Дневник шпиона

В СЕВЕРНОЙ ОККУПАЦИОННОЙ АРМИИ

27 июня 1918 года. Порт Мурман. Моя правая рука искусана клопами. Я насчитал ниже локтя девять красных бугорков. При всем желании я не могу спать. Надо теперь, ложась в постель, надевать перчатки.

Я открыл чемодан, чтобы найти одеколон, и мне под руку попала эта тетрадь. Она подарена мне дедом два года назад, когда я впервые отправлялся на французский фронт. Но до сего времени я не занес в нее ни одной строчки. Только клопы пробудили во мне это желание. У меня чешутся руки. Я взял тетрадку, золотое перо и вышел на крыльцо.

Два часа ночи. Но солнце и не думает заходить. Оно стоит низко над горами, затуманенное дымом лесных пожаров и испарениями. Красный диск его похож на семафор, сигнализирующий опасность. Но света достаточно, и я могу свободно писать.

Сегодня, вернее вчера, наш транспорт "Бон-адвенчур", наконец, вошел в Кольскую бухту. Три часа мы тащились по этой длинной водяной кишке, зажатой между обветренными горами. Мои солдаты, не знавшие, куда их везут, надоедали вопросами: зачем едем, куда? Но по инструкции, полученной на французском фронте, место назначения нашей экспедиции приказано скрывать. Конечно, солдаты догадывались, что мы находимся на крайнем севере. Но север велик. И место, куда мы направлялись, мало кому известно.

В 10 часов вечера наш транспорт подошел вплотную к деревянной пристани, низкой вследствие прилива. Капитан посоветовал спустить людей, пока вода стоит высоко. Я вывел свою полуроту с парохода вполне благополучно. Солдаты, чисто выбритые, в новеньких хаки, выглядели прекрасно. Но смотреть на них было некому. Берег казался мертвым, только наши саперы, прибывшие раньше, что-то делали на запасных путях.

На пристани нас ожидал усатый полковник Келли, отчаянный либерал и необыкновенный крикун. Я сделал ему доклад по всей форме. Потом уже частным образом мы поговорили о делишках. Решено было разместить солдат в пакгаузах. Для офицеров отведен дом, где была контора. Самый дом и местоположение кругом производят удручающее впечатление. Даже океан не радует. Комната, отведенная нам, высока и велика. Но обкуренные деревянные стены с глубокими щелями сразу показались мне подозрительными. Действительно, из этих щелей, как только мы закрыли окна пледами, выползли невиданные мною страшилища: клопы. Они не велики, очень плоски, но кусаются жгуче.

Впрочем, об этом я уже писал. Таким образам, начало дневнику, — правда, не очень веселое, — положено. В будущем буду записывать в тетрадь решительно все. Во время отпуска почитаю деду.

Однако, кажется, я уже иссяк. Непривычка к литературе дает себя знать. Лучше завинчу перо и посмотрю, как сгружают с транспорта кухни и пулеметы.

2 июля. Вот уже шесть дней, как мы на Мурмане. Питаемся консервами и семгой. Производим учение, чтобы солдаты не обленились. Теперь они уже узнали, где находятся. Но это не произвело на них никакого впечатления. Едва ли кто-нибудь из англичан способен особенно радоваться, что теперь эта дикая страна принадлежит английскому королю. Завтра утром наша полурота отправляется на юг.

4 июля. Перед отправкой полуроты полковник Келли с приемами политического оратора сказал солдатам речь:

— Ребята, вы знаете, что большевики заключили с немцами мир и открыли им фронт. Немцы увозят хлеб из России. Война никогда не кончится, если этого не прекратить. Вот почему нас сюда и прислали. Мы должны двигаться вперед, пока не столкнемся с немцами. Если мы победим их, то всем будет хорошо. Больше не будет войн на земле, ребята. Поэтому вперед, и да здравствует Англия…

Солдаты прокричали "ура", им роздали шоколад, папиросы и дополнительные патроны. Посадка началась. Келли и мне сказал напутственное слово:

— Желаю вам двойной победы, лейтенант. Во-первых, конечно, занять станцию Кицу, как это постановлено. А во-вторых, разведчики говорили мне, что на этой станции есть красивая девушка. Ну, вы понимаете?

Погрузка закончилась. На первую платформу мы поставили четыре пулемета. Паровоз прицепили сзади, чтобы он толкал платформы перед собой. Поезд двинулся очень медленно. Англичане не привыкли спешить в таких случаях.

Мы прошли без всяких приключений не меньше двадцати пяти миль. Дорога лежала среди низких сосен и высоких камней. Наконец, поезд остановился. Дальше путь был разобран отступавшими большевиками.

Я свел полуроту с платформы, построил ее и повел вдоль полотна. Поезд остался ждать извещения о нашем продвижении. Мы прошли мили четыре, не выпустив ни одного патрона. Было очень жарко, и раскаленный воздух, поднимаясь от полотна, стирал контуры людей, идущих сзади. Я никогда не думал, что за полярным кругом может быть такая жара.

Наконец, мы оказались на большой равнине, посредине которой стояло несколько станционных сооружений, в том числе деревянная водокачка. На всякий случай я приказал дать залп в воздух. Дома молчали. В одном из окон показалось белое полотенце. Через десять минут мы заняли станцию.

Это и была та станция Кица, в которой нам надо было укрепиться. Главное здание было повреждено пожаром и покинуто. Но в соседнем доме оставались русские железнодорожники. Они были очень рады нашему приходу. Телеграф в обе стороны бездействовал, и они не знали, что им делать дальше. Кроме того, у них не было ни хлеба, ни соли. Никакой женщины я среди них не заметил.

Все русские вместе знали около двухсот английских слов, остатки от того времени, когда английские инженеры работали здесь. При помощи этого ограниченного словесного запаса они засвидетельствовали нам свое почтение и сообщили, что большевиков поблизости нет. Начальник станции, пожилой человек по имени Иван Петрович Турецкий, пригласил нас в свою квартиру пить чай. Я и Буд, мой помощник, выпили по чашке, а потом заявили, что остаемся жить в столовой Турецкого. Наших ребят мы поместили в сарае, выкинув оттуда железнодорожное имущество. Я дал приказ солдатам устраиваться как следует. Судя по всему, нам здесь придется задержаться.

Кругом нашего поселка лес и болота. Я выслал разведчиков, и вечером сержант мне доложил, что нигде в лесах признака неприятеля не обнаружено. Сражений не предвидится.

6 июля. Наши саперы починили путь, и теперь поезда ходят от океана до станции Кица и даже дальше. Вчера мимо нас прошел поезд со второй полуротой. Они уехали на юг занимать следующую станцию. Если все пойдет дальше таким же образом, мы останемся в глубоком тылу и будем страшно скучать. Чтобы скоротать время, я решил заниматься русским языком. По моим расчетам, север России останется за нами навсегда. Нам нужны елки, чтобы делать из них порох, шелк, бумагу. На один номер газеты "Таймс" требуется больше десятка тысяч бревен. Этот лес мы раньше покупали у России. Теперь мы его будем брать бесплатно. Мне уже приказано составить из солдат артель для рубки бревен. Я поручил это Буду, моему помощнику.

Решивши заниматься русским языком, я пригласил к себе начальника станции, мистера Турецкого, дал ему попробовать наш табак и галеты и сообщил ему, что все это он будет получать систематически за уроки русского языка. Турецкий прикинул галету на руку, чтобы определить, сколько она примерно весит. Потом надел очки. Этим он дал мне понять, что готов приступить к занятиям. Однако первый урок убедил меня в том, что начальник станции не годится в учителя. Он старается больше выпытать у меня, нежели сообщить мне. При помощи описательных жестов и рисунков он хотел узнать от меня, будут ли железнодорожники получать жалованье в русской валюте или английской. Мне это надоело. Я взял инициативу, в свои руки и, указывая на предметы, стал спрашивать, как они называются по-русски. Записав десятка два слов, я заявил, что на сегодня довольно.

Однако начальник станции медлил уходить из комнаты. Описательные жесты и рисунки возобновились. Из них я понял, что Турецкий просит меня немедленно заплатить за урок и, по возможности, галетами. Я дал ему две, и он ушел, сияя от радости.

10 июля. Здесь очень много комаров. Сначала мы их не заметили или они не заметили нас. Но теперь от них нет никакой защиты. Днем солдаты разводят костры из сосновых веток, и дым немного разгоняет надоедливых насекомых. Зато они не дают нам спать по ночам, пищат над ухом и кусаются зверски. Клопы и комары — первые союзники большевиков, с которыми нам пришлось скрестить оружие.

Учение с Турецким идет слабо. Я узнаю не больше десятка слов в день и за этот десяток расплачиваюсь галетами. Кажется, я скоро брошу всю эту историю.

15 июля. Сегодня пришла почта из Лондона. Я прочел письмо от отца в три минуты, от деда — в десять. У нас в доме все благополучно. Отец увлекается своей фабрикой. Он довел производство протезов до огромных размеров. Пишет, что через год будет миллионером. Деда больше интересует фронт и политика. Чтобы не сидеть без дела, он изобретает средства, как бы досадить немцам.

Кроме писем, были газеты и посылка. Вместе с Бу-дом мы вскрыли тяжелый ящик. Там оказались сигары, шоколад, пудинги, запаянные в железные банки, виски и ликеры. Сейчас же мы распили одну бутылку.