Морально безнравственные

Приложив руку к ее затылку, я просто оказываю достаточное давление, чтобы в одну секунду она сидела прямо и смотрела в зеркало, а в следующую ее лицо соприкоснулось с краем стойки.

Музыка звучит громко и разносится по всему дому. Но даже при этом звук удара кости о мрамор производит гулкий стук.

— Что… — заикается она.

— О, дорогая мама, но я забыла сказать тебе одну деталь. Я не Киара, — шепчу я ей в волосы и наблюдаю в зеркало за тем, как меняется выражение ее лица — самоуверенность переходит в страх.

— Ты не можешь... ты мертва, — повторяет она, ее глаза дикие.

— Я чувствую себя очень живой, — говорю я, пожимая плечами, и доказываю свою точку зрения, снова ударяя ее головой о мрамор.

— Как… как ты смогла... — ее голос уже сломлен и наполнен болью. Я знаю все слишком хорошо, потому что я тоже ударилась лицом о твердую поверхность. — Я твоя мать! — кричит она.

— Моя мать? — я фыркнула, сжав пальцы в ее волосах. — Титул матери дается не только по праву рождения, — усмехаюсь я, внутри меня бушует буря, — его нужно заслужить. Что ты сделала, чтобы я назвала тебя матерью? Продала меня? Убила меня?

Она хнычет, ее руки бешено двигаются по бокам, пытаясь ухватиться за меня.

Сменив тактику, я тащу ее к одной из кабинок, все еще держа ее за волосы. Ее лицо слегка кровоточит, но это только начало.

Заталкивая ее голову глубоко в унитаз, я наслаждаюсь звуками удушья, поднимая ее только для того, чтобы увидеть испуганное выражение на ее лице.

— Спасибо, что разъяснила то, что я всегда хотела знать, — добавляю я, пиная ее по ребрам, когда она начинает двигаться. — Но этого все равно недостаточно. Как ты думаешь, что чувствует ребенок, когда люди, которые должны были любить его больше всех, в итоге ненавидят его больше всех? Ты хоть раз подумала обо мне? Нет, я вижу по твоему лицу, что нет. Вы просто презирали меня настолько, что сразу же подписались под моей смертью. Ради чего? Ради денег? Славы? Чтобы Киара была в центре внимания?

Я погружаю ее в воду до тех пор, пока на поверхности не появляются пузырьки, и ее всплески говорят мне, что она уже задыхается.

Схватив ее за шиворот, я прижимаю ее к стене, изучая ее.

— Ты… ты чудовище, — кричит она на меня, в ее взгляде чистый ужас.

— Ну же, не будь лицемеркой! — я закатываю глаза. — Ты не можешь создать монстра, а потом жаловаться, когда его выпускают на свободу.

Достав из сумки маленький нож, я провожу им по ее лицу.

— Ты хоть знаешь, что твоя дорогая дочь сделала со мной? — спрашиваю я, и она с трудом сглатывает. — Она изуродовала меня. Ты можешь себе представить, каково это, когда плоть с твоего лица свисает вокруг, а боль настолько ошеломляющая, что ты едва можешь двигаться?

Мои слова приводят ее в чувство, и она снова начинает бороться. Одной рукой я обхватываю ее горло, другой крепко держу нож и аккуратно прорезаю контур по всему лицу. Она вскрикивает от боли, ее ноги подгибаются подо мной.

Оказывая большее давление, я продолжаю резать по коже, срывая лоскуты плоти и отделяя их от мышц. Выражение ее лица застыло на вечном крике, рот зажат в форме буквы «о».

Должно быть, она потеряла сознание от боли.

Почувствовав рукой слабый пульс, я возвращаюсь к разрезанию плоти, пока вся кожа не отделяется от лица.

Изуродованная вот так, она выглядит почти человеком. Я даже не испытываю отвращения, когда вижу красноту ее мышц и плоти, кровь, медленно стекающую по ее лицу.

Уродство внутри — теперь уродство снаружи.

Взяв хрупкую плоть, я вкладываю ее в ее правую руку. Затем я обхватываю лезвие другой рукой, медленно поднося его к ее горлу. Сжав ее пальцы на ноже, я вонзаю острие в ее кожу. Струйки крови начинают медленно вытекать из раны.

Я делаю шаг назад, желая избежать струек крови, когда давление на рану ослабнет.

— Еще один убит, — бормочу я про себя, наслаждаясь своей местью.