На том стоим

Регулус поднял палочку, направил её на дату под своим лицом, замершим, похоже, на веки вечные на изумрудной ткани и, понимая, что ничего этим не добьётся, в который раз воскликнул:

— Фините!

* * *

В окне показались первые проблески зари.

Остановившись на пороге своей спальни и глядя на сидящую за письменным столом Гермиону, Регулус раздумывал, не стоит ли ему подождать: уж слишком сосредоточенный вид был у девушки, которую ему хотелось обнять больше всего на свете. Она старательно выписывала что-то на пергаменте, подпирая щёку левой рукой, поглощённая своей работой настолько, что не обратила внимания на Блэка, даже когда он подошёл ближе.

Регулус смотрел на неё, смотрел... и понимал, что ещё никогда не испытывал столько нежности по отношению к девушке. Ему не хотелось думать об этом, размышлять, почему именно Гермиона вызывала в нём такое тепло, подбирать какие-то термины-ярлыки, как это бывало раньше, и сравнивать её с другими.

— Надеюсь, это не прощальная записка, — сказал он, наклонившись к ней.

Гермиона вздрогнула от неожиданности. Лист пергамента свернулся и полетел на пол, но Регулус успел поймать его. Отточенная за годы игры в квиддич реакция давала о себе знать.

— Почему ты так говоришь? — спросила Гермиона, принимая свиток.

— Потому что ты сидишь в моей комнате и с видом заговорщицы усердно строчишь какое-то послание. Что я должен подумать, увидев это?

— Прости, — произнесла Гермиона, поднявшись. — Я нигде не могла найти чернильницу, а с помощью Акцио мне удалось приманить только пустые пузырьки.

— На вещи в личных комнатах не действуют манящие чары, — пояснил Регулус, притворяясь, что его хоть сколько-то возмущало это самовольное и в чём-то провокационное вторжение в комнату, где раньше к нему приходили лишь фантазии с её участием. Единственная мысль, вертевшаяся в тот момент в его голове, была о том, что он может поцеловать Гермиону прямо сейчас, и она не отпрянет, не отвернётся от него, и нет нужды придумывать повод остаться с ней наедине, с трудом отдирая язык от нёба в попытке найти весомую причину, когда волнение почти болезненно стискивало мышцы.

Но...

«Нотт здесь, вы с Гарри не одни! Я дал слабину и выложил Сириусу правду», — должен был произнести Блэк, но что-то останавливало, стискивало горло.

— Всё осмотрела?

Гермиона вспыхнула то ли от его неоднозначного вопроса, то ли от горячих рук, появившихся на талии, тепло которых ощущалось так же ясно, как прикосновение прилегающего шерстяного свитера к телу. Она попыталась развернуться, но Регулус не позволил, и ей пришлось сдаться, откинувшись назад и прислонившись к его груди спиной.

— Ни за что не поверю, что такая любопыт… любознательная особа, — поправился Регулус, — не заглянула хотя бы на мои книжные полки.

— Я же сказала, что всего лишь искала чернила, — сказала она, повернув к нему голову. Поняв, что ответ пока Регулуса не удовлетворяет, Грейнджер продолжила: — Мне хотелось узнать тебя лучше. Пожалуй, осталось выяснить только твой любимый чай.

— Сорт «Блэк», — таким тоном, будто ответ очевиден, проговорил Регулус и услышал тихий смех Грейнджер.

— «Блэк»? Я тоже люблю его. Очень сильно люблю!

Регулусу хотелось сказать ещё какую-нибудь глупость, лишь бы не думать о дурном, о том, за чем поднялся сюда.

Гермиона ещё смеялась, когда он наклонился, чтобы поцеловать её. Наконец он получил желаемое, чувствуя, как девичьи губы, которых он коснулся, растягиваются в улыбке. Регулус отстранился, но не выпустил Грейнджер из объятий.

— Ты можешь смело входить в мою комнату, когда тебе заблагорассудится. Итак, что ещё ты выяснила?

— Ты любишь карамель, — сообщила Гермиона. — И квиддич. У тебя на тумбочке три золотых снитча.

Регулус поморщился, досадуя на школярное желание показать себя, храня все пойманные на матчах снитчи. На чердаке на Гриммо пылился сундук, наполненный крылатыми шарами — хлам, складируемый ради маминого одобрения. Выбросить всё не поднималась рука. Жаль, что надежда занять место любимого сына Вальбурги Блэк блекла с каждым днём, точно позолота на снитчах. Маме всегда было мало, а стремление забрать у Сириуса то, что ему и не нужно было вовсе, принесло только две вещи: Чёрную метку и разочарование. Глупая бессмысленная конкуренция.

Сириус...

«Он знает, кто вы такие. Сириус наделает глупостей, непременно что-то выкинет».

— Ты читаешь классику, даже магловскую, — продолжала Гермиона, — например, «Одиссею» Гомера.

— Чушь, — фыркнул Регулус. — Магл никогда бы не смог так описать волшебство. Гомер был волшебником.

Гермиона вздохнула.

— Когда я впервые услышал твоё имя, решил, что ты родственница Гектора Грейнджера и был уверен, что в твоей семье всех детей называют в честь героев древнегреческих эпосов. Что? — произнёс Регулус. — Блэки помешаны на звёздах, мало ли какие причуды у других.

— Между прочим, — нравоучительным тоном произнесла Грейнджер, — во второй половине девятнадцатого века маглами был открыт астероид, получивший название «Гермиона».

Блэк сделал вид, что всерьёз размышляет над чем-то, пристально вглядываясь в черты её лица.

— Подойдёт. Намёк понят.

— Я вовсе не имела в виду… — смутилась Гермиона, развернувшись к Блэку. Залившись краской, она пожалела, что не может взять свои слова обратно.

Внезапно она вспомнила и почти физически ощутила, как Рон легонько поцеловал её в щёку, когда на пятнадцатилетие подарил ей волшебный телескоп.

Что он сказал тогда?

Ни за что не вспомнить ни точной фразы, ни голоса Уизли, а ведь благодарность была искренней, тогда такое внимание было ещё внове. За несколько дней здесь, рядом с Блэком, Гермиона потеряла свой невидимый багаж воспоминаний. А иначе и быть не могло, когда в груди расцвело новое восхитительное чувство, в которое она окунулась с головой, чувство, вытеснившее те — некогда приятные сердцу — фрагменты жизни.

— Некоторые маглы придумывают целые миры, волшебства в которых больше, чем ты можешь представить, — задумчиво произнесла Гермиона. — Они пишут о джинах, исполняющих желания, русалках, покинувших море ради любимого человека, источниках, воды которых оживляют мёртвых. Маглы мечтают о том же, о чём и мы, не находишь?

Регулус понял, что Гермиона опять переживает из-за Гарри.

— О чём же писала ты? — спросил Блэк, обратив внимание на заметно помявшийся свиток, задвигая на задний план необходимость сказать: «Сын моего однокурсника просит тебя встретиться, а я с каждой секундой всё меньше хочу тебя к нему отпускать».

— Это письмо Дамблдору!

Регулус уставился на Гермиону, чуть приоткрыв рот. Она и впрямь могла удивить.

— Если кому-то по силам справиться с Волдемортом, то только ему. Может быть, уже поздно, но это наш единственный шанс. Он хозяин Бузинной палочки — самой могущественной палочки в мире.

— Старшая палочка из сказки?!

— Дары смерти существуют, — подтвердила Грейнджер. — Воскрешающий камень на протяжении многих лет принадлежал Гонтам, так же как мантия-невидимка — Поттерам. Гарри забрал её из дома Джеймса, — Гермиона печально вздохнула. — Он совершенно разбит из-за случившегося в Годриковой Впадине, раздавлен. Его гложет чувство вины. Гарри не желал втягивать Дамблдора, и это было легкомысленной ошибкой.

— Слишком много ошибок, ты не находишь? — пробормотал Регулус. Он подумал, как бы поступил Поттер, если бы имел второй шанс — побежал бы к старику в Хогвартс или и дальше бы надеялся справиться с Тёмным Лордом в одиночку. Сколько оплошностей можно было бы избежать.

Нарцисса. Наверняка, она ненавидела его из-за ложного дневника.

Регулус так и не осмелился написать ей, только поинтересовался у родителей, всё ли с ней в порядке. Он и не ждал, что Нарцисса простит его после произошедшего с Люциусом. Давным-давно Регулус бы только усмехнулся, услышав подобную глупость — младшая кузина не могла долго сердиться на него. Как быстро всё изменилось! Знай он, какой вред принесёт его записка, ни за что не оставил бы её внутри медальона. Как много бед могут принести слова, оставленные на клочке бумаги.

— Я до сих пор не могу понять, как Волдеморт узнал о подменённых крестражах. Мне казалось, что мы с Гарри были предельно осторожны с внешними временными факторами. Кольцо, диадема и медальон столько лет пролежали нетронутыми. С чего он кинулся их проверять? — увлечённая размышлениями Гермиона не заметила, как напрягся Регулус.

— Очевидно, что-то его подтолкнуло к этому, — беспокойно сказал Блэк.

Гермиона кивнула.

— В этом доме есть почтовая сова?

— Да, кажется… — рассеянно отозвался Регулус всё с тем же выражением тревоги на лице. — Извини, вспомнил об одном неотложном деле. Нужно вернуться домой, иначе мама… в общем, я как-нибудь вас познакомлю, — Блэк заторопился, поглощённый безумной идеей, от которой ему уже не избавиться. — Можешь оставаться здесь, я не возражаю, — он жестом остановил Гермиону, обескураженную его поведением.

Когда Регулус вышел из спальни, первым делом позвал домового эльфа.

— Слинки здесь, господин, — пропищал тот, появившись в коридоре.

— Если мисс Гермиона попросит тебя принести ей сову — скажи, что все птицы разлетелись после смерти дяди Альфарда. Понятно?

— Все птицы разлетелись, — отрапортовал Слинки.

— Пообещай ей, что доставишь моего почтового филина, а сам незаметно приглядывай за ней до моего возвращения.

Домовик часто-часто закивал.

Нотт. С этой фамилией было связано слишком много воспоминаний. Регулус пытался остановиться на одном из тех, что вихрем цветных картинок пронеслись перед взором.

Теодор Нотт знал о Гермионе, учился с ней. Только он мог рассказать Тёмному Лорду о крестражах. Как иначе объяснить то, что тот бросился их проверять? Это его вина, целиком и полностью его вина. Вот и нашлось объяснение внезапному нападению на Поттера и Эванс.

«Какая ирония судьбы, — подумал Регулус, — я спас жизнь Маркусу, чтобы его сын погубил всё, ради чего мы боролись».

Нет, идти на станцию Хогсмида опасно. Появление там Гермионы Регулус уже не рассматривал.

В такое время года станция была совершенно безлюдна, остаться незамеченным — невозможно. Оборотное зелье не могло ему помочь, даже если он притворится старушкой с волшебной клюкой. Но и не прийти нельзя. Хуже, чем есть, всё равно быть не может.

Блэк в раздумьях остановился перед комнатой Поттера. Дверь была приоткрыта, приглашая войти внутрь. Гарри куда-то ушёл. Регулус не встречался с ним со вчерашнего дня. Смысла стоять на пороге не было. Блэк повернулся на месте, как вдруг увидел блестящую под утренними лучами мантию, брошенную на кровати. Безо всяких колебаний Регулус взял её в руки и пропустил серебристую ткань между пальцами.

Мантия-невидимка.

В Лютном переулке подобная редкость стоила бы целое состояние.

Блэк встряхнул её.

Дар Смерти или нет — эта вещь ему пригодится.

* * *

Станция была пуста, как он и думал. Хогвартс-экспресс ещё не скоро огласит эту уютную платформу, выкрашенную в насыщенный синий цвет, стуком своих колёс.