Во имя твое, Восния

II. Первый дар

Саманья говорил, что в жизни сложнее всего справиться с крупным успехом. Я посмеялся тогда: большей нелепицы и не придумать. Иногда бывает и так, что лучший в жизни наставник – не прав. А может, большие успехи еще ждали меня впереди. Как бы то ни было, с победой в чужом краю я справился на зависть. За моей спиной шептались. Я улыбался дамам, пожимал руки, узнавал новые имена.

Мой день подпортила сущая мелочь: за призом я отстоял очередь в три часа. Пришлось пообедать, пока ждал счета. И здесь Восния меня побаловала – на чемпиона Долов ставило большинство. Что ж, им хуже.

Потяжелев сразу на три золотых после боя, я шел по городу, еле сдерживая улыбку. Дымили печи ремесленников, кричали редкие птицы, спорили прохожие, хрустел под ногами щебень и сор на мостовых. Ничем не хуже Стэкхола. И здесь живут, и здесь можно найти кров. С дикарями, чужаком, без поручителей и друзей.

Осталось пять боев. Расстраивало одно: мои сапоги приходили в негодность. Только после боя я заметил, что немного песка попало внутрь. А еще – я растер щиколотку, чего ранее не случалось. Обувь Содружества делали на совесть. Только я не рассчитал, что ни одни сапоги долго не протянут в морском путешествии: соль, влага, постоянная носка. Загрубели, бедолаги. Может, и нитка где разошлась. Так я долго не пробегаю на поле.

Конечно, Саманья мог и шутить – мол, после победы пьют так, что три дня ломит тело. Я решил, что отпраздную позже и скромнее у Шторха. Первым делом – новая обувь. Если и начинать лучшую жизнь, то только с сухими ногами. Я заскочил в лавку, где ютились под одной крышей и скорняк, и портной, и сразу два сапожника. Там я оставил аванс серебром, выбрав лучший материал. Такие за год не сносишь – бычья кожа.

«А ведь дома у меня было три пары не хуже», – эту мысль я выколотил из себя. Какой идиот выдумал, что дом – место, где родился? Саманья всю жизнь провел на острове, так и не узнав покоя.

В этих грезах я гулял вдоль торговых улиц. Знакомство с Воснией, моей новой подругой, только началось, и началось крайне удачно. Криг все больше казался мне родным. Часть вывесок обозначали принадлежность к Долам, часть – к Восходам, остальные хвастались гербом династии и местных гильдий.

Так я попал на улицу Милль. Дурной запах смешивался с масляной отдушкой. Особенно старались благоухать крохотные мыльни. Рядом с ними кучковались немытые барды и фокусники с танцорами. Разглядев на деревянном доме резьбу в виде обнаженной девочки лет десяти на вид, я опустил глаза. Прошел мимо. Не заметил, как улицы стали уже, с большим количеством развилок.

Милль ветвилась, и я не видел ее конца. Почему-то попрошайки сидели только с левой стороны, если идти от канцелярии. А еще – те были порой чище, чем детвора и музыканты под навесами. Я уходил глубже в город, туда, где еще не бывал – на юг. Сам не знал, чего ищу. Может, хотел найти термы, как в Содружестве, чтобы торжественно написать Удо, какой он выдумщик и как мало знает о дикарях.

Вскоре я перестал видеть башни за крышами. Вместо терм на юге Крига город пестрел всеми болячками Стэкхола. Меня окликнули:

– Дядь, а дядь, надо?

Я повернулся и увидел обнаженное бедро в разрезе длинной юбки. Поморщился и отшатнулся. Все дело в лице. За морем судачили, что в Воснии бабы – одна другой страшнее. И главную зовут войной. Уж не знаю, виновата ли тут война, но взрослых женщин на улице не было. Да, куртизанки подводили глаза и наряжались совсем не по-детски. Но я бы не дал им больше десяти-двенадцати лет.

Вроде как в Воснии – лучший возраст для замужества.

– Э-э, нет, – отвернулся я, сам не понимая, зачем ответил.

– Всем надо, – упрямо заявила девочка. Ее соседки оживились.

Этого еще не хватало. Я свернул на параллельную улицу и тут же пожалел об этом. В перешейке между домами лежал ворох тряпья. Ветер принес мне новый запах, и я скривился. Когда куча шевельнулась, мне стало еще хуже. То, что пахнет мертвечиной, двигаться не должно. Ни с чем не спутаешь: резкий, тяжелый запах, который пробивал даже примесь топленого жира с улиц… Я попятился к борделю. Из тряпья высунулась пятнистая рука человека. Следом показалась и голова. Мужчина приподнял подбородок, будто дернулся от боли. И уставился на меня одним глазом. Вместо второго осталось черно-бордовое месиво – выбили в драке или ткнули ножом.

– К-ха-а, – прочистил он горло или пытался что-то сказать, потянувшись в мою сторону.

Я развернулся и ускорил шаг. Размалеванная девчонка встала у меня на пути, снова прилипла:

– Обратно пожаловали? Скину трёху за ваши яркие гла…

Я грубо отодвинул ее в сторону. Меня освистали вслед не хуже моряков.

«К дьяволу это все, пойду к Шторху», – через шесть домов я почти забыл о том переулке.

Улицы наполнялись людьми. Развернувшись в сторону канцелярии, я спешил. Попрошайки – справа, слева – музыканты и зазывалы, а на моем пути – толпа зевак. Начинало темнеть. В Воснии темнело слишком рано.

Добравшись до первой мыльни на повороте, я успокоился – в кои-то веки не заплутал. Почти прижился. Скоро весь город узнаю лучше местных.

Срезав между зданиями, я решил по-быстрому проскочить к улице Доброй Вести. Удивительно, сколько старых домов пряталось от взгляда: многие казались безлюдными. Один явно пережил пожар, а во втором ночевали псы, если верить запаху.

Что-то зачавкало со стороны торговой улицы. Я остановился, прислушался и заледенел: так звучат шаги по грязи. Торопливые шаги за моей спиной. Я обернулся: двое в темной одежде. А в руках?.. По наитию я пригнулся. Над головой что-то пронеслось. Я отскочил и не оглядываясь побежал вперед – путь к мыльне отрезали.

– Куды! – гаркнуло мне вслед. – Стой!

Безумцы. Кого остановят такие слова в темном переулке?

Я хотел проскочить в узкий стык между домами, но какая-то сволочь поставила высокий забор. Здесь, посреди самых паршивых жилищ Крига! Дикари. Я свернул из тупика с забором и чуть не налетел на человека. Он и не пытался меня поймать.

Я схватился за угол, отступил, поднял лицо к небу – рост незнакомца лишь немногим меньше того забора. Прохода нет. Камень, чертова скала…

– Вард? – выдохнул я и тут же все понял.

По привычке я глупо вцепился в керчетты. От них никакого толка – не развернуться. За моей спиной уже сопели враги. По молчанию Варда я понял, что время для разговоров вышло. До свободы – двенадцать шагов. Людная улица. Наверняка нас заметят, стоит мне лишь немного…

– Ну ты борзой! – гаркнул бандит с дубинкой. Средний рост, наглая рожа, не носит защиту.

Дубинка – это лучше, чем нож. Плотное дерево без железа. С таким приходят грабить, не убивать.

А пространства – на одного человека вширь. Дело дрянь. Обезоружить, пробиться к мыльне – или попытаться перемахнуть через забор…

Я повернулся к Варду спиной, и тут же на меня бросился первый бандит. Дубинка целилась в челюсть, и я легко пригнулся. Протаранил врага, выбил из него воздух. Удар мне в спину оказался легким, по касательной. Я боднул врага еще раз – голова заболела, что-то хрустнуло.

– Уг-х! – замычало надо мной.

Сломал челюсть, прикусил язык? Неважно. Я оттолкнул вяло брыкающегося бандита лицом в стену. Его приятель перекрыл дорогу, широко расставив руки. Настолько широко, насколько позволяла застройка.

В узком пространстве не попляшешь. Ублюдки знали, где меня ловить. Оставалось одно – нападать. Вард стоял поодаль, будто не при делах. Пока второй, помельче ростом, закрывал путь к отступлению, я выводил из строя его дружка. Вывернул тому запястье, но дубинку отнять не удалось – в нее вцепились мертвой хваткой. За это он поплатился разбитым носом.

Я напал на второго. Ударил трижды, попадая только по подставленным рукам. Каждый удар отдавался болью в костяшках: под рукавами спрятали пластины. У мерзавца защита для уличных боев…

Сзади всхрипнуло, я обернулся и еле успел защититься от удара. Меня бил первый – с окровавленным лицом и губами, глаза навыкате. За ним все так же стоял Вард. Буравил спокойным, понимающим взглядом.

Перед глазами что-то пролетело, надавило на горло. Захват! Меня рывком подняли над землей. Зрение поплыло. Одной ногой я толкнул руку врага с дубинкой, а первой – угодил в пах тому, что схватил меня сзади.

– Г-ха!

Мне зарычали в ухо. Захват на горле не ослаб. Я вытащил керчетту, еще раз ударил сволочь с дубинкой и отвел рукоять для удара.

– Мефтчь! – прошамкало спереди. Захват разжали. Я не успел нанизать врага за собой.

Керчетта упала в грязь. Я развернулся боком, чтобы видеть всю троицу.

– У-у, с-сука! – зарычал тот, что стоял между мной и проходом к забору.

И тут на меня двинулся Вард. Одного вида этой скалы хватило, чтобы внутри что-то надломилось. Я выдохнул, бросился на бандита помельче. Тот прикрыл лицо кулаками, согнулся, защитив и живот.

Я попытался пнуть врага под колено. Он отступил. Я спиной чуял, как Вард обошел приятеля с дубинкой.

– Вы бы сдались, – с ложной заботой пророкотало за моим плечом.

Бандит, что встал передо мной, ощерился. Я не пробью блок, не свалю его на землю, не поднимусь по нему, чтобы проскочить вперед. Один выход. Я схватил вторую керчетту, прикрылся от хука в лицо и пошел напролом. Острием меча вперед. Не хватит силы проткнуть – смогу хотя бы запугать? Бандит попятился, я побежал на него. Если попасть острием в пах, где только стеганая защита…

Керчетта замерла, не двинувшись с места. Стальная хватка на запястье потянула назад. Я вскрикнул от резкой боли. Мои пальцы разжались. Сталь упала в ноги.

– А вот это – уже грубость, – заметил Вард и швырнул меня в стену.

Я подставил левую руку, чтобы не удариться головой. Слегка умягчил удар. Перед глазами заплясали звезды. Меня потащили обратно – уже не Вард, но тот, с окровавленным лицом.

Острая боль пронзила колено, я упал на второе. Оттолкнул кого-то перед собой. Меня снова пихнули в стену. Не дали сползти по ней, рухнуть. Подняли за волосы, ударили ногой в живот. Пластины распределили силу пинка. После третьего не помогла и защита.

Выдох. Глухой удар. Скрип заклепок, боль в ребрах. Вдох.

– Вас отделал мальчишка, – заметил Вард.

Я уже не мог отличить одного врага от другого. Меня толкнули к проходу. Я сделал два шага, задел что-то и снова растянулся в грязи. Подножка. Лужи переулка отдалились. Меня поднимали на ноги, чтобы снова ударить и извалять в земле с щебнем.

Захрипев, я попробовал подняться на четвереньки. Сам. Грязь на одежде, грязь в легких – не продохнуть. Я жмурился от боли – и Восния исчезала. Раскрывал глаза и видел темную влагу: кровь на земле, земля в крови…

Растопырив пальцы, я поднял ладони вверх. Позади меня засмеялись:

– Гля, терь просит!

Вдох. Глухой удар. Боль в боку.

В просвете между домами появился патруль: два стражника. Один повернул голову в нашу сторону. Мы встретились взглядом. Я крикнул:

– Эй, на помо…

Боль на затылке – снова потянули за волосы.

– Эй!

Патрульные ускорили шаг и скрылись из вида.

Меня затрясло. Удар пришелся между лопаток. Я неловко выставил руки перед собой. Грязь брызнула мне в лицо, холодный щебень содрал кожу на ладони. Я вывернулся, ножны больно продавили бедро. Подняться мне больше не дали.