Морально безнравственные

Он нажимает на мои плечи, пока я не оказываюсь на коленях перед ним, глядя на него снизу-вверх.

Его рука обхватывает мою челюсть, палец поглаживает линию моей челюсти.

— Ты хочешь поиграть в темноте, маленький ягненок, не так ли? — спрашивает он, его слова не имеют особого смысла.

Его руки оставляют мое лицо, когда он расстегивает свои брюки, достает свой твердый член и поглаживает его у меня на глазах.

Боже, неужели я действительно это делаю?

Я отшатнулась назад, испытывая внезапное отвращение к себе за то, что даже помышляла об этом безумии, не говоря уже о том, чтобы позволить ему зайти так далеко.

Но его рука снова оказывается на моем подбородке, заставляя меня посмотреть на него.

— О, уже сдаешься? — передразнивает он меня, но его тон делает обратное — мне хочется доказать, что он не прав.

Я вырываю лицо из его рук и двигаюсь на коленях, пока не оказываюсь на уровне глаз с его членом.

Мы никогда не делали этого раньше.

Он никогда раньше не позволял мне делать ему минет, и не потому, что не пытался. Он всегда отвлекал меня, спускаясь на меня или просто трахая мои мозги.

Тот факт, что он делает это с другой женщиной, только заставляет пропасть в моей груди разрываться еще больше.

Взяв его член в руку, я наклоняю голову, прижимаясь к нему губами, а языком поглаживая нижнюю часть.

Он шипит, отталкивая мои волосы.

— Да, маленький ягненок, соси этот член очень хорошо, — простонал он, когда я открыла рот, чтобы принять его внутрь.

Но это очень, очень неправильно, потому что не только его член у меня во рту, почти упирается в заднюю стенку горла, но я также чувствую, что становлюсь влажной, хотя должна быть совсем другой.

Руками я глажу его вверх и вниз, посасывая головку, губы обхватывают его член, язык ласкает его.

— Блядь!

Он ругается, и его рука ложится на мой затылок, толкая меня к нему, пока его член не вызывает у меня рвотный рефлекс.

— Я собираюсь кончить, маленький ягненок, и я хочу, чтобы ты проглотила все до последней капли. Думаешь, ты сможешь сделать это для меня? — спрашивает он, его большой палец ласково поглаживает мою щеку.

Я киваю, и не успеваю опомниться, как струи его спермы вырываются мне в рот. Я проглатываю все это и вижу, что он смотрит на меня, все еще нежно массируя мою щеку.

— Блядь, если ты не влажная мечта любого мужчины, — простонал он, и его слова были как холодный душ, развеяв чары, под которыми я оказалась, и пробудив меня к отрезвляющей реальности - он был более нежен с незнакомкой, чем когда-либо был со мной.

Его член все еще пульсирует у меня во рту, и тут мне в голову приходит неожиданная мысль.

Я должна прикусить его. Убедиться, что он больше никогда не будет совать его в кого-то другого.

Соблазнительно глядя на него сквозь ресницы, я воспользовалась его послеоргазменной дымкой, чтобы обхватить ртом ствол и взять его глубже в рот, а затем сжать зубами его длину.

Получи, прелюбодейный сукин сын!

Он дергается от боли, и я чувствую струйку крови на своем языке. Прежде чем я успеваю причинить боль, он вырывается из моего рта и держит меня за горло, его глаза опасно сверкают в темноте.

Я зашла слишком далеко?

— Немного жаждешь крови, не так ли? — он поднимает бровь.

Я борюсь с его хваткой, но мне удается сделать только один шаг, прежде чем я оказываюсь прижатым спиной к стене. Энцо стоит у меня за спиной, его рука путешествует по моему бедру и тянется к моему нижнему белью.

— Это был твой план с самого начала, маленькая тигрица? Взять меня на милость, чтобы заставить меня истекать кровью? — его дыхание обжигает мою шею, когда он одним рывком разрывает мои трусики.

Черт возьми! Я забыла, каким опасным он может быть.

— Вот почему ты надела это хлипкое платье, не так ли? Приманка для петуха, не так ли? — спрашивает он, его голос хриплый, когда он проводит пальцами по моим намокшим складкам.

— Черт побери, ты вся промокла, — я чувствую его сзади, он вжимается в меня своим телом, его окровавленный член прямо между стенками моей задницы.

— Отпусти меня, — говорю я ему, ударяя локтем в его живот.

— Разве ты пришла не для того, чтобы тебя трахнули? Я не делаю ничего наполовину, маленький ягненок, и, похоже, ты была очень непослушной девочкой. Играть со мной вот так... было весело? — спрашивает он, одним пальцем нащупывая мой клитор.

У меня вырывается хныканье от этих ощущений.

— Твое тело просит, чтобы его трахнули. Твоя киска умоляет о моем члене, не так ли? — продолжает он, его палец все еще играет с моим клитором. — Ты хочешь, чтобы мой чертов член заполнил тебя, не так ли, маленькая тигрица? Почувствуй, как моя кровь и сперма смешиваются в киске — его движения на моем клиторе ускоряются, и я почти теряю сознание. Но даже так я знаю, что не могу этого допустить, поэтому я пытаюсь отодвинуться - что угодно, лишь бы вырваться из его объятий.

Его руки сжимают мою талию, его тело прижимается к стене. Затем его член упирается в мой вход, головка едва успевает войти внутрь, а я уже бьюсь в конвульсиях, мои стены смыкаются вокруг него.

Один толчок — и он полностью внутри, растягивая меня и наполняя одновременно. Я чувствую липкость крови в сочетании с моими соками, когда он начинает двигаться внутрь и наружу.

— Может быть, это недостаточное наказание для тебя, — говорит он, его зубы царапают кожу прямо под ухом. — Может, мне стоит взять тебя в задницу? — я задыхаюсь от его слов и начинаю бороться. Но я ничего не могу сделать, так как он держит меня еще крепче, его бедра двигаются вперед и назад с еще большей агрессией.

Боже, я должна ненавидеть это... Я действительно должна.

Но мое изголодавшееся тело встречает каждый его толчок, впитывая каждую крупицу удовольствия, которое он может мне дать. Моя душа, с другой стороны, становится только мрачнее.

Теперь ты удовлетворена, Аллегра? У тебя есть все необходимые доказательства того, что твой муж — отвратительный ублюдок и изменщик.

Признавшись себе, что я жалкое ничтожество, которое не в состоянии справиться с собой, перестаю бороться.

Я просто позволяю ему трахать меня, ощущая каждый толчок его члена и то, как он прижимает меня к своей груди, как его бедра двигаются навстречу мне, его член входит и выходит.

Когда он, наконец, с рваным стоном освобождается, я, воспользовавшись тем, что он ослабил защиту, отталкиваю его, поправляю юбку и убегаю от его зова.

— Беги, ягненок, беги, — преследует меня его насмешливый голос, когда я поворачиваю за угол и снова пробираюсь в дом. Я чувствую, как смесь крови и спермы медленно вытекает из меня, и я нахожу укромный уголок, чтобы привести себя в порядок.

Я только что получила неопровержимое доказательство того, что мой муж — гребаный дегенерат.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоить себя.

Я не буду плакать. Больше не буду.

Вместо этого, я укрепляю в себе способность противостоять любым эмоциям. И по какой-то неведомой удаче, когда я возвращаюсь на вечеринку, я мельком вижу свою мать.

И она тоже облегчает мне работу, направляясь в туалет. Думаю, теперь мне не нужно пытаться застать ее одну.

Я следую за ней, мои шаги приближают меня к моей цели этой ночи. Она входит в уборную, и я закрываю дверь, запирая ее за собой.

Она в кабинке, занимается своими делами, поэтому я прислоняюсь к стойке и смотрю в зеркало - в чужие глаза, смотрящие на меня.

Дверь кабинки открывается со щелчком, и она подходит к раковине, чтобы помыть руки. Краем глаза я наблюдаю за тем, как она выглядит такой беспечной, такой беззаботной, в то время как ее ребенок последние несколько лет борется между жизнью и смертью.

Как она может быть матерью?

Она собирается уходить, и я наконец говорю.

— Ты не узнала меня, мама? — я подражаю высокому голосу Киары.

— Боже мой, ты меня напугала. — Она поворачивается, оценивая меня. Она сужает глаза и улыбается. — Вот это костюм. Я вообще не могла сказать, что это ты, — она подходит ко мне и ласково проводит рукой по моему лицу.

Она еще ни разу не прикасалась ко мне так нежно.

Я замираю, наблюдая за тем, как она впервые проявляет такую заботу. Она по-прежнему не замечает моей внешности, ее пальцы двигаются по моему телу, пока она пытается поправить мою одежду.

Как и положено матери.

— С кем ты теперь спала? — спрашивает она, проводя глазами по моим ногам, где трава все еще отпечаталась на коленях. — Я сказала тебе сбавить тон. Мы не хотим, чтобы люди сомневались в отцовстве Луки, когда мы, наконец, избавимся от Энцо, — говорит она, ее голос слегка укоряет, но в основном полон заботливой снисходительности.

— Сегодня вечером я думала о своей сестре, — перевела я тему на неудобную тему, желая увидеть ее реакцию. Черты ее лица сразу же меняются, и ее прежняя любящая улыбка теперь полна злобы.

— Не надо! — ее тон резок. — Помни, у тебя никогда не было сестры, — продолжает она, и ее извращенные слова причиняют мне еще большую боль.

— Может быть, ей не нужно было умирать, — продолжаю я допытываться, желая, чтобы ее уродство вырвалось наружу.

— Киара! — восклицает она, делая шаг назад, ее выражение лица возмущено. — Что на тебя нашло? Она никогда не была членом семьи! Она была просто кем-то, кого мы могли использовать и выбросить. Пусть это уложится в твоей голове. Она была средством для достижения цели. — Она смеется. — Она, конечно, дала нам все это, — размахивает она рукой.

— Прости, мама, я сегодня немного задумчива. Мы однояйцевые близнецы... Я подумала, что это я могла быть изгоем, а она — твоим любимым ребенком.

Ее руки хватают меня за плечи, и ее взгляд встречается с моим. Я вижу решимость и непоколебимую убежденность.

— Не надо, дорогая. Она никогда не смогла бы занять твое место. Я знала с того момента, как вы обе появились на свет, что мое сердце может любить только одного ребенка. Вы были такими чудесными... — она вздыхает. — Ты сразу же прижалась ко мне, обняла меня и предложила свою безусловную любовь. Твоя сестра, — ее ноздри раздуваются, глаза сужаются, — помимо того, что она почти заставила меня истечь кровью, она еще имела наглость плакать, когда я пыталась прикоснуться к ней. Она ненавидела меня с самого начала. Нонна предупреждала меня, что она приносит несчастье, и я начала понимать, насколько она плоха.

— Ты — все, о чем мог мечтать родитель, моя дорогая Киара, — она берет меня за руки, впервые в жизни обнимая меня по-родительски.

Я теряю дар речи, понимая, что то, чего я жаждала больше всего, было лишь иллюзией. Почему я жаждала ласки этой женщины? Я смотрю на нее сверху вниз, и мне почти стыдно, что я сделала бы все, чтобы получить ее одобрение - в том числе отдала бы себя в жертву Франце.

По крайней мере, теперь у меня будет чистая совесть.

— Спасибо, мама, — говорю я, давая ей минуту, чтобы впитать это взаимодействие, прежде чем лопнуть ее пузырь.

Она поворачивается к зеркалу, чтобы уложить волосы, и все это время говорит о какой-то модной чепухе. Двигаясь за ней, мои руки уже в перчатках, а в маленькой сумочке есть все необходимые инструменты, чтобы сделать это незабываемым.