Во имя твое, Восния

За спиной вскрикнул боец Урфуса. Я не оборачивался. Разбил защиту гвардейца с дубинкой, разрезал его ногу и отскочил к соседу. Мелькали выпады, солдаты пытались теснить меня то к одной стене, то к другой. Мешали друг другу, неповоротливые быки. Я подрезал им руки, разбивал лица, сталкивал друг с другом, не задумываясь, не отвлекаясь. Только сталь и плоть, до которой я должен добраться сталью.

Только препятствия на моем пути.

– Н-на! – прорычал я, уронив гвардейца. По полу, в сторону Рута, истекая кровью, полз защитник замка. Левая рука безвольно тащилась по полу.

– Ты, мать твою, откеда… – начал бормотать гвардеец, у которого по нагруднику стекала кровь.

Я толкнул его в стену, уколол под юбку, и, пока он выл, прикрываясь щитом, ответил:

– Из гребаной, мать ее, Воснии!

Солдат умирал посреди битых тарелок, сидя в полнеющей багряной луже. В остальном – тишина. Арбалет и правда ни разу не выстрелил.

– Сир?

Клинок не блестел. Он снова успел подсохнуть. Я напою его кровью всех проклятых воснийцев, которые встанут на моем пути! Шаг, еще один. Замах.

Два оставшихся солдата попятились. Один из них носил дорогую кольчугу и защиту голеней. Командир?

– Бегите, ребятки, – язвил Рут за спиной. – Этому парню без разницы, кого резать.

Я стиснул зубы. Тело ломило от усталости, но я не мог остановиться.

– Куда же вы? – прорычал я, еле стоя на ногах.

Ненависть. Сила, которая не иссякает. Когда больше жизни хочется выпустить потроха каким-нибудь ублюдкам, из-за которых ты потерял целые годы. Защитники пропали, оставив меня без ответа.

Я выдохнул, прислонился к арке. Постучал по фляге – почти пустой звук. Лестница перестала присылать подмогу.

– Сир? – доставал меня ловкач.

– Не сейчас! – я повернул голову к Руту. – Я тебе сказал, осел ты упрямый, – слова выходили с неохотой. Зачем я вообще говорю с ослами? – Валить прочь, в Волок…

– И был послан на хер, – парировал Рут.

Из угла что-то простонало, послышался треск ткани. Я поднял забрало, чтобы глотнуть свежего воздуха, сообразить что-нибудь в ответ для этого наглого, совсем потерявшего берега пьяницы…

– Смерть захватчикам! – прокричало тоненьким голоском со стороны лестницы.

Я обернулся и увидел подростка, который подобрал копье. Он держался за него, как прислуги держатся за метлу.

– Пошел прочь! – рявкнул я, и забрало щелкнуло. – Да сколько можно?!

Рут выпалил одновременно со мной:

– Мы тут, вообще-то, беседуем, парень!

Паренек вцепился в копье, кадык дернулся на шее. Он медленно обвел взглядом сначала меня, потом Рута. Затем – посмотрел на мертвецов в коридоре. Его губы беззвучно зашевелились, словно он пытался всех сосчитать.

– Я… я…

По щекам подростка потекли слезы.

– Извините! – выпалил он, бросил древко и побежал обратно к лестнице.

Рут шмыгнул носом и снова принялся говорить:

– Вот видишь, какие вежливые парнишки. А ты их режешь!

Я вздохнул.

– Сир, – жалобно простонало из угла.

Рут стоял, облокотившись на стену. Арбалет, заряженный для выстрела, лежал на выступе у бойницы. Мой приятель обычно наслаждался своими проповедями и никогда не прощался с чертовой флягой, словно жил на свадьбах! Я ненавидел его пьянство, вороватый нрав. Ненавидел эту скучную рожу, наглую ухмылку, пустую болтовню, что лилась из него без остановки.

Сейчас я стоял и ненавидел, как Рут смотрел на меня: с опаской, напряженно. Будто я дикий зверь, убийца, палач, который легко убьет друга.

– Ты…

– Я просто все думаю, – Рут неуклюже поковырялся в ухе подбитой рукой и отступил дальше на еще два шага, – для чего ты на самом деле покинул отчий дом, приятель, – нет, этот пьянчуга и впрямь отставил арбалет! Стоял себе в сторонке и пил, пока я защищал его задницу! Задницу, которой вообще здесь быть не должно. – Все думаю, для чего ты прибыл на материк.

Я уставился на него, вытер клинок об штанину – нечего уже заботиться об одежде. Все испорчено, изгваздано. Последний бой. Осталось еще немного, последний бой…

– Ты и впрямь оглох, – я закончил с клинком. – Тысячу раз сказано – я ищу свой дом! Место, где…

Рут усмехнулся и покачал головой. Я сделал шаг вперед, произнес сквозь зубы.

– Смешно? Смешно тебе, а? – может, я и правда когда-нибудь разобью ему лицо. – Я перестал ныть, как ты и просил! Стал служить своим интересам! Все по твоим чертовым лекалам, чем ты вообще не…

Рут так и не стер поганую ухмылку со своего лица, только отступил на шаг назад, будто я собрался его калечить, и развел руками:

– Это и есть твои интересы, дружище? – замотанная пятерня очертила коридор, усеянный телами. – Этого ты и хотел, а?

– Сир, – совсем тихо зашипело из угла.

Я вздохнул, убрал клинок в ножны. Прошел в угол и с неохотой уселся возле ловкача. Кто-то уже перевязал ему обрубок руки, пока я резал гвардейцев. Его лицо было разбито с двух сторон. Я узнал его только по голосу.

– Дьявол, Рут, какое же ты трепло. – Я поморщился и затянул повязку еще крепче. Может и выживет.

– Меня зовут Коди, сир, я…

Этого еще не хватало.

– Мг-м. Подожди здесь, парень, подмога скоро будет.

– Не хочешь ему помочь? – Рут все издевался.

Мы никогда не возьмем этот чертов холм, честное слово!

– Сначала надо вернуться к Урфусу и повесить флаг над башней. Я больше не сделаю ни шага в сторону, пока этот гребаный замок…

– Разве ты не слышал? Кто еще тут глуховат, – Рут подошел к бойнице и глянул во двор.

Стены, затопленные криками, звоном стали и грохотом сапог, притихли. Так, будто не осталось живых. Будто гиблое всхолмье опустело в миг. Или не было никакого Бато, его людей, Долов, Восходов, многолетней войны…

В такой тишине слышалось, как Рут проглотил выпивку и неуклюже поправил поддоспешник второй рукой.

– Все уже кончилось, – сказал он.

Прислонившись спиной к стене, я сполз по ней. Умостился на чье-то тело, вытянул левую ногу, растер ее.

– Гху-у…

Кажется, солдат подо мной был еще жив. Осталось ему недолго. Когда-то, может, года три тому назад, я бы вскочил, извинился, и еще неделю каялся, заламывая руки. Мать учила меня доброте. Мать осталась за морем и даже не знает, жив ли я теперь.

«На чьей стороне бьется твое сердце?» – спросила бы она. Женщины не знают, что от сердца одни проблемы.

Сидя на едва дышащем союзнике, я морщился. Как давно я не вспоминал о матери? Почему когда-то это было так важно?

– Все закончилось? – удивленно спросил я у Рута. И поверить не мог.

Больше никуда не нужно идти. Замок наш.

Почти не осталось сил, чтобы подняться или продолжить бой. Я бы не смог размахивать мечом или плясать, спасаясь от чужого клинка, не смог бы удрать от крупного отряда. Но все равно, по какой-то неведомой мне причине, я чувствовал разочарование.

– Все закончилось, – эхом повторил я.