Стихотворения в пяти томах

  Когда, легка, пушиста и светла,
  Воздушною снежинкой я была,
  В метель и мрак, под снежной пеленой,
  Мне снова зов послышался родной:
«О, где же ты? Откликнись! Я – один,
Бреду в снегах засыпанных равнин,
Мне не найти потерянных дорог.
Я так устал, так страшно изнемог».
  Предсмертный сон – как смерть – неодолим.
  Что я могла? – замерзнуть вместе с ним
  И светлый мир хрустальной чистоты
  Вплести в его последние мечты.

3.

Когда я слабой женщиной была
И в этом мире горечи и зла
Мне доносился неустанный зов
Неведомых, но близких голосов, –
  Бежала я их слез, их мук, их ран!
  Я верила, что раны их – обман,
  Что муки – бред, что слезы их – роса.
  Но громче, громче звали голоса.
И отравлял властительный их стон
Мою печаль, мой смех, мой день, мой сон.
Он звал меня. – И я пошла на зов,
На скорбный зов безвестных голосов.

Ангел Скорби

Кто в молитве тихой
Здесь чело склонил,
Реет над крестами
Брошенных могил?
Тень от крыльев черных
Стелется за ним…
Это – Ангел Скорби
Чистый серафим.
Внемлет он печально
Отзвукам земли.
Вздохам всех забытых,
Гибнущих вдали.
Муки угнетенных,
Боль незримых ран
Видит Ангел Скорби,
Гость небесных стран.
Вечностью низринут
В трепетный эфир,
Мрачным сном кружится
Наш преступный мир.
Но тоской великой
Благостно томим,
Молится за смертных
Чистый серафим.
Смотрит он с укором
В горестную тьму.
Цель земных страданий
Не постичь ему.
И роняет слезы
В утренний туман
Бледный Ангел Скорби,
Гость небесных стран.

Sonnambula

На высоте, по краю светлой крыши
Иду во сне. Меня манит луна.
Закрыв глаза, иду все выше, выше…
Весь мир уснул, над миром я одна.
В глубоком сне, сквозь спящие ресницы,
Страну чудес я вижу над собой; –
Сияют башен огненные спицы,
Курятся горы лавой голубой.
Светись, мой путь! Что бездны, что препоны!
Что жизнь и смерть, – когда вверху луна?
Меня зовут серебряные звоны –
И я иду, бесстрашна и сильна.

«Над белой, широкой пустыней…»

Над белой, широкой пустыней
Засыпанных снегом равнин –
Стезею серебряно-синей
Проносится призрак один.
Черты его бледны и юны,
В них мира и сна торжество,
И ропщут певучие струны
Рыдающей арфы его.
Заслышав чудесное пенье,
Забудешь и вьюгу, и снег.
В нем вечное светит забвенье,
В нем сладость неведомых нег.
Но только померкнет сознанье, –
Он близок, он здесь, он приник!
И дышит мечтой обладанья
Его неразгаданный лик.

Два голоса

Порой в таинственном молчании
Я слышу – спорят голоса.
Один – весь трепет и желание –
Зовет: «Туда! В простор, в сияние,
Где звезд рассыпана роса!»
«Но здесь – весна благоуханная. –
Твердит другой. – Взгляни сюда,
Как хороша страна желанная,
Страна цветов обетованная,
Где спят библейские стада».
«В цветах есть змеи ядовитые. –
Пророчит первый. – Берегись!
Для жертв падут стада убитые,
Ищи ступени позабытые
В бескровный храм, в благую высь».
Но тихий ропот снова слышится:
«Промчится ветер – и шурша,
Ковер душистый заколышется…
Не наглядится, не надышится
На вешний луг моя душа».
«За мной! Я дам венец избрания!» –
Звучит победно властный зов.
«Что перед ним весны дыхание,
Земных кадил благоухание
И фимиам твоих лугов?
С прохладой вечера нежданною
Их обовьет сырая тень.
А там, вверху, над мглой туманною
Гремит „Осанна“ за „Осанною“
И день, и ночь, – и ночь, и день!»

Сказки и жизнь

Сказки и жизнь

1.

Реют голуби лесные, тихо крыльями звеня,
Гулко по лесу несется топот белого коня.
Вьется грива, хвост клубится, блещет золото удил.
Поперек седла девицу королевич посадил:
Ту, что мачеха-злодейка Сандрильоной прозвала,
Ту, что в рубище ходила без призора и угла,
Ту, что в танцах потеряла свой хрустальный башмачок…
Мчатся Принц и Сандрильона. Разгорается восток.
Реют голуби лесные. Нежным звоном полон лес…
Это – сказка, только сказка; – в нашем мире нет чудес.

2.

Ярко, пышно сыплют розы разноцветный свой наряд.
Тихо дрогнули ресницы. Очи сонные глядят.
Смотрит Спящая Принцесса: – Принц склоняется над ней.
Позади пажи толпятся. Слышно ржание коней.
– «Роза спящая, проснитесь!» – шепчет милый горячо,
И красавица головку клонит Принцу на плечо.
Оживает замок старый, всюду смех и суета:
От запрета злой колдуньи пробудилась красота.
Ярко, пышно сыплют розы разноцветный свой покров…
Это – сказка, только – сказка; непробуден сон веков.

3.

Ропщут флейты и гитары, бубен весело гремит.
Принц танцует с Белоснежкой, – пышет жар ее ланит.
Косы черные, как змеи разметались по плечам.
Бродит ясная улыбка по малиновым устам.
Семь кобольдов в серых куртках бойко пляшут тут как тут,
Плавно бороды седые плиты мрамора метут.
Сам король уснул над кубком. Одолел дружину хмель.
Златокудрые служанки стелят брачную постель.
Ропщут флейты. Молодая блещет свадебным венцом.
Это – сказка, только – сказка, с вечно-радостным концом.
Плачет в кухне Сандрильона, – доброй феи нет следа.
Спит принцесса в старом замке, – позабыта навсегда.
Служит гномам Белоснежка, – злая мачеха жива.
Вот вам жизнь и вот вам правда, а не вздорные слова.

Лесной сон

(Сказка о звере)

  Жарко, душно. Зноен день
  Тяжело гудит слепень.
  Я лежу. Над головой
  Ель качает полог свой.
  Ох, уснуть бы мне, уснуть,
  Позабыть пройденный путь!
  Ты жужжи, слепень, жужжи,
  Легкий сон мой сторожи.
  Пахнет мохом и травой,
  Высоко над головой
  Шелестит сквозная тень
  Тяжело гудит слепень.
  Под докучный гулкий звон
  Прилетел желанный сон,
  Вежды томные смежил –
  И глядеть не стало сил.
  И мечтать не стало грез.
  Ветви кленов и берез
  Затемнили яркий день,
  Тяжело гудит слепень.
Мнится мне, что надо мной
Ткет шатер полдневный зной.
В том шатре, как в жарком сне,
Хорошо и сладко мне.
У моих приткнувшись ног,
Няня вяжет свой чулок.
Добр и грустен нянин взгляд,
Спицы острые блестят.
Няня дремлет. Зноен день.
Тяжело гудит слепень.
«Ты жужжи, слепень, жужжи.
Няня, сказку расскажи».
  Ноет шмель. звенит пчела.
  Няня сказку начала:
  «В нашем царстве полон лес
  Неизведанных чудес.
  В самой чаще, в гущине,
  Есть дворец, сдается мне.
  Весь из золота он слит
  Чистым серебром покрыт.
  Там из пола бьет вода,
  Не иссякнет никогда.
  Утром – бродит там луна.
  В полдень – музыка слышна.
  А в полночной тишине…» –
  «Няня, няня, жутко мне!
  Знаю, помню, кто такой
  Покидает свой покой.
  Кто луне, как солнцу, рад,
  Чьи шаги во тьме стучат
  Вкруг куста заветных роз,
  Что в саду волшебном взрос».
  «Слушай». Няня шепчет мне:
  «Вот, в полночной тишине,
  Тихо, тихо скрипнет дверь,
  Выйдет в сад косматый зверь.
  Ждет он в полночь с давних пор,
  Скоро ль дрогнет темный бор,
  Скоро ль милая придет,
  В звере милого найдет.
  Ты поди к нему, поди,
  Припади к его груди –
  И воскреснет пред тобой
  Королевич молодой».
«Няня, няня, страшен зверь!
Не царевич он, поверь.
Черных чар на нем печать.
Будет зверь мне сердце рвать!
Выпьет зверь по капле кровь!
Няня, саван мне готовь…
Ты жужжи, слепень, жужжи,
Смертный сон мой сторожи».
  Няня, спицами блестя,
  Вяжет – шепчет: «Спи, дитя.
  Спи. Не бойся. Встанет зверь –
  После, после… Не теперь.
  Крепки стены. Цел засов.
  Там, промеж семи столбов,
  Он прикован на цепи.
  Тише, – тише, – тише, – спи».

Мюргит

1.

Проснувшись рано, встал Жако, шагнул через забор.
Заря окрасила едва вершины дальних гор.
В траве кузнечик стрекотал, жужжал пчелиный рой,
Над миром благовест гудел – и плыл туман сырой.
Идет Жако и песнь поет; звенит его коса;
За ним подкошенных цветов ложится полоса.
И слышит он в густой траве хрустальный голосок:
«Жако, Жако! иль ты меня подкосишь, как цветок?»
Взглянул Жако, – сидит в траве красавица Мюргит,
Одними кудрями ее роскошный стан прикрыт.
Два крупных локона, черней вороньего крыла,
Как рожки вьются надо лбом; как мрамор, грудь бела;
Темней фиалки лепестков лиловые глаза;
Сама рыдает, – а с ресниц не скатится слеза.
Уста – румяные, как кровь; в лице – кровинки нет.
Вокруг руки свилась змея – и блещет, как браслет.
«Кой черт занес тебя сюда?» – смеясь, спросил Жако.
«Везла я в город продавать сыры и молоко.
Взбесился ослик и сбежал, – не знаю, где найти.
Дай мне накинуть что-нибудь, прикрой и приюти».
«Э, полно врать! – вскричал Жако, – какие там сыры?
Кто едет в город нагишом до утренней поры?
Тут, видно, дело не спроста. Рассмотрят на суду.
Чтоб мне души не погубить, – к префекту я пойду».
«Тебе откроюсь я, Жако, – заплакала она:
Меня по воздуху носил на шабаш Сатана.
Там в пляске время провели, – потом запел петух.
Меня домой через поля понес лукавый дух.
Вдруг, снизу колокол завыл, – метнулся Сатана.
В траву, как пух, слетела я. Вот вся моя вина.
О, горе мне! То – не заря, то – мой костер горит!
Молчи, Жако! Не погуби красавицу Мюргит!»

2.

Гудят-поют колокола, плывет могучий звон.
Вельможи, чернь – и стар и млад – спешат со всех сторон.
Все лавки заперты; на казнь глазеть пошли купцы.
Бежит молва, разносит весть, несет во все концы.
Несется радостная весть, сплочается народ.
За Маргариту молит клир и певчих хор поет.
Во всех приходах за нее по сотне свеч горит.
«Во славу Бога» ныне жгут красавицу Мюргит.
«Эй, расступись, честной народ!» – Расхлынула волна.
Монахи с пением кадят и между них – она.
Идет. Спадает грубый холст с лилейного плеча;
Дымясь, в руках ее горит пудовая свеча.
Доносчик тут же; вслед за ней, как бык, ревет Жако:
«Прости, прости меня, Мюргит, – и будет мне легко!
Души своей не загубил, – суду про все донес
А что-то сердцу тяжело и жаль тебя до слез».
Лиловым взором повела красавица Мюргит:
«Отстань, дурак! – ему она сквозь зубы говорит –
Не время плакать и тужить, когда костер готов.
Хоть до него мне не слыхать твоих дурацких слов».
Но все сильней вопит Жако и с воплем говорит:
«Эх, что мне жизнь! Эх, что мне свет, когда в нем нет Мюргит!
Скажу, что ложен мой донос, и вырву из огня.
Я за тебя на смерть пойду – лишь поцелуй меня!»
Блеснула жемчугом зубов красавица Мюргит,
Зарделся маком бледный цвет нетронутых ланит, –
В усмешке гордой, зло скривясь, раздвинулись уста, –
И стала страшною ее земная красота.
«Я душу дьяволу предам и вечному огню,
Но мира жалкого рабом себя не оскверню.
И никогда, и никогда, покуда свет стоит,
Не целовать тебе вовек красавицу Мюргит!»

Властелин

1.

Ты помнишь? – В средние века
  Ты был мой властелин.
Ты взял меня издалека
  В свой замок меж долин.
От властных чар твоих бледна,
В высокой башне у окна
  Грустила долго я –
И над туманами долин
К тебе, мой маг, мой властелин,
  Неслась тоска моя.

2.