Во имя твое, Восния

– Нет, не… это не я! – почти крикнул он.

– Я что, по-твоему, слепой?!

Мальчишка не смотрел мне в глаза. Он резко обернулся в сторону стойла и поджал губы. Одной левой я почувствовал, как его затрясло.

– Вперед. Я не шучу.

Тут-то парень и начал брыкаться, забыв про ценность рубахи. Больно пнул меня в колено, а затем пытался попасть выше, как последний подонок. Я с силой толкнул его в стену:

– Да ты обезумел! Верни все на место, и я тебя отпущу, даю слово! Эй…

И тут я заметил, что мои штаны перепачканы кровью. Ровно в том месте, где меня задели ботинком. В полутьме я и правда хуже слепого.

Паршивый расклад.

– Эй, Васко? – мой голос дрогнул. Тишина. Я спросил мальчишку. – Он там? – Молчание. – Значит так. Еще раз меня ударишь, и я тебе ноги переломаю. Идем.

Прихватив вора за шиворот, я потащил его вдоль стойл. Возле сена блеснула сталь – окровавленный нож. А лежал он…

– Пусти, пусти! – почти плакал мальчишка, но пинаться больше не смел.

Я молча подтащил вора к брошенному оружию, наплевав на треск рубахи и мольбы. Проклятый кинжал лежал у стойла. Похоже, его так и сбросили – с багровым следом на клинке. Кинжал настолько перепачкался в крови, что и дураку ясно: им убивали. И убивали совсем недавно.

Кони высунули морды, проснувшись от шума, и я растерянно осмотрелся. Человеческого тела нигде не было, как и следов, что его куда-то тащили. Должна же остаться хотя бы полоса крови, так?

Под крышей было только сено, навоз, разбросанные монеты…

– Ни черта не понимаю, – пробормотал я, подтянул мальчишку ближе. Посмотрел на конюшню еще раз. Что-то не так. Что?

Стойла, насыпь, тишина, факел у входа, пожитки, кони… Все на месте? Нет. Среди скакунов я не заметил ни одного с белым окрасом.

Еще четыре шага вперед. Любопытная бурая лошадь высунула морду и попыталась пожевать меня за рукав.

– Пустите! Я закричу, – мальчишка, вопреки своим обещаниям, начал шептать.

Я его не слушал. Сердце забилось о ребра.

– Карий?

Днем я закрыл его за пятой дверью по левой стороне. Засов на ней отодвинули и так и бросили, будто моего скакуна украли, или он отправился погулять.

Я подцепил дверь в стойло сапогом, потянул на себя.

– О, дьявол…

Мой конь остался на своем месте. Он лежал в соломе, будто спал. Только лошади чаще дремлют стоя. Когда-то белая грудь потемнела, сделавшись черной. Потемнели и мощные, породистые ноги, почти до самых копыт.

Я медленно вдохнул. С силой усадил мальчишку на окровавленное сено, а сам опустился на одно колено, чтобы прикоснуться к телу мерина. Еще теплое. Минут десять назад оно было полно жизни. Кровь только-только впиталась в солому и начала уходить к земле. Удивительно, сколько крови в одном коне.

– Это не я, не я, слышите?..

Мальчишка вскочил и попятился к стене. Я медленно поднялся, одернул штаны. Вдох. Выдох.

– Кто?

– Я не видел, клянусь! – заревел мальчишка. И не смотрел мне в глаза.

Я посмотрел на Карего, стараясь не увидеть перерезанного горла и такой доброй, ни в чем не повинной морды. На крупе вырезали какой-то символ. Я снова наклонился, чтобы наощупь понять главные линии. Кривой крест в круге, две точки. «Порядок». Самый мирный город Воснии. Симон, Вард.

– Пустите, прошу вас!

От смерти Карего прошло не более десяти минут. Достаточно, чтобы обшарить седельные сумки, выбрать серебро с медью…

– Значит, говоришь, никого не видел? – я еще раз посмотрел на паренька.

Сколько в нем роста? Выше, чем был я в его возрасте. Здоровый лоб.

– Не видел, не видел! – мальчишка мотал головой, пока я подтаскивал его за собой, к голове Карего. – Н-не…

Я толкнул вора на землю и прижал сапогом. Прямо напротив груди мертвого коня.

– Вытяни ноги, – прошипел я.

Мальчишка не послушался, но я справился и так. Глаза привыкли к полумраку и неровному свету огня. Именно потому я смог прикинуть расстояние: от ботинок мальчишки до его носа; от земли до пореза на белой шее.

Если бы я захотел убить несчастного скакуна, я бы провел лезвием гораздо выше. Потому что мог дотянуться.

Восния и ее поганые дети.

– Ах ты, мразь, – прошептал я и вытер глаза. – Ах ты, поганая скользкая мразь…

– Простите, – парень мигом поменял свою песню, – это ваш? Простите меня!

Васко явно решил, что за четверть часа никто не прошмыгнет в конюшню. Что ночью воры шляются лишь внутри стен. Что ему все сойдет с рук, обойдется, ведь это мелочь…

– Почему, дьявол, почему? – я никак не мог поверить своим глазам. – Как ты…

– Мне заплатили, – лепетал мальчишка, елозя в грязи, – я хотел есть! Мне просто заплатили!

Я быстро покосился на круп коня. Туда, где вырезали знак. Вырезали уже после того, как мой конь отмучился или до? Нет, разумеется, после. Карий бы раздавил этого подлеца. Если бы не ластился к человеческим рукам, если бы чуял угрозу, если бы не привык к десяткам солдатских рук за время похода.

Мальчишка всхлипывал, будто это ему перерезали горло и бросили подыхать в стойле. Одного, в полутьме, где никто бы не пришел на помощь…

«Соберись. Никакой спешки, ну же!»

– Знак, – я ткнул пальцем в круп коня, – где ты его видел?

Я найду заказчика. Будь это сам Вард, или десяток его подпевал. Они не скроются. Даже под юбками у самой королевы! Я их изваляю в чертовой соломе и навозе, вырежу хороший ровный круг у горла, наведу такой порядок, что…

– Мне показали, милорд, – совсем залебезил этот поддонок, хитрый не по годам, – я взял с собой деревяшку, чтобы не забыть… мне ее передали, милорд, чтобы я…

– Показывай.

Повторять не потребовалось. Дрожащими руками мальчишка выудил деревянный кругляш. Возможно, это была единственная правда, которую он за сегодня выплюнул своим поганым ртом.

Какое-то время я щурился в темноте. На дереве выжгли символ порядка. Кривой крест, кривой круг. Кривые люди Крига.

У меня устала левая нога и я наступил на мальчишку с силой. Скинул деревяшку в кровавую солому, рядом с пустой воснийской головой.

– Кто тебе ее передал?

– Я не видел лица, господин, – надежда сияла в глазах этого подонка, – передали у мыльни за воротами. Там всегда можно заработать пару монет, если…

– И ты просто пришел сюда, – я убрал ногу с чужой груди, – дождался, пока этот идиот отлучится, достал нож, а затем просто перерезал горло моему коню? За пару серебряков?

Глаза парня забегали по пространству вокруг меня, словно там подсказывали верные ответы.

– Мне сказали, милорд, что вы не заплатили долг, и…

Я поднял мальчишку с земли одним рывком и кинул в дверь стойла.

– Только мне покажется – на одну чертову минуту! – что я понял ваши устои, нашел какой-то предел этой тупой жестокости, – парень поднялся на руках, постанывая. Я помог ему подняться, схватив за шиворот, а затем толкнул к двери еще сильнее. Хрустнуло дерево, – ведь не может она быть бесконечной, правда?! Так какой-нибудь новый ублюдок…

– Простите, я верну, я все верну, – мальчишка зажмурился и отвернулся.

Будто жизнь друга – это лишь вопрос пары монет.

– Вернешь?! – я схватил паршивца за ворот уже изорванной рубахи и ударил его об борт.

– Кха! Про…

Я хорошенько встряхнул его, схватил за горло правой рукой, а левой припечатал мелкую сволочь к дереву.

– Как же, позволь узнать, – прошипел я, – ты его вернешь?!

Парень всхлипнул, подавился и захрипел. Начал брыкаться и я отвесил ему пощечину, а затем снова вернул руку на горло.

– Ты – великий волшебник? – хрип и нытье. – Может, сам господь бог? – еще один толчок к стене, – волен забирать жизнь, – хруст дерева, – а волен – ее вернуть?!

Некоторое время я не понимал, почему мальчишка притих. А потом отпустил его, сделал шаг назад. Убийца моего друга сполз по двери и рухнул на бок, вернувшись к бордовой соломе и навозу. Голова мальчишки неестественно запрокинулась к спине, будто держалась до того на одной нитке.

Я молча стоял, успокаивая дыхание. Смотрел поочередно, то на белую шерсть, то на бордовую солому и знак порядка, то на свои перепачканные руки, то на мальчишку.

Когда я успел сломать ему шею?

***

Перед рассветом, Волок

От столешницы пахло грязью, засохшей брагой и кислятиной. А я все равно полулежал щекой на локте. Пустая кружка покачивалась, то заслоняя печь, то закрывая грязный угол забегаловки. Я шевелил кружку пальцем, придерживая за самый край. Раскачивал на столе: медленно, без какой-либо цели. В любой момент кружка могла опрокинуться и покатиться по поверхности. Сверзиться, треснуть, изваляться в грязи на полу.

Все в Воснии скатывалось в сраную задницу.

– Еще? – устало спросила подавальщица.

Я покосился на нее так, чтобы ко мне уж точно никто не подошел еще половину часа. Подавальщица закатила глаза, надсадно вздохнула, но не решилась спорить или гнать меня прочь. Разумеется, в Волоке были люди, которых не спугнешь и тройкой вооруженных громил, не то что взглядом.

Рут объявился, не скрываясь. Сначала пожаловал сквозняк из открытой двери, потом заскрипели половицы и захрустел сор под сапогами. Порозовевшая от холода пятерня коснулась стола.

– Я присяду? – сначала присел, а потом спросил мой непослушный оруженосец.

Мы молчали. Настал черед подавальщицы коситься в мою сторону. Возможно, девица проверяла, не начнется ли драка, и так ли я страшен на самом деле, или только стараюсь таковым казаться.

Было время, когда я не знал ответа на этот вопрос.

– Значит, ты не против, – Рут, казалось, никогда и не нервничал. – Я возьму пару кружек. – Приятель жестом позвал девицу, и та зашуршала юбками. – На свои.

Кружка качалась все медленнее. На столе появились две ее сестрицы. С дальнего края, куда я бы точно не мог дотянуться без труда. Подавальщица ушла и я сказал:

– Знаешь, а я все-таки разгадал, почему солнце именно двойное.

Руту явно было все равно, о чем говорить, когда беседа сопровождается пьянством.

– М-м? – промычал он, умудряясь одновременно глотать брагу.

Я поднял голову с локтя, наклонил к себе пустую кружку, посмотрел на дно.

– Потому что вам всего мало, жадные ублюдки. – Я выпрямился и уперся спиной в стену. – Одно солнце? Подавайте два! Нашли припасы? Давайте спалим деревню и перебьем селян, чтобы уж точно забрать все, что возможно! Три года моей гребаной жизни, послушание и золото с боев? Нет. Все мало, мало, мало…

Рут уже прикончил свою выпивку и в раздумьях косился на вторую кружку. Я ударил ладонью по столу.

– Ставлю все золото мира на то, что если вдруг на небе и покажется двойное солнце, вы сразу же потребуете, чтоб их стало три!

Вторая кружка переместилась по столу. Я остался сидеть у двух пустых.

– Верно подмечено, – Рут не стал спорить. – Ты как?

– Невыносимо трезв, – я потер лоб. Если бы у меня вдруг заболела голова, я бы точно оставил еще два трупа.

– Говорят, ты подрался с Васко, – Рут осторожно приблизился, словно боялся, что я возьмусь и за него.

– Этот ублюдок должен был сторожить коней.

Рут ничего не ответил, только молча покивал. Подавальщица следила за нами так, будто надеялась получить новый заказ. Пусть бы мы и лопнули от браги, померли в муках под столом, главное – выдавить из нас еще пару серебряков…