Во имя твое, Восния

– Слушай, Рут. Ты ведь давно здесь живешь, так? Ну, на этой земле.

Приятель переплел пальцы в замок и дернул подбородком, мол, продолжай. Злиться на него было невозможно, но сегодня я превзошел самого себя.

– Я ненавижу твой родной край, вот что. И даже извиняться не намерен, так и знай. Спалил бы здесь все, от берега до гор, – я посмотрел на чертов завал из пустых кружек.

Неужели я так и сидел здесь часами, рассматривал, как подсыхает пена? А, нет. Еще меня дважды рвало.

Рут пожал плечами:

– Ну, признаться, я тоже иногда именно так и думаю.

– А если серьезно?

– Слишком много мороки, – приятель зевнул и потряс головой, будто просыпался по ходу разговора. – Замки, остроги, проклятые села, монастыри. Едва начну, уже устал. И что ты будешь делать! – с наигранной досадой он хлопнул ладонями по краю стола.

Мне хотелось рассмеяться, но я только хмыкнул.

– Нет, слушай, я ни черта не понимаю, – я поднял лицо к потолку. – Как, как за все эти годы ты продолжаешь улыбаться, веселиться… быть таким невыносимым добряком?

Подавальщица осмелела и забрала пустую посуду. Рут вручил ей монеты. Похоже, и за меня в том числе.

– Ну, я же болван, – Рут проводил девицу взглядом. – Кому еще быть добряком, как не законченному болвану?

Я посмотрел на него. Знакомая, старая ужимка: приятель шутил и ожидал награды – ответной улыбки, одобрения, похлопывания по плечу. Я все лучше отличал его шутки от правды.

– Это не ответ.

Рут явно смутился и снова попросил выпивку. Я ногой покачал свободный стул. Кажется, Васко подошел ко мне поздней ночью, когда я начинал пить. Что-то говорил про дозор. А я молча встал, взялся за спинку точно такого же стула и разбил его об голову идиота, по вине которого погиб мой друг.

Последний из моих живых друзей тоже молчал, как мертвец. Я положил локти на стол:

– Я жду.

– Ладно, – третья кружка всегда делала Рута сговорчивее и болтливее. – Тебе честно, или хватит с тебя на сегодня?

– Честно. Добивай, – я покачал головой. Вряд ли мой приятель мог бы сказать хоть что-то, что сделало бы мою жизнь еще хуже.

Рут явно колебался. Потом откинул волосы со лба и заговорил тише:

– Ты постоянно ноешь, приятель. Представь, что станется, если ныть начну и я, а? – вид у него был совершенно беззлобный. – Ты не задумывался, а вдруг я тоже очень-очень, – он скорчил такую страдальческую морду, которой я никогда не видел на его лице, – очень хочу поныть, забиться в угол и стенать? А?

Я поднял брови и молчал. Мой приятель продолжил:

– Так что, если ты немного подвинешься и уступишь мне местечко… может, я наконец-то смогу разныться как следует, от души. М? – он опрокинул в себя половину кружки и вытер губы рукавом. – Как думаешь, могу я себе такое позволить? Хотя бы на пару деньков, а? Я так устал. Позволишь, дружище?

Рут не улыбался.

«Внешность обманчива», – сказал он как-то в забегаловке Крига. Я вечно подозревал его во всех грехах. Но никогда не хотел до конца верить в его притворство. Хотя чему уж тут верить?

Ведь это так просто – изображать то, чего вовсе не чувствуешь. Молчать, когда хочется говорить. В конце концов, я проделывал это сотни раз на острове. Перед консулами, перед своей семьей.

С чего я взял, что за морем хоть что-то будет иначе? Я усмехнулся.

– Я-то подвинусь. Но больше не вздумай мне лгать, Рут.

Приятель закинул руку за спинку стула.

– Разве же это ложь? Так, мелочевка. Легкая приправа к правде.

Мы помолчали.

– Сегодня я убил мальчишку.

– Я видел, – приятель кивнул, будто речь шла о пустячке, – бывает. Ведь он прикончил твоего коня. А затем пытался нас всех еще и обокрасть, – Рут замолчал, когда я покачал головой.

– Он солгал мне дважды. И я не смог остановиться. – Я потер рукав. Там все еще осталась кровь Карего. – Пойми, я бы не хотел, чтобы…

Рут снова улыбнулся и ткнул в мою сторону указательным пальцем:

– Эй-эй! Обижаешь. Меня не так-то просто убить, знаешь ли.

Солнце нависло над холмами, а его лучи согревали стол. Я подставил ладонь. Тень от оконной рамы легла посередине, будто рукоять меча. Разделила большой палец с остальными.

Один в чужой стране.

Восния не щадила своих детей. Родных, вскормленных на ее землях. На что надеялся я, пасынок? Чужак без надела и звания. Наивный дурак. Я ухаживал за ней и ждал взаимности, нежной заботы, благосклонности. Ждал от суки, которая никогда не знала ничего, кроме войны.

Я поднялся со стула и скинул монету на стол, чтобы сравнять счет.

– Больше никакого нытья, – заверил я приятеля.

Рут залпом прикончил кружку.

– Раз в сезон можно, так уж и быть, – дал он мне поблажку. И тепло похлопал по плечу.

– Не потребуется, – я посмотрел на холмы на севере. – По крайней мере, уж точно не мне. Плакать будет Восния.

Мой друг замер на секунду, почесал затылок и подошел к выходу. Толкнул дверь ногой и придержал ее, пропуская меня вперед. Я улыбнулся куда искреннее, чем получалось перед консулами. И добавил.

– Я умою ее кровью.