Айвен. Если бы она не знала старика всю свою сознательную жизнь, то встретив его в лесу, просто не признала бы в нем человека. Но он имел такое бескорыстное и доброе сердце, что, чувствуя это, его не боялись ни птицы, ни звери.

Когда Айвен была маленькой, в Синем лесу встречались еще дуаги, но все они давно умерли. Остался только Тронвилль. Как-то кормилица обмолвилась, что его наказали сородичи за страшный проступок, который несмываемым позором лег на его плечи. Он совершил что-то непозволительное и был изгнан в Запретные земли навсегда. Что это был за проступок, она так и не уточнила. Девушка ничего не знала о его прошлом. Он также, как и она, никогда не любил рассказывать о нем. Но очень любил гладить золотые волосы Айвен своей большой, натруженной ладонью, постоянно сравнивая их с лучиками Амирана. При виде нее на дне его грустных глаз, сменяя тоску, всегда появлялась радость.

Заварив крепкий, травяной напиток, Тронвилль усадил Айвен поближе к очагу и стал шарить по комнате в поисках чего-нибудь подходящего, чтобы укрыть продрогшую девушку. Его взгляд наткнулся на серый, меховой плащ, лежащий в углу ниши. Со злостью схватив его, он подошел к Айвен и строго спросил:

– Откуда у тебя это? Он дал тебе его?

– Да. Нэй мне его подарил. – Она взяла плащ в руки и ревниво и прижала его к своей груди.

– Эта вещь не из нашего мира, Айвен. Ты знаешь, кто был сегодня с тобой в лесу? Безжалостный палач, слуга богини Сайи! Он обретает плоть перед тем, как умертвить тело и мне доводилось видеть его раньше! Как-то я по неосторожности угодил в зыбучую, болотную топь. Трясина засосала меня уже по шею и тут появился он. Я никогда не забуду выражение его лица, с каким он смотрел на мои прощания с жизнью. Брезгливо и надменно. А Сайя все же сжалилась надо мною тогда и послала мне на помощь Иериель. Она спугнула палача и вытащила меня из смертельной западни. Все люди перед кончиной видят его. Если бы я не появился, то сейчас ты была бы уже мертва!

– Что ты такое говоришь…, нет, Тронвилль. Нэй спас меня утопающую в лесном озере несколько дней назад. Он заботился обо мне и был очень ласков…

– Он затуманил тебе разум, детка! Палач не испытывает чувства, потому что не человек! Жнец смерти не являет себя живым просто так. Он что-то говорил тебе? Спрашивал об Иериель?

– Нет. Он только попросил рассказать о себе и ничего больше.

Она спрятала глаза под опахалами ресниц, чтобы старик не заметил их смущенного блеска. Ее губы до сих пор хранили изумительный вкус страстного, но в тоже время такого вымученно нежного поцелуя. Ее первого поцелуя.

Тронвилль беспокойно закряхтел.

– А еще он сказал, чтобы я попросила тебя рассказать мне о королевстве Дуаг, потому что оно станет моим домом, – тихо добавила девушка.

Старик выронил из рук кружку. Горячая жидкость стекала по его животу и коленям, но он даже не моргнул. Глубочайшее потрясение выбивало из его тела крупную дрожь.

– Что с тобой, Тронвилль?! Ты пугаешь меня!

Девушка обхватила руками колотящиеся, словно в припадке старческие плечи.

– Неужели все повторится снова…, – – со страхом прошептал Тронвилль.

– Что повторится?

Шумно пододвинув стул ближе к девушке, он неуклюже опустился на жесткое днище и откинул сутулую спину на его скрипучую стенку.

– Когда-то, так давно, что не осталось и преданий о том времени, дуаги и аннерийцы были добрыми соседями. Мы любили, заключали браки, воспитывали детей, жили в мире и согласии друг с другом. Непохожие, разные, словно огонь и вода, но наши сердца и души идеально сочетались, как будто были созданы друг для друга самой природой. И вот однажды вода так сильно полюбила огонь, что затушила в своих неосторожных объятиях уголек их пробуждающейся, робкой любви. Смрадный пепел убитых чувств окрасил голубую гладь в черный цвет, помутил разум и отравил сердце. Вода обвинила огонь в своем же преступлении, преследуя его по пятам и требуя зажечь новое пламя. Но ничего не вышло, ведь вода забыла, что любовь зарождается и горит в нас не по чьему-то хотению или приказу, а вопреки всему.

Боль от неразделенной любви очернила и душу этого человека, породив семена ненависти к братскому народу. Обманом и хитростью он посеял эти же зачатки в сердца своих соплеменников. На два долгих столетия развязалась страшная война, унесшая тысячи невинных жизней с обеих сторон. Но пятьдесят лет назад противостояние между Дуаг и Аннерией вдруг неожиданно прекратилось. Новое поколение не видело смысла слагать свои головы за то, что уже и не помнилось в веках. Твой народ ушел в никуда. Признал поражение и бросил свой дом. Никто точно не знает, где их новое пристанище.

Тронвилль грустно склонил лохматую голову о чем-то задумавшись. Отхлебнув из кружки пару глотков, он снова продолжил:

– Чтобы закрепить мир и обезопасить потомков от возможных распрей в будущем, Аннерия, оставляя свои земли победителю, предложила Дуаг следовать некоторому ряду правил, который объединен в свод под названием «Священный закон Шайях». Дуаг не нарушает их до сих пор, Айвен.

– О чем гласят эти правила, Тронвилль?

– Они запрещают нам говорить друг с другом, моя юная золотоволосая аннерийка. Запрещают искать встреч. Запрещают касаться, любить и давать жизнь. Запрещают смотреть друг на друга, под страхом быть отверженными. Навечно. Теперь ты уже, наверняка, догадалась, почему я и Иериель оказались здесь.

– Но это очень жестоко! – Возмущенно воскликнула девушка.

– Многие так тоже считали поначалу. И всех их уже нет на этой бренной земле. Наверное, остался только я. Но эта жестокость оказалась оправдана, потому что дала мир.

– Что ты имел ввиду, когда сказал, что это снова повторится?

– Я не понимаю, что было нужно от тебя палачу, ведь он приходит только за одним – душой. Слишком долго пробыл вдали от дома и не знаю, какие дела творятся за пределами Синего леса, но очень боюсь повторения той истории. Если то, что он сказал тебе правда, то грядет что-то плохое. Возможно страшнее, чем было, ведь ты никогда не была простой аннерийской девушкой. Ты необычная с рождения.

Девушка вопросительно приподняла брови.

– Твои глазки, Айвен, они очень похожи на те…когда…, – старик закашлялся, прочищая горло. – В них живут вода и огонь. Ты своя для обоих народов. Если ты – аннерийка по крови, назовешь Дуаг домом и про это прознают твои соплеменники, то я боюсь, что будет новая война.

Тронвилль протянул сухую, мозолистую ладонь к девушке и по-отечески погладил ее по предплечью.

– От судьбы не убежишь, дочка. Нужно с гордо поднятой головой принимать все ее удары. Так учил меня когда-то отец. Мы все ее заложники, но она отвела тебе ровно столько испытаний, сколько сможет выдержать твое сердце. Чему быть, того не миновать.

А сейчас давай-ка спать. Смотри, какая ты бледная! Даже тепло не вернуло краски в твои миленькие щечки. Я останусь с тобой до завтра. Посплю возле печки, – снова закудахтал старик, встав с насиженного места и провожая девушку в постель. – Ничего не бойся, я буду рядом, если Жнец снова посмеет прийти без приглашения.

– Он очень добрый, Тронвилль.

– Смерть не бывает доброй, моя ягодка. Все, чего касается палач, превращается в прах. Спи.

Айвен чувствовала себя разбитой и неимоверно уставшей. Тронвилль уже как два часа мирно храпел, пригревшись возле каменной кладки, а она все никак не могла сомкнуть глаз. Нет, она догадывалась, что Нэй какой-то не такой. Слишком необычным был весь его облик. Но то, с какой нежностью мужчина вел себя с ней, шло в разрез со словами Тронвилля о том, что он жесток и беспощаден.

«Палач не испытывает чувства, потому что не человек!» – Снова и снова всплывали в памяти слова старика. – «Все, чего касается палач, превращается в прах».

«Но он дотрагивался до меня много раз, и я все еще жива! Тот поцелуй…Все изменил их поцелуй».

Она никогда в жизни не испытывала ничего подобного. Как-будто измученный жаждой несчастный странник, на последнем издыхании набредший на спасительный родник, – она упивалась его живительной прохладой и никак не могла напиться. Хотелось окунуться в него с головой и остаться там навсегда.

Но подарив блаженство на краткий миг, Нэй отстранился, будто отгородился от нее невидимым барьером. Ничего не объяснив, просто исчез. А она осталась, молча созерцать глубокую дыру у себя в сердце с давящей, почти осязаемой пустотой на дне. Неужели «завтра» придет без него? Внутри все сжималось от боли. Всего за несколько дней он сделал ее словно неполноценной и еще более одинокой.

«Почему ты не послушалась!? Зачем ты открыла ему свою душу, Айвен?» – Корил ее внутренний голос. – «Остается только надеяться, что эта дыра когда-нибудь зарастет».